.
ЧАША ВЕТРА
1
Вам,
первобытная завязь дыхания
сласть сомлевшая горячеустая
лава надежд:
стоило хлынуть, чтобы –
окаменеть?!
Ой, искушение
сосущее искушение разжалобить, –
единственно невыразимы лишь благодарные арфы
изумлённого голоса.
И солнечную соль! ещё и поровну? –
ха, арифметика скромная кукол –
что ж не сразу начать с проповеди людоедства
полязгивая железными челюстями
(видно недаром плодит пересуды
обилие схожих сводок...
– Вы знаете новость? Не про
снится!)
Туман-туман. Бетонная стена.
Покрась и ты потолок
в цвет ненастья,
изобрази изморось и троицу пьяненьких
шлёпающих под вывеску «Родная цедильня»,
на жестяном подоконнике, за стеклом,
пускай попискивает взмокшая синичка –
будни так жизненны,
кому ни поведай –
всяк кивнет со вздохом.
Но танец
ненасытимый идеала алчный
танец
тянет и душе навязывает,
и ей
вьющейся скользяшей ей,
что ей до
ищущих
– в надежде найти причину причин! –
ищущих убедиться в косности бытия,
и кабы собственного!..
Способности Сизифа перетаскивают глыбы.
Что может подарить Сизифу вечность?
- Сад, конечно.
- Сад? Но сады
- владенья соловьёв.
Ах, льдистое заливистое утро!
2
Расправь же крылья-шкуру плащ-цыган –
узнаем перья по полёту.
В поисках щёлкнутой лёгкими пальцами вверх
монеты –
натёртая медь звеня и вращаясь блеснула
в пустой синеве –
свищи и аукай теперь в известковой пыли
куда погружаются
перебирая сухую рыхлую мглу
слепые пальцы –
шастают в поисках.
Винить ли италийские сумерки в пропаже,
а заодно и в том, что стоишь по колено
в сером тумане,
или же – близость каменоломен, всё одно:
монету похоронили.
Но Некто ее нашел.
Итак, займёмся.
Подать свечу, монокль. Быстро!
В линзе новых данных – скобка:
о содержимом клада при раскопках
в одной из ниш захоронения недавно
во Стольном Граде обнаруженном, тире,
животрепещущая тема из коп-кана:
«Саргон-Завоеватель – нумизмат».
Се – образец. Астарта Киренаики.
Немая грудь богини –
в ямку меж соплодий взбухших
когда-то медленно стекал
небесный пот,
молодой – биенье – гладкий
– полунамёк на складку –
живот
недышащий,
соблазна лоно
скрытое культёй,
и
совершенство правого бедра
холодным мрамором
обломано в колене
(так
ли? – да,
безлика,
предплечья вот обрубок –
как линию руки
ни продолжай, всё –
ложь).
Богатая находка! А что же решка, ишь ты –
мелкий шрифт,
а ну –
Я
возник
у аорты аорт глагола
где молота
(стёрто)
целого (стёрто)
оплот.
О молота
вечное
колокол,
тот
чает не веря,
тот же –
едва бредёт
брода вещая знание.
Не-ет,
не вымысел высь –
не вымысел – фон
и
по-рыбьи на нём
окостенелые рты
поглощённой собой жалости
и
наготы.
3
С остатками кожи поступим иначе –
уже поступили: из кожи телячьей
(орудьями – шило с иглою сапожной
и крепкой, вощёной как следует ниткой)
мы сшили подобье добротного свитка
и, отдохнув за работой-игрой,
осторожно
заглавие выведем на пергам
нте
–
Деяния пера слепого.
4
Став
некогда памятью
даже сны воспримут смерти черты
–
смерти дано
запечатлеть хрупкость.
Стынь
влажный слепок вращаемой чаши.
Смолистого жаркого мрака
соблазнительны взоры.
Лунный мёд расплескав пьянящего злака
раздай и пои им...
Тленные тленные контуры тленного
неразличимые письмена.
Гадать!
–
зачем? – раз чудо пережило даже 
ден.
Гадать!?
Я помню иные реликвии
посвящения.
Я их испытывал –
я их испытал:
какой бы лёгкой зыбью ни был –
зачерпывать похищенное ветром –
воздух той земли!
Затем
что ковок
он
держитесь
дальше
пузыристых болот,
где
дерево-время тлетворное роняет,
роняет и
роняет
и роняет
тупо
безразличный свой помёт,
где
чёрная стужа
скованных низин
всё превращает в кости кости кости.
...Медленным
медленным ветром вращаема чаша.
Пенные клочья сокрывшие струи
медленный ветер колышет
и недра
верные недра его не услышат
и – не узнают?..
Блеском
пылает
плещет
шатает
браги светила
безбрежие –
вихр-рь!