О том, как Понедельник человеком был

Этот Понедельник стал человеком.
Надоело в календаре болтаться,
оборвало ветром,
и пошёл по земле шататься...
Земля же, на удивление странная,
обложилась кругом горизонтами,
так и ходит, пока не устанет
краем света держать солнце.
У Понедельника птица выросла в голове,
в той самой квадратной голове, в которой поезда
уходят медленно за горизонт болеть
тем, что не вернуться им никогда.
Шла Понедельнику навстречу Беда,
говорит: Понедельник, шалишь,
слишком низко ходит твоя звезда,
и в душе, небось, гладь да тишь.

* * *
Птице бы, ласточке бы на свободу...
Дух от ветра, глаза от солнца,
помыслы от облак Божиих народу
дать, но кровь от Чёрного моря в горле
сквозь раны тянет к сырой земле,
кости сковывает ознобом...
Птица в голове моей, как в тюрьме
бьётся, мучает мою голову.

* * *
Ласточка, Понедельнику больно,
когда ты по небу тоскуешь.
Понятное дело — воля,
но где же отыскать таковую?

* * *
Понедельник ест анальгин,
от него тишина, покой.
Когда птица спит,
на душе легко.
Но, не дай Бог, раньше времени из головы улетит,
моя жизнь намылится восвояси.
Хватит, скажет, небо коптить,
да водку по кабакам квасить.

* * *
— Ха-ха! У нашего-то Понедельника дурака
завелась в голове тоска!

* * *
Иногда уезжал на трамвае в другие города,
которые на облаках по небу плывут,
там жадно пиво хлебал у ларька,
удивляясь, что душа разрастается и пристально смотрит
вокруг...
Но в те часы, когда у радио на столе
за погоду клинило к сентябрю,
у Понедельника начиналась тоска в голове,
Понедельник уходил искать жизнь свою.

* * *
В огороде растёт капуста,
на душе невесело,
медведь на лапы уронил грусть свою,
заросшую шерстью.
Пугало огородное
за подсолнухом день меряет,
сквозь который лежит дорога
медленная.
Там КамАЗы пронесли по пригоршне,
для сорока башмаков Понедельника, железа...
— Заходи, гость непрошеный,
за верёвкой, на которой тоску вешают...
В бутылочку сыграл.
Горлышком путь указала,
мол, ступай, имеется край,
которого тебе слишком недоставало...

* * *
— Ха-ха! Не ходи, Понедельник, в лес,
там осиновый растёт крест!

* * *
Этот Понедельник не имел жены.
Говорила ворожея: под Рождество
выйдет птица из головы
и обязательно станет тебе женой...

* * *
Как у инвалида отсутствующая рука,
Понедельник говорил, болит,
так умершее тело будет болеть, пока
свет за душой стоит.

* * *
— Что-то в висках стучит!
Не пора ли к плотнику за долотом?!
Понедельник молчит,
у Понедельника нет пальто...
— А ты знаешь, что когда весь минтай выловят в океане,
тогда какой-нибудь министр издаст указ
пересмотреть мироздание,
но это ничуть не колышет нас.
Пока пиво не кончилось,
на крайняк у барыг водка найдётся,
а уж баба всегда настряпает пончиков,
запивай их тогда хоть водой из колодца...

* * *
Ну, значит так, на углу за аптекой край света,
там улицей путаной,
заслонившись от ветра,
лови попутку.
Пусть она катится клубком
в этот хренов тридевятый лес,
за самый Калинов мост,
за осиновый с гвоздями крест...

* * *
— Ха-ха! Понедельник-то, дурак, пошёл
Чудо-Юдо бить заморское,
а оно у нас в Кремле накусало шире задницы морду.

* * *
Баба-яга молчит,
кровохлёбку-траву растит.
Мол, пока, Понедельник, у тебя у виска стучит,
но неизвестно, как будет стучать после...

* * *
Всем обществом соберём Понедельника,
мол, сходи, Понедельник, до ветру,
может, там есть какие растения,
которые хотя бы отдалённо напоминают котлету.
Баба красномордая выкрикивает:
может, там свиньи растут на кустах,
да с неба блины летят —
ты уж, Понедельник, нас не оставь!
А Понедельник одно твердит —
что птице в голове холодно,
что она на весь череп болит,
хочет вырваться через горло.
И никого полюбить нельзя —
умрёт пернатая сволочь,
тогда свищи меня
на кладбище в полночь...
Анке-бухгалтерше от ворот поворот.
Девка на весь свет дуется.
Корова не доенная ревёт,
яиц не несёт курица.

* * *
— А-а, Понедельник, нехорошо... нехорошо,
разве ты не знаешь жены своей?!
Ты её в голове несёшь,
чтобы за Калиновым мостом иметь.
Там на трамвае в другие города
по Ходынскому морю душа улетит,
там, где царь мёртвых Бокей сидит,
новой жизни взойдёт звезда!

* * *
Ну, значит, в конторе расчёт.
По обходному листу ничего не задолжал.
Мамка ревёт,
будто из-под ножа...
С друзьями распито,
мол, давай, Понедельник, не забывай корешей...
Мамка молчит,
у мамки почему-то тяжело на душе...

* * *
Понедельник не имел «Жигулей»,
как-то денег не накопил,
поэтому пошёл дорогой своей,
где до этого только ветер ходил...

* * *
Значит, без «Калашникова» не обойтись
и Сивки-Бурки нет, так как с бензином туго,
но главное — понять, что жизнь —
конченая подруга...
— Но мне страшно человека бить,
у которого на лице глаза...
— Тогда иди, покури
и не смей возвращаться назад.
Нет уж Георгея во мне,
этим сукиным детям не откопать...
А он говорит, что не только быка, но и весь белый свет
можно в банку тушёнки загнать.

* * *
— Ха-ха! Понедельник-то, дурак, не пошёл никуда.
Понедельник пропьянствовал все поезда!

* * *
Но на ту беду Аптекарь изобретал вечный двигатель,
вернее, пока только формулу.
Поэтому всех собратьев по сдвигу
наперечёт помнил.
Но — чтобы птица в голове, как в желудке червь...
— Эй, ты, странный человек Понедельник,
давай-ка мы туда просверлим дверь,
выпустим её побеседовать.
Я в психиатрии мастак.
Ежели что, посадим в реторту,
чтоб оградить пернатое
от всего постороннего...

* * *
Понедельника нельзя назвать совсем дураком,
но слишком уж он на авось жил.
Поэтому согласился легко
голову под сверло сложить.
Мамка бежала из последних сил.
— Не вздумай, Понедельник, дыру сверлить!
От этих учёных земля криком кричит,
разучились плодоносить!
Но сверло быстрее бежит.
Тень рванулась в дыру и выскользнула.

Мамка у порога кричит
о том, что жизнь не начать сызнова.
Птичьим криком взметнуло тополя...
Человек-цветок от Аптекаря вышел,
человек-растение убежал в поля,
больше о нём ничего не слышали.

* * *
По телевизору программа новостей,
в телевизоре о делах говорят.
Вишь, говорит мамка, гладко стелют,
да почему-то никто не желает спать.
Мамка слушает что да как,
Понедельник в палисаднике, качаясь, стоит,
шелестит, что пора
ему на Калинов мост уходить.
Там Чудо-Юдо о трёх головах
ждёт русский дух пытать.
Верно, что быть ему на бобах,
или это ещё как сказать!

* * *
А Аптекарь, говорят, в президенты пошёл
вечный двигатель изобретать,
который из волос шёлк,
а из рук рубли будет ткать.

* * *
Сверло быстро шло.
Птица ждала в нетерпении
скорее вырваться на простор
в небо весеннее.
Крылья в крови
к земле тянут, не дают облегчения.
Метнулась из головы
багровые волочить перья.
От этого рассвет выдался,
будто солнце бритвой полоснули...
Понедельник вытянулся,
Понедельника обманули.
Только птице нехорошо.
Стала мысли за собой замечать,
что кто-то от неё ушёл,
что кого-то стало недоставать.
Мечется в тоске,
у суслика за людей выспрашивает
и дальше уходит в степь,
где одной одиноко и страшно.
А суслик птице говорит: Чего, дура, мечешься?
Разве ты не видишь, что ты опять в голове Понедельника,
разве не видишь, что это небо
и эта земля с растениями
сплелись в извилинах
под черепной коробкой звёздной,
что это жизнь сама
капиллярами на висках его бьётся?!

* * *
Там отцу Леониду пришло известие:
собирайся, Леонид, на мытарство-страдание,
потому как Россия, говорят, не шкала Цельсия,
а верстовых столбов мироздание.
Владимирскую Богоматерь прижав к груди,
он тучное тело свое понёс
туда, где за первым постом ГАИ
чёрный рыскает пёс,
да одинокий Понедельник бредёт,
сам не знает куда.
В правый глаз Млечный путь течёт,
в левый идут поезда.
Царь мёртвых Бокей, сидя на его плече,
плуг за собой волочит.
Да на борозде репей
пьяные песни кричит.

* * *
— Ха-ха! Понедельника-то, дурака, 
уволокли облака!

Охота на тараканов
(из хроники безумия)
городу Грозному
Пуля мечтает о хрупком строении тела...
Пуля мечтает химерой облечь свое жало,
то есть войти в построенье сплетенного нерва,
как в нечто изящное...
Но этого мало...
Да, этого мало...
Она вожделеет соитья,
ни с чем-нибудь — с мыслью...
с мыслью...
Догнать её,
слиться,
продлиться в её одиноком и быстром полёте
и смертью её, как оргазмом двойным, насладиться —
потому что сама на излёте...
Нет...
Потому что энергия мысли двоична,
если не больше,
с учётом зеркальности мира,
где всё превращается в длинную цепь отражений...
Допустим:
Человек — отражение — глина...
Человек — отражение — гелий...
Доползти до куста — вот задача, достойная жизни...
В промежутке возможен полёт неучтённой сознанием пули...
Два полёта сойдутся, чтоб навсегда разойтись —
пули и жизни...
Но меня как всегда обманули
посторонние мысли...
Куста уже нет,
скосили огнём пулемётным,
и открылось лицо,
вероятно, врага,
и глаза, будто слизни,
покрыты туманом тоски перелётной...
Итак, продолжаю...
перед мёртвым лицом...
Незакончен...
Ещё продолжается бой...
но не это ли странно —
невозможно учесть с абсолютной точностью
влияние ветра на мысли, бегущие плавно...
Когда я исследовал взрывы на ясность,
на степень иллюзии тьмы, наступившей от страха,
какие частоты заставили голову спрятать,
а какие вернули усиленной ярость...
Бездействие слуха...
и зренья...
и веры в Аллаха...
Если мёртвый молился когда-нибудь Богу.
Взрыв снаряда добил,
раздробил опустевшее тело
и ошмётья его перепутались с веткой черешни,
тоже мёртвой...
Теперь обрести бы дорогу,
на которой продуманный мир неумело
перевесть на режим перемотки поспешной...
Вернись...
Не додумал...
Разве суть в геометрии...
Зренье
доведёт до абсурда...
Главный путь к отрезвленью —
путь в себя...
в отличье от пули, он труден...
Препарировать, не умертвив, очень сложно...
Допустим —
не пуля,
а книга
иль завтрак,
но посягают безбожно
на хрупкое тело...
Это возможно
под видом химеры —
и книга,
и завтрак,
и пуля...
В отличье от первых,
последняя ищет отверстье
в исходной позиции, откуда стартует
и снова
путём траектории ищет отверстье на первом
попавшем предмете,
чтоб стать его новой основой...
Идёт медсестра
намазать висок мой зелёнкой...
Она не желает поверить, что я уже умер...
Но дырка от пули не может быть нарисованной...
Моё отраженье в стекле, так же точно как зуммер...
Опять тараканы...
от них нет спасенья...
через отверстье в виске заползают шуршать...
и, возможно,
через каналы грядущего
Воскресенья
они заползают в небесное
Царствие Божье...

(длинная пауза)
..................................................................
Когда жизнь до тебя дойдёт
сквозь навязчивый бред реки,
этот поезд туда уйдёт,
где загнуться от злой тоски...
Пауки щупы тянут вскользь...
как от нежности жутко их...
Сквозь натянутый провод скорбь
будет в каждом доме звонить...
От вокзалов столбы несут
дрожь мертвеющих пальцев вспять...
Города тебя не спасут,
даже если в них будут ждать...
Хоть клубок в тридевятый лес,
хоть последний и страшный суд,
этот мир будет вечно здесь,
от него тебя не спасут... 

<..........................>