.
. V I I.

     Много времени прошло между моисеевым периодом и Мишной. Все возрастающие потребности этого, вечно изменяющегося общественного быта на каждом шагу требовали новых законов и новых предписаний. Но тут встречалось затруднение, совершенно не знакомое другим законодательствам. В деспотических государствах декретом провозглашается новое постановление. В государствах конституционных предлагается билль. Если высшей государственной власти кажется удобным и целесообразным обнародование этого нового закона, то она делает это в силу своего авторитета. Но в общественном быту евреев, в особенности после первого изгнания, дела обстояли иначе. К числу предметов, безвозвратно погибших вместе с первым храмом, принадлежали «Урим и Тумим» первосвященника. Как для обнародования нового закона, так и для отмены старого, требовалась высшая санкция, чем одно только большинство законодательного собрания. Новый закон, прямо или посредственно, должен
был быть выведен из «слова Божия», которое возвестила сама высшая власть; необходимо было доказать, что этот новый закон заключается в букет божественного изречения, в которой он умственно сокрыть с самого творения. И доказать это не всегда было легко, в особенности после того, как установлено было известное количество герменевтических правил, имевших некоторое сходство с теми, которые проняты были в римских школах, как-то: заключения, аналогии идей или предметов, выводы из легкого на трудное, от общего к частному и наоборот и т. д.
     Кроме этих новых законов, требуемых для новых случаев, было еще много таких древних
«традиций», для которых нужно было найти точку опоры, когда они, в качестве исстари установившихся предписаний, явились пред критическим оком талмудических школ. И сами эти школы, в своей неутомимой деятельности, нередко развивали новые законы, согласно с их основными логическими правилами, даже когда эти законы не только не были нужны в тот момент, но вовсе никогда не могли бы быть применяемы в практической жизни; они это делали просто из одного только научного интереса и рассматривали их как предметы абстрактно-юридических исследований. В этом развитии закона замечаются две стороны. Библейский стих составляет при этом или terminus a quo - исходную точку, или же terminus a 
quem - конечную точку. Или библейской стих образует исходную точку для исследования, которое оканчивается установлением нового закона, или же новое - или никогда прежде не анализированное - постановление, при помощи самого странного из процессов индукции, открывается в каком-нибудь внешнем - иногда самом незначительном - «намек» первобытного
источника, Св. Писания.
     Этот способ развивать, посредством «знаков», новые предписания из старых, может быть, был иногда применяем чересчур свободно. Хотя талмудический кодекс на практике настолько же отличается от Моисеева, насколько недавно предложенный английский «дигест» от законов времен короля Канута, или насколько Юстинианов кодекс отличается от двенадцати таблиц, - 
тем не менее, нельзя отрицать, что на основные законы Моисеевы, что касается духа их, обращено было тщательное, беспристрастное внимание. Сама буква их служила при этом развитии лишь сосудом или внешним символом. Часто неумолимая строгость Пятикнижия, в особенности, в отношении уголовного права, была, без сомнения, значительно ослаблена под влиянием
культуры позднейших времен. Некоторые из его предписаний, которые сделались невозможными на практике, были ограничены или почти упразднены введением особенных формальностей. Некоторые отрасли его приняли совсем другое направление, чем можно было ожидать с первого раза. Во всяком случае, несомненно то, что свободой, представленной
«судьям того времени», пользовались, вообще, в высшей степени осторожно и добросовестно.
     Вся эта деятельность развития законов находилась в руках « книжников» *, которые, говоря
словами Нового Завета, «сидят на троне Моисея».
     Прежде чем мы будем говорить о фарисеях, которые часто сопоставляются со словом «книжники», мы должны провести разграничения между различными значениями, которые придавали этому слову в различные периоды. Устная компиляция талмудического кодекса имеет три фазиса, и название каждого из них соответствует особому классу ученых.
     Задача первого класса этих ученых, которые преимущественно назывались «книжниками» и которые жили в период времени от возвращения из вавилонского плена до греко-сирийских преследований (220 л. до Р. X.), состояла прежде всего в том чтобы следить за сохранением текста Св. Писания, в том виде, в каком он сохранился после стольких несчастий. Они считали не только число законов, но даже число слов, букв и знаков Св. Писания; и, таким образом, оно 
было охраняемо ими от будущих поддельных вставок и извращений. Они, кроме того, должны были толковать законы по соответственным им традициям, которых они были сберегателями. На них лежала обязанность просвещать народ, проповедывать в синагогах и преподавать в школах. Они, кроме того, устраивали известные «преграды», т. е. они собственной властью обнародовали новые постановления, которые считали необходимыми для лучшего охранения старых законов. Вся деятельность этих мужей («мужей большой синагоги»), выражается в их девизе: «Будьте осторожны в своих судебных приговорах, приготовляйте много учеников и ограждайте
законы». Еще выразительнее девиз последнего их представителя, почти единственного, - кроме Эздры и Нехемии, которым предание приписывает основание этой корпорации - имя которого дошло до нас, именно Симона Праведного: «На трех основах держится свет: на законе, богопочитании и милосердии».
     После «книжников» (софрим) следуют «учителя» или «репетиторы» (танаим), называемые также банаим, «мастера, строители», приблизительно от 220 до Р. X.- 220 по Р. X. К этому периоду относится революция Маккавеев, рождество Иисуса Христа, разрушение храма Титом, восстание Бар-Кохбы при Адриане, вторичное и окончательное разрушение Иерусалима и совершенное изгнание народа. В этот период времени над Палестиной господствовали одни за другими: персы, египтяне, сирийцы и римляне. Однако ничто надолго не могло прервать
изучение законов; как ни страшны были события, занятия в школах шли своим чередом. Пусть
учителя один за другим умирали мученической смертью; пусть академии были разрушаемы до основания; пусть, наконец, смерть предстояла всем тем, которые, практически или теоретически, предавались изучению законов; - к живой цепи, в которой передавались законы, все прибавлялось одно звено за другим. Умирающие учителя в последним издыхании назначали себе преемников и посвящали их. Вместо одной, разрушенной до основания палестинской академии, возникли три новых в Вавилоне, и закон все развивался и развивался, несмотря на направленные против него удары и тысячи совершенных из-за него убийств.

     Главными представителями и руководителями этих богословско-юридических занятий были президенты (Наси, князь) и вице-президенты (Аб-Бет-Дин, отец-глава-судилища) высшего судебного учреждения Синедриона, или, в арамейской форме, «Сангедрина».
     Существовало в то время три таких синедриона один «великий синедрион» и два «меньших», Когда Новый Завет говорит о «священниках», «старейшинах и законоучителях» вместе, то он подразумевает великий синедрион. Инстанция эта образовала собой высшее духовное и государственное судилище. Оно состояло из 71 члена, выбираемых из среды старших священников, родоначальников и отцов семейств, «законоучителей» и правоведов.
Сделаться членом этого верховного совета что-нибудь да значило. Соискатель должен был отличаться, как нравственно, так и физически. Он не должен был быть ни очень стар, ни очень молод. Но прежде всего, он должен был быть опытным в знании «закона».
     Многие из читателей Библии, читая про «закон», «учитель» и «законоучитель» едва ли вполне понимают настоящее значение слова «закон», в том смысле, в каком оно употребляется в Ветхом и, в особенности, в Новом Завете. Как мы уже сказали выше, слово: закон - обозначает все отрасли знания и всякое знание в отдельности, так как для полного понимания его необходимо было обладать всем и всяким знанием. Законы Моисеевы содержат постановления о пространстве, которое можно пройти в субботу: должно было, следовательно, вычислять и измерять это пространство, а для этого необходима была математика. Более или менее 
подробное изучение животных и растений также было необходимо, так как закон касается и их; 
и вот вызвано было к жизни естествознание. Затем были параграфы чисто гигиенические, для точного установления которых необходимо было знание всей тогдашней медицины. «Времена года» и «праздники» вычислялись по фазам луны, вследствие чего необходимо было знать и астрономию, по крайней мере начальные ее основания. И по мере того, как евреи - правда, сначала против всякого желания - приходили в столкновение с Римом и Грецией, и история,
география и языки этих народов стали входить в состав предметов преподавания, в который 
уже прежде вошли история, география и языки Персии и Вавилонии.
     Строгие Эссеи, которые восставали против отмены некоторых временных, «вызванных опасностью декретов», были именно горстью людей, хотя и благонамеренных, но весьма ограниченных. Когда во время сирийских волнений, эллинский скептицизм, своим соблазнительным видом, начал отыскивать жертвы в самом «святом винограднике» и угрожал разрушить всякую любовь к отечеству и всякое стремление к независимости, тогда произнесено
было проклятие над эллинизмом - точно так же, как германские патриоты, в начале нынешнего столетия, ненавидели даже самые звуки французского языка, или так как еще недавно в Англии 
с какой-то подозрительностью смотрели на все «чужое» .Но лишь только опасность миновала - 
и греческой язык и культура тотчас же вступили снова в свои права, как в школах, так и в домах. 
И в самом деле особенное внимание было обращено на единство еврейского и греческого, единство «Талита»** и «Палии»***. «Сима и Тафета, которых Ной вместе благословил и которые в своем согласии останутся и вечно, будут благословенны». Полиглотический характер
того времени менее всего свидетельствует о той «упорной замкнутости», которая сделалась стереотипной фразой по отношению к евреям. Народный язык иудеев состоял из странной смеси греческого, латинского, арамейского, сирийского и еврейского языков. Член синедриона, поэтому, должен был быть и хорошим лингвистом. Он не должен был нуждаться в переводчике. От него требовалось не только знание науки в обширном смысле, но и известного знакомства с фантастическими знаниями, как астрология, магия, и т. п., чтобы в качестве законодателя он был бы в состоянии приноравливаться к воззрениям народа на эти весьма распространенные «свободные искусства». Новообращенные, евнухи и вольноотпущенные ни под каким видом не допускались в члены этого собрания; точно так же и те, которые не могли явно доказать свое законное происхождение от священников левитов или евреев. Не могли также быть членами синедриона игроки, любящие пари, ростовщики и торгующие запрещенными производствами. Кроме известного возраста, который должен был иметь сенатор для того, чтобы он не был слишком стар, «дабы его рассудок не был ослаблен», и не очень молод «чтобы его суждения не были незрелы и слишком поспешны», и ясных доказательств его обширных теоретических и практических познаний, так как он мало помалу возвышался от обыкновенного судьи в своей родине до звания сенатора - существовало еще психолически тонкое правило, чтобы он был женат и имел детей. Пред судьей излагалось глубокое семейное горе, а потому от него требовалось, чтобы он понимал это горе и сочувствовал ему.
     О практическом судопроизводстве синедриона мы еще будем говорить впоследствии, когда коснемся самого Corpus juris. Теперь же мы должны немного остановиться на тех «школах и академиях», о которых мы уже не раз упоминали и венец которых, так сказать, образовал синедрион.
________________
  * Ученых, учителей законов Моисеевых.
  * Талит, покрывало, которое евреи одевают во время молитвы.
** Rullis -  верхнее одеяние греков и римлян. 

<...........................................>