.
.
I.

     Что такое Талмуд?
     В чем состоит сущность и свойство того своеобразного произведения, имя которого почти незаметно начинает занимать место между обыденными словами, употребляемыми в Европе? На какое бы поприще современных исследований мы не обратили наш взор, везде нас как будто встречает это загадочное слово. Не только на поприще богословия, где неология * и вера в букву одинаково на него ссылаются, не только в разнообразных отраслях науки, в самом обширном смысле этого слова, но даже и в изящной словесности, на больших дорогах, как и на проселочных, вы встретитесь с этим названием. Едва ли можно найти какое-нибудь хорошее руководство по какой-нибудь отрасли библейского исследования, как-то: географии, истории, времяисчислению, нумизматике, которое не содержало бы в себе указаний на Талмуд. Не только исследователи на поприще иудейства или христианства вынуждены прибегать к этой книге при анализе догм
обрядов и преданий, но и исследователи магометанства и зороастризма тоже стали искать в
ней ключ к разрешению той или другой загадки, так как в Талмуде именно связь всех этих
разнообразных фазисов веры выдается самым ясным образом.
     С другой стороны, мы едва ли найдем какое-нибудь новое исследование археологического, антикварного или филологического содержания - все равно, будь это объяснение какой-нибудь финикийской алтарной надписи или клинообразно исписанной доски, вавилонских весов или сассанидских монет, - в котором то и дело, как в тексте, так и в примечаниях, не говорилось бы 
о Талмуде. И не только восстановители исчезнувших идиомов Ханаана и Ассирии, Химиара и зороастрической Персии прибегают за советом к Талмуду, но и новая школа греческой и латинской филологии начала все более и более пользоваться богатыми сокровищами
классического материала, рассеянного в этом творении. Точно также и юриспруденция пришла теперь к убеждению, что не говоря уже о разнообразных и весьма интересных отношениях между пандектами и институциями и Талмудом, а также между римскими и александрийскими школами правоведения с одной, и палестинскими и вавилонскими с другой стороны - в этой книге можно еще найти следы уже давно забытых правовых воззрений, как например, вошедших в пословицу «мидян и персов». Медицина, астрономия, математика, философия и история всех этих наук за тот период времени, в течение которого - около тысячи лет - составлялся Талмуд, не могут быть основательно исследуемы без посредства этого древнего и колоссальнаго энциклопедического творения. Ибо чужое и свое, самое великое и самое малое, исчезнувшее из памяти всякой истории, тихо хранится здесь в ожидании своего воскресения.
     Но кроме этих вещей, непосредственное право на которые принадлежать специальным наукам, в Талмуде заключаются еще другие, может быть, гораздо более важные вещи, которые касаются человеческой культуры в самом обширном смысле этого слова. Каждый день из этой глубины восстают пред нами новые картины: образа из Эллады и Византии, Египта и Рима, Персии и Палестины; картины храма и форума, войны и мира, радости и горя; картины, полные жизненной силы, блистающие самыми яркими красками.
     Ecce signum temporis - таково знамение времени! Великий переворот совершился с нами. Мы, дети новейшей эпохи, поклоняемся прежде всего принципу пользы. Мы теперь уже не читаем Коран, Зендавесту, Веды, с исключительным намерением богословски опровергать их. Мы, напротив, смотрим на всякую литературу, какого бы рода и вида она ни была, где бы она ни была произведена, как на часть человечества, как на часть от нас самих. Мы чувствуем, что имеем право на это, что мы за это ответственны. И потому мы прежде всего стараемся постичь культурную ступень, которой мы обязаны какой-либо частью этого великого наследства нашего, понять дух, которым она проникнута. С глубоким благоговением мы опять опускаем то, что


в них подлежит разложению, но мы с радостью приветствуем то, что способно еще жить. Мы обогащаем ими сокровища нашего знания и умения, нас потрясает их поэзия, высокие и священные чувства пробуждаются в нашем сердце, когда эта поэзия затрагивает в нем божественные струны.
     В этом чисто человеческом смысле мы теперь начинаем говорить также о Талмуде. Да, почти близка даже опасность, что то рыцарское чувство - один из самых трогательных признаков нашего времени - которое постоянно побуждает нас приносить все новыя искупительные жертвы памяти тех, которым прежние поколения причиняли несправедливости, что это чувство может повести к преувеличению значения этой книги. В виду все умножающихся доказательств ее достоинства, мы действительно можем придти к некоторому преувеличению ее значения для истории человечества. Но ее собственная любимая поговорка гласит: «Прежде всего учись. Для самой ли науки, или для какой-нибудь другой цели - учись. Ибо очень скоро, с какой бы целью ты ни начал учиться, ты полюбишь науку из-за самой науки». И в этом смысле, даже слишком большие ожидания о сокровищах которые можно найти в Талмуде, также могут иметь свое достоинство, так как они поведут пока к исследованию самого произведения.
     Здесь же, с самого начала, мы считаем необходимым заметить, что все разнообразные напоминания о его существовании, встречающиеся в некоторых новейших сочинениях, суть большею частью ничто иное как блуждающие огни. При первом взгляде можно подумать, что никогда не было еще книги, которая пользовалась бы большею популярностью и в такой степени исключительно составляла бы средоточие, на которое направлялись исследования наших ученых, особенно богословов и ориенталистов. Но каково оно на самом деле? Как ни парадоксально это покажется читателям, но все-таки мы решительно должны высказать, что никогда еще книга не была так часто цитируема всеми и в то же время так мало изучаема. Мы охотно прощаем Гейне, когда читаем в «Романсеро» его фантастически-симпатичное изображение Талмуда, хотя он
никогда своими главами не видел, вероятно, предмета, изображаемого им. Подобно Шиллеру, который всю свою жизнь напрасно томился желанием хоть раз взглянуть на Альпы, и все-таки оставил самую блистательную и верную картину этого горного мира, так точно и Гейне, с присущим поэту божественным инстинктом, угадал истину из верных и даже неверных сообщений. Но мы желали бы поставить вопрос: на сколько все рассеянные повсюду ученые цитаты, действительно взяты из талмудических источников? Уже слишком часто и,
к сожалению, уже слишком ясно видны в них - говоря сельскохозяйственным сравнением Самсона - лишь дряхлые и изнуренные телята, те «Tela ignea Satanae», те «линовища» и все их ядовитые гады, которые теперь снова прикрепляются к плугу многими из наших ученых. «Наших ученых» говорим мы, ибо, что касается публики вообще, то мы ни на минуту не сомневаемся, что, как часто в последнее время ни употребляется это слово, все-таки есть еще очень многие, которые все еще разделяют мнение ученого капуцина Генриха Сейнензия, что Талмуд - не книга, а человек. «Ut narrat Rabbinus Talmud» («как раввин Талмуд рассказывает»), восклицает он и торжествующим тоном подтверждает таким образом свой аргумент.
___________
* Богословская критика. 

>

_____________________________________________________________________________________________
п