.
. Х I I I.

     Законы возмездия - Lex Talionis - неизвестны Талмуду. Воздать «меру за меру» - это, по 
Талмуду, только в руках Божьих. Телесные повреждения могут быть вознаграждены деньгами; 
и здесь фарисеи снова одержали верх над садукеями, которые требовали буквального 
применения известного библейского стиха (око за око, зуб за зуб и т. д.). Самые тяжкие, установленные Моисеем, наказания, именно «телесное наказание и смертная казнь», были применяемы с гуманностью, неизвестною, не только современным им древним судилищам, но даже и нынешним европейским, до самого последнего поколения.
     Самое большое число ударов, которым можно было подвергнуть преступника, было тридцать девять. Девизом: «Люби ближнего как самого себя», постоянно руководствуется уголовный кодекс, даже относительно самых тяжких преступников. И поэтому, если жизнь наказуемого могла подвергнуться малейшей опасности, число ударов тотчас же ограничивалось. Сколько проступков ни совершил бы обвиняемый, он за все мог быть подвергнут только одному наказанию. Никогда обвиненный даже не мог, в одно и то же время, быть приговариваем к денежному штрафу и ударам. Осторожность, которую обнаруживали там, где речь шла о человеческой жизни, действительно доходила до крайности. Судьи, которым предстояло произнести смертный приговор, должны были целый день пред тем воздерживаться от пищи и питья. Приговор не приводился в исполнение в тот самый день, когда он был произнесен; на следующий день его еще раз подвергали подробному обсуждению в Синедрионе. Ожидали до последней минуты, не найдется ли благоприятного для осужденного обстоятельства, которое могло бы смягчить приговор.
     Место казни находилось на довольно большом расстоянии от суда, чтобы свидетели и осужденный, вспомнив какое-нибудь смягчающее вину обстоятельство, успели остановить исполнение приговора, даже в то время, когда осужденного вели уже на казнь. У дверей суда стоял человек с значком; в некотором расстоянии находился верховой, чтобы можно
было тотчас остановить казнь, на случай, если вдруг откроется какое-нибудь благоприятное для
осужденного обстоятельство. Осужденному позволено было четыре или пять раз остановить шествие и просить опять повести его в суд, если он вдруг вспомнил обстоятельство, которое может применить для своей защиты. Впереди шествия выступал герольд, который 
провозглашал; «N. N, сына N. N, ведут для совершения над ним смертного приговора,
потому что он совершил такое-то и такое-то преступление. Такие-то и такие-то в этом деле свидетели против него. Кто знает что-нибудь в его пользу, пусть придет и объявит». На расстоянии трех саженей от места казни шествие останавливалось и к осужденному обращались со следующими словами: «Покайся в своих грехах! Кто сознается и раскаивается, тот будет участвовать в будущей жизни, ибо так говорится об Ахане, которому Иисус Навин сказал: 
«Сын мой, окажи честь Предвечному, Богу Израиля». - Если же осужденный не мог сделать полное признание, то ему достаточно было сказать: «Да будет смерть моя искуплением за все мои грехи». - До последнего момента осужденного сопровождали самым глубоким и трогательным участием. Иерусалимские женщины основали благочестивое общество, на 
которое возложено было приготовление напитка из мирры и уксуса действовавшего подобно опиуму и усыплявшего чувства осужденного, когда его вели на казнь.

     Существовало четыре рода смертной казни: побиение камнями, сожжение, обезглавливание 
и удушение.
     Распятие еврейскому закону совершенно неизвестно.
     «Дом», в котором совершалось побиение камнями был о двух этажах. Под словами: «побиение камнями» - в Мишне подразумевается ничто иное, как низвержение преступника с возвышенности. Главный свидетель собственною рукою должен был столкнут обвиненного. 
Если он пал грудью вниз, то его перевертывали на спину; если он тотчас после падения не умер, как это имелось в виду постановлением об этого рода казни, то второй свидетель должен был бросить ему камень на сердце, если он и после этого оставался жив, тогда, и только тогда, уже весь народ ускорял его смерть каменьями. - Сожжение и удушение было почти одно и тоже; в обоих случаях обвиненного ставили в мягкую глину до верхней части туловища, и два человека затягивали на его шее веревку, завернутую в мягкую материю, что сейчас вызывало удушение.
     При «сожжении» осужденному, кроме того, втыкали в рот светильню, когда он открывал 
его при последнем дыхании. Труп предавался земле в особенном, для погребения преступников, назначенном месте. Но чрез некоторое время его останки собирались и переносились в могилы его родственников. Эти последние посещали тогда судей и свидетелей, «чтобы этим как бы 
молча высказать: мы не питаем к вам неприязни, ибо вы произнесли справедливый приговор». Обыкновенные, внешние, траурные обряды в этом случае не соблюдались; впрочем оплакивать казненного не было запрещено, «ибо горе исходит из сердца». Имущество преступника не
конфисковалось.
     Смертная казнь de facto была уже уничтожена задолго до того, как римское правительство лишило Cинедриoн права суда по уголовным преступлешям. И здесь также заметно смягчающее влияние «традиций», противодействовавшее неумолимой строгости Моисеева кодекса. Допрос свидетелей производился с такой строгостью, что смертный приговор был почти невозможен. Даже когда вина подсудимого, несмотря на все требуемые тонкости и на все затруднения, была ясно доказана, даже и тогда отыскивалось нарушение какой-либо формальности - и смертный приговор был заменяем пожизненным заключением. Ученые позднейшего времени, в 
особенности Акиба, которому революционные мечты о новом восстановлении независимости ни мало не мешали постоянно иметь ввиду реформу всего судоустройства, нисколько не 
задумался публично высказаться в пользу отмены смертной казни. Суд, который, в течение
семи, или даже семидесяти лет, произнес хоть один смертный приговор, называли «трибуналом
убийц». 

<...........................................>