.
Игорь Бяльский
 

*  *  *

как война с арабами эту страну берёт 
за живое за душу горло за всё что есть 
так во мне полыхать вовсю начинает лёд 
по прошествии тоже восьми с половиной лет 
или около этого в среднем какой счёт 
если жизнь одна на всех и любовь одна 
одинёшенька жалобна истова как месть 
и единственна и убийственна как война 
я не помнил голос не помнил твоих глаз 
я узнал тебя потому что всегда знал 
я сказал люблю и не важно в какой раз 
потому что тебя и не важно где опоздал 
по прошествии чёрт его знает каких лет 
по стечении главной леты с живой водой 
я встаю убитый стареющий молодой 
и пою глаза твои весь твой свет 
и чимганский ветер и тот белорусский лес 
и одесский берег где тоже встречались мы 
а теперь и эти светящиеся холмы 
проникают одно в другое наперерез 
как войдя в автобус протиснувшись ни усов 
сумасшедший смертник хамасовец щурит взгляд 
как зрачки двоятся на лицах у пикассо 
ещё миг и в один сольются и полетят 
и летит на свет по ущелью моё шоссе 
и купальщицы ренуара мне шлют знак 
и давид и владимир-зеэв и все все все 
три товарища пьют довоенный уже коньяк 
за неважно какого цвета твои глаза 
за мой смертный пьют и даже посмертный бой 
за живое за душу личная война за 
независимость за остаться самим собой
 

Пограничное

на краю столицы и значит всему свой край 
а теперь уже на границе поскольку пошёл процесс 
по холмам струятся отары чужих огней 
в тишине заполняя поры ночных небес 
эти тысяча и одна ночь а потом дней 
за арабских принцесс я спокоен за них да 
а у наших иные сказки покой рай 
и повсюду повсюду наши туда-сюда 
на границе добра и зла и другого зла 
на краю последнего города и мечты 
осушив до дна улыбаюсь уже дотла 
ни луны вокруг ни полиции только ты
и твои стихи от мужского чьего лица 
и твоё лицо ботичеллиевских мадонн 
или это бог ко мне возвращается 
или это рок отлучается за кордон 
за границу прожитых в этой и той стране 
человеколет моих нечеловеколет 
не болит и похоже дело идёт к войне 
вот и тело тоже сказало физкультпривет 
на границе любови-крови весны-красны 
на краю что даже и камень взорвется рыж
ты стоишь со мною печальная только сны 
ты сидишь со мною прощальная а лежишь 
ну а миру конечно мир и любая твердь 
на свету во тьме подымайся и падай ниц 
если жизни нет не имеет значенья смерть 
если смерти и предела нет а границ 
и твоих ресниц а волос нерассветный дым 
вдалеке приснится во сне и сто раз на дню 
и когда по новой отстроят ерусалим 
и

когда я буду свободен и позвоню
 

* * *

Парк независимости. Фейерверк. 
Народное гуляние евреев. 
И лысый панк и бородатый клерк 
Струят восторг неядовитых спреев.

Мой независимый народ объят 
Безалкогольной радостью до пят, 
Или, скорее даже, до макушек. 
И наши чудо-головы легки, 
Как эти надувные молотки. 
Ударнее не выдумать игрушек.

Как долго не стихает людоход, 
И хороводы образуя даже. 
И пишет мой народ наоборот, 
А пляшет, кто его поймёт, куда же.

...На то был вечер, а уже с утра 
Машины понесутся на природу, 
Где моему любимому народу 
Пора мангалы выдать на-гора, 
Расслабиться и закусить по ходу.

На фоне государственных флажков 
Во цвете лет запечатлеет «Кодак» 
День независимости шашлыков 
От предвоенных сводок.
 

* * *
                                  боюсь боюсь боюсь бабочек

и выровнять заново смысла почти не теряя 
уже не по центру а снова от левого края 
по новой почти что живые слова повторяя 
лишь переставляя
конечно же можно их перерасставить равняя 
по левому краю и смысла уже не центруя 
а вновь группируя
почти не ушедшего смысла уже не фильтруя 
отчасти рифмуя 
живое 
почти не ушедшего ада ушедшего рая 
 

Ягодное

Меж нами 
земляники не случалось. 
Она была у каждого отдельно. 
Моя – по свежим просекам алела, 
но кончилась ещё на первом курсе. 
Потом – не помню земляники и в лесах.

Была малина. Сладкая и много. 
Аж потом прошибало. Всех сортов. 
Соседний куст – а вкус совсем другой. 
Варенье 
вечерами и с утра 
варили почти неделю. 
За три долгих года 
было не съесть ни нам, ни родственникам нашим. 
Оно засахарилось и засохло.

И только лишь однажды – ежевика. 
На берегу прозрачного ущелья, 
где колокольчики рассветных птиц 
будили нас и вновь соединяли. 
Мелодию забыл я сразу, но до сих пор 
не сомневаюсь 
в единственности и реки, и песни.

Последней осенью, в ненужный наш сентябрь 
я привозил зачем-то с гор печальных 
шиповник, барбарис... Сушил, сушил...

Ещё была клубника временами. 
По рубль пятьдесят.
 

п
___________________________________________________________