. Владимир Тарасов

Книга “Сборник”

Разговор о Дане

     Умение нанизывать за звуком звук слова – качество необходимое поэту. Обоснованием 
для критики является другое качество, а именно – разглядеть это нанизывание, оценить 
его детали. Но коль скоро видение – функция вкуса и прочих излишеств субъекта, то и 
критика имеет право на индивидуальное кривое зеркало. Кажется, так косил Хэролд 
Блюм. 
     “Сборник” – книга Гали-Даны Зингер. Название подозрительно непритязательное. Не 
каждый нынче решится так опростить своего первенца, – и ах! где же те баснословные 
года, когда поэты, пребывая в садах щебечущей уверенности, что название адекватно 
начинке, давали имя своей первой звучное и СамоБытное: Стихи. 
     Своё сочинение о Г.-Д.Зингер я мог бы начать следующим образом: один из главных 
и, видимо, поэтому, бросающихся в глаза, принципов поэтики Даны Зингер назовём безостановочным (не случайно мы с этого начали) нанизыванием находок – как ист
инных, так и кажущихся. Это некое скольжение в поле созвучий, прекрасная из высоких 
болезней: цитата (стр. №). Далее в скобках: иллюстрируя своё наблюдение примером, 
я должен признаться, что крайне не люблю подобного рода вторжения в авторский 
текст, – поскольку в большинстве случаев цитата становится средством для критики 
доказать, а не показать – раз, поскольку цитируемое таким образом уже не принадлежит 
автору – два, и в-третьих, поскольку цитирующий даёт искажённое представление об 
авторе (повторяю, в большинстве случаев, не во всех). Тут будет кстати отметить ещё 
одно: каламбур(-ность, -истичность), свойственный(-ая) поэзии Даны Зингер – 
закономерное следствие этого скольжения (см. выше):

т.к. по средиземнообскому каналу скользя 
телевидения телковидная Текла 
такое толкуют <...> – 

или:

быстро горит жестяная канистра 
с нефтью в объятиях неофита 
софья перовская в свете софитов 
быстро на сцене меняет одежды <...> –

что несомненно достойно внимания, или совсем просто:

под горячей плитою шомронского камня поймаем геккона
он поселится в банке дисконт или а-поалим 
от бобов от бекона <...> 

     В известной степени я (а меня никто и не спрашивает) противник детерминированных явлений, а что касается каламбура вообще, – 25 лет назад каламбур был достаточно 
редким “приёмом”, но сегодня ввели его в арсенал собственных средств чуть ли не все занимающиеся стихосложением. Склонность к каламбуру – отличительная черта 
современной поэзии, и это – один из показателей кризиса доверия слову. Поэзия стала 
умнее и скептичней. Опасный симптом!.. 
     Так я мог бы начать сочинение, посвящённое Дане Зингер. Но начну иначе.
     Кажущийся верлибр Даниных произведений оборачивается внутририфменной 
структурой, что в свою очередь отражается на записи и строфике в целом. Некая 
пограничность этих форм, впрочем, не умаляет достоинств тонкого рукоделия марки 
Singer. Отсутствие драматизма с одной стороны, изобилие деталей с другой, наталкивают 
на мысль, что перед нами портрет отрешённого мастера, набарматывающего всё что на 
язык попадётся. Впечатление, однако, обманчивое. Поэзия Даны Зингер медитативна по 
сути, каждый текст долго зреет, набухает в закоулках души и лишь потом, во дни 
инфляции лени, стремительно оформляется, истекает на лист. Обратите внимание на 
дыхание её текстов – ровное, без патетических всплесков. Поэтике этой не чужд один из 
ведущих принципов эстетики дзэн: долгое созерцание и быстрое запечатленье (как 
результат этого созерцания). “И сколько примесей в беспримесном металле” (!), – 
осознанно или нет – не имеет значения.
     Но это ещё не всё. Самое время уделить внимание наиболее существенной особенности поэтики Д.Зингер, после чего читателю станет ясно, что упоминание эстетики дзэн, якобы необоснованное, вполне не случайно в данном контексте.
     Речь идёт о принципиальном отсутствии высказывания. Нацеленность на полутень,
намёк, нескрываемая – чему свидетельством разнообразная игра слов – “сделанность” стихотворения, сделанность стирающая и мельчащая всяческую возможность 
возникновения стихийного – всё это категорически не допускает деклараций. 
Высказывание возможно только в рамках игры, никак не привнесённое извне, элементом высказывания не может быть, например, философствование типа “время больше 
пространства” не потому, что оно неверно, а потому что оно чужеродно искусству. Вот в 
этом я и вижу принципиальную установку на отсутствие высказывания в общепринятом 
смысле слова. Более того, именно потому, что “отношение к…” подчёркнуто 
затушёвывается Даной Зингер, у читателя создаётся устойчивое впечатление, что поэтика 
её есть “поэтика блуждающего сознания”, что мы имеем дело с глубоким и в какой-то 
степени убеждённым меланхоликом. Не знаю. Отчасти готов согласиться с тем, что 
невинное нанизывание в Письмах к Оне обнаруживает избыточность совершенства 
своей рассредоточивающей затянутостью. Но с другой стороны, автору “Сборника” 
удалось заставить прочитать и перечитать свою книгу, убеждённый меланхолик в этом 
вряд ли преуспел бы. Хотя… Хотя, если меланхолия Даны Зингер столь суггестивна, – то 
честь ей и хвала! Всё это вопрос темперамента, непосредственного отношения к искусству 
не имеет и не должен иметь. “А много ль смысла есть в правдивейшей детали”
спрашивается… 
     Чего ни при какой погоде не навяжешь Дане, так это бродскости. Только поверхностное 
чтение и закороченный слух могут предъявить такие претензии. Справедливости ради, 

однако, отметим проскальзывающие кое-где пережитком общеленинградские нотки: 
“дряхлый свет минувшего дня” – следы усталости, культурной пресыщенности школы. Но 
так оно и есть – школа кончилась. Ленинградская школа могла процветать только в период красной цензуры, будь в 70-е посвободнее, сарказм и ирония москвичей убили бы её уже 
тогда, не дожидаясь веселья 90-х.
     Чистый эстетизм Даны Зингер внушает уважение. За этим кроется мир, поддающийся стилизации, за этим миром стоит автор со своим лицом. Если вспомнить о том, что на 
дворе творится, о том как легко и приятно на глазах у скандирующей публики уточнять 
день за днём алгоритм эпохи или торговать архетипами, – то вдвойне восхищает эта 
позиция: поэзия – игра и слово, всё остальное побоку.
     Казалось бы, осталось нашинковать метафизической капусты и салат Гали-Дана готов. 
Но не тут-то было, я хорошо помню её упрежденье: “Жителей округа Дан убедительно 
просят не лазать на крыши”. Дане Зингер трудно с читателем. Она прекрасно знает, что 
её мир конкретен постольку, поскольку конкретна её интонация. Но последняя не так 
легко прочитывается, ей это тоже известно: “согласно движенью руки /и карандаша 
остаются внутри /каждого слова два или три /слога /с непроизносимой гласной /как 
элемент диалога…”. Поэзия Даны Зингер – холодный огонь, она никогда не будет 
пользоваться вульгарной популярностью. По ходу также стоит отметить разницу 
между Даной середины 80-х и более поздней – поэт изменился в Израиле. Приятная 
новость – не о каждом скажешь.
     Понимая, что моё суховатое сообщение, не подкреплённое каскадом ссылок и 
головоломных кивков в адрес классики, покажется неубедительным читателю, я 
попытаюсь возместить убытки, нанесённые его терпению.
     Самыми интересными в “Сборнике” Гали-Даны Зингер на мой взгляд являются два 
раздела – Рекламы и интригующая, ветвистая композиция, названная автором “нефункциональным коллажем” Аноним (кстати, ещё одна чисто ленинградская черта –
письма, дневник, аноним). Вдвойне интересны эти разделы тем, что частично 
опровергают мои утверждения и догадки относительно стиля и поэтики замечательной 
поэтессы.
     Вот кусочек пятой Рекламы:

Девочки в зеркало смотрят и СМЕРТЬ примеряют к лицу 
подобно серьге из черешни двойной, 
бестрепетно, так, как краплаком 
из акварельных наборов размечают румянец, губы и сердце. К концу
и к венцу 
приготовиться нужно заране, 
потому афиши им СМЕРТЬ ОТ ЛЮБВИ возвещают, 
потому что сегодня впервые ЛЮБОВЬ их умрет на экране 
вместе с Вивиан Ли. И вот они СМЕРТЬ обольщая, 
в зеркало смотрят <...> – 

хладнокровие большого художника, не соскользнувшего в цинизм. Кстати о Рекламах – любопытно было бы покопаться в связи с этим в Выносках (они же вывески) М.Кузмина, 
хотя я понимаю, что пожелания мои бессмысленны, ведь у литературоведов нет времени 
на нас, только на “прежних”. 
     А вот совершенно поразительные строки из коллажа:

Хочешь яблок? Гранатовый яблок? Гранатовым яблоком стать 
там, где камешек ночи круги по воде разгоняет, 
собирает их снова в крови и считает гранаты, роняя 
будто камешек ночи себя в сердцевину опять. 
Их четырежды сто, их четыреста, сто – это стылый 
сон числительных в стойле, где счеты прозрачные спят. 
Неоконченный счет замыкает под веками сад, 
и гранатовый свет опрокинут в ладони, что было – 
дважды двести – раздвоенный крик, размышление рта <...> – 

чтобы не смущать читателя лишними ребусами, отошлю его сразу к 3-й Книге Царств, 
7. Центр композиции Аноним по существу является парафразом отдельных стихов 
шестой, седьмой и восьмой глав 3-й Книги Царств. Сделано это необыкновенно 
красиво. С безукоризненным вкусом.
     Чтобы не перегружать концовку этого отзыва целой гроздью цитат из книги
“Сборник”, я ограничусь ещё двумя. Первая – “герметичная” подсказка из третьей 
Рекламы:

МЕТИТЬ ВЕРНЕЕ ВСЕГО В СРЕДОТОЧЬЕ ОКРУЖНОСТЕЙ 
ТАМ ГДЕ ТАЙНОЕ ЗРЕЕТ ЧЕРНОЕ ЯБЛОКО ГЛАЗ 
о мой Эдем – <...> 

 И вторая – странная обмолвка из того же коллажа:

тема сквозная всей периодики царство Мессии <...>

    Сударыня! Под периодикой понимать Письма к Оне и Фальцифицированный дневник? 
Трудно поверить. Правда, я не прав?

                                                                                                                                    1994 

(Публиковалось в “Камертоне”, приложении к “Новостям недели” в том же году, внесены исправления).