начало

.

.
    Нужда и забота - о, ты богиня-покровительница немецкого музыканта! -если только он не стал придворным капельмейстером - нужда и забота, да будешь ты прославлена во первых строках этих воспоминаний! Я хочу воспеть тебя, о ты, стойкая спутница всей моей жизни! Ты всеща была верна мне и никогда меня не покидала, сильной рукой ты всегда защищала меня от улыбок счастья, всеща ограждала меня от докучливых лучей фортуны! Своей черной тенью ты всеща скрывала от меня суетные земные блага; да воздается же тебе благодарность за твою неустанную привязанность ко мне! Но, может быть, со временем ты подыщешь себе другого подопечного, потому что, хотя бы из любопытства, мне хотелось бы узнать, какова жизнь без тебя. Я прошу тебя, по крайней мере, помучить посильнее наших политических мечтателей, тех сумасшедших, которые хотят всеми силами объединить Германию под одним скипетром: ведь тоща был бы только один единственный придворный театр и, следовательно, одна единственная должность придворного капельмейстера! Что бы тогда сталось с моими намерениями, с моей единственной надеждой, которая, и так уже бледная и слабая, маячит передо мной теперь, когда в Германии так много придворных театров?  Однако, я, кажется, начинаю кощунствовать. Прости мне, о богиня-покровительница, только что высказанное дерзкое желание! Но ты читаешь в моем сердце и знаешь, как я тебе предан и останусь тебе предан, даже если в Германии будет тысяча придворных театров! Аминь! 
    Без этой моей ежедневной молитвы я не начинаю никаких дел, следовательно, и этого описания моего паломничества к Бетховену. 
    На случай, если этот важный документ будет опубликован после моей смерти, я считаю своим долгом рассказать о том, кто я, потому что без этого многое будет непонятно. Узнайте же обо мне, весь мир и мои душеприказчики! 
    Родился я в небольшом городке в средней Германии. Я не знаю своего истинного предназначения, но помню, что однажды вечером, после того, как я впервые услышал исполнение одной из симфоний Бетховена, я слег в лихорадке, заболел, а коща выздоровел, стал музыкантом. Возможно, что именно поэтому я продолжал больше всего любить Бетховена, почитать его и преклоняться перед ним, хотя с течением времени я узнал и другую прекрасную музыку. У меня не было большей радости, чем настолько погружаться в глубину его гения, что в конце концов я вообразил и себя его частью, и в качестве этой маленькой частицы я стал больше уважать себя, стал приобретать более возвышенные понятия и взгляды, то есть, стал тем, кого умные обычно называют чудаком. Но мои чудачества были безобидными, они никому не причиняли вреда, а хлеб, которым я питался в это время, был очень черствым, и питье - весьма водянистым, потому что преподавание музыки в наше время больших доходов не приносит. Вот так, почтенный мир и душеприказчики! 
    Так я и жил какое-то время в своей каморке в мансарде, когда однажды мне пришло в голову, что ведь человек, чьи произведения я боготворю, еще жив . Мне было совершенно непонятно, почему я раньше об этом не подумал. Мне никогда не приходило в голову, что Бетховен может существовать, есть хлеб и дышать тем же воздухом, что и каждый из нас, что Бетховен живет в Вене, что он тоже бедный немецкий музыкант! 
    Эта мысль отняла мой покой! Все мои устремления превратились в одно единственное желание: увидеть Бетховена! Никакой правоверный мусульманин не желал более страстно совершить паломничество к гробу своего пророка, чем я в ту комнатку, где жил Бетховен. 
    Но каким образом осуществить свое желание? Поездка в Вену - это большое путешествие, для этого нужны деньги; я же еле зарабатывал на кусок хлеба! Я должен был подумать о неординарных путях, чтобы собрать деньги, необходимые для такого путешествия. Я отнес издателю несколько сонат для клавира, которые я написал, взяв за образец сочинения своего кумира; но издатель в немногих словах объяснил мне, что я просто глупец со своими сонатами. Он посоветовал, если я хочу заработать пару талеров музыкальными сочинениями, сначала составить себе хоть какое-то реноме галопами и попурри. Я ужаснулся; но мое стремление увидеть Бетховена победило; я стал сочинять галопы и попурри, но в течение всего этого времени чувство стыда не позволяло мне даже бросить взгляд в сторону Бетховена, чтобы не осквернить его. 
     Увы, мне даже не заплатили за эту первую жертву моей невинности: издатель объявил мне, что сначала я должен приобрести какое-то имя. Я вновь ужаснулся и впал в отчаяние. Но это отчаяние привело к тому, что я написал несколько прекрасных галопов. Я действительно получил за них деньги, и, наконец, мне показалось, что я собрал достаточно, чтобы приступить к выполнению своего намерения. За этими занятиями прошло два года, и я все это время опасался, что Бетховен умрет, прежде чем я составлю себе имя галопами и попурри. Благословение Боху, он дожил до того момента, кохда имя мое засияло! Святой Бетховен, прости мне это реноме, но оно было приобретено, чтобы увидеть тебя! 
     О, счастье и радость! Цель моя достигнута! Я был на верху блаженства! Наконец-то я мог увязать свой узелок и отправиться к Бетховену. Меня охватил священный трепет, когда я вышел за городские ворота и двинулся на юг. Я бы с удовольствием сел в дилижанс, не потому, что боялся утомительного пешего пути - о, какие трудности я бы не принял на себя с радостью ради такой цели! -, но лишь потому, что таким образом я бы скорее попал к Бетховену. Но созданного мною в роли сочинителя галопов было недостаточно, чтобы заплатить за проезд. Поэтому я с радостью переносил все тяготы пешего путешествия и был счастлив от того, что они ведут меня к цели. О, каким мечтам, каким восторгам я предавался! Ни один влюбленный, возвращающийся после долгой разлуки к любимой, не мог быть счастливее меня. - 
    Так я вступил в прекрасную Богемию, страну арфистов и уличных певцов. В маленьком городке я уввдел компанию странствующих музыкантов; они составляли небольшой оркестр: контрабас, две скрипки, два рожка, кларнет и флейта; кроме них там были также арфистка и две певицы с прекрасными голосами. Они исполняли танцевальную музыку и пели песни, им дали денег, и они отправились дальше. Я вновь встретил их на маленькой красивой лужайке при дороге; они расположились там для обеда. Я присоединился к ним, сказав, что я тоже странствующий музыкант, и вскоре мы нашли общий язык. Поскольку они играли танцевальную музыку, я спросил их, исполняют ли они мои галопы. Замечательно! Мои галопы были им неизвестны! Как приятно мне было это услышать! 
    Я спросил их, не исполняют ли они и другую музыку, кроме танцевальной. «Почему ж нет?» - ответили они, - «Но только для себя, а не для знатных господ» Они распаковали ноты - и я увидел большой септет Бетховена; я с удивлением спросил, могут ли они сыграть и это. «Конечно,» - ответил старший, - «вот Иосиф повредил себе руку и не может играть вторую скрипку, а то бы мы теперь же доставили себе это удовольствие» Я был вне себя от радости, тут же схватив скрипку Иосифа, я обещал им по мере моих сил заменить его, и мы начали играть септет. 
    О, какое наслаждение! Здесь, на проселочной дороге в Богемии, под открытым небом, услышать бетховенский септет в исполнении странствующих музыкантов с такой чистотой, точностью и глубоким чувством, как это редко удается услышать и от самых известных виртуозов! - Великий Бетховен, мы воздали тебе должное! 
    Мы как раз играли финал, когда - в этом месте шоссе заворачивает наверх, в гору - медленно и бесшумно приблизилась элегантная дорожная карета и остановилась прямо около нас. Удивительно длинный молодой человек с удивительно светлыми волосами лежал, вытянувшись, в карете и довольно внимательно слушал нас. Он достал бумажник и что-то записал. После этого он как бы выронил из кареты золотую монету и тронулся дальше, сказав своему слуге несколько слов по-английски. Из этого я понял, что он, должно быть, англичанин. 
    Это происшествие испортило нам настроение; по счастью, мы уже закончили играть септет. Я обнял моих друзей и хотел проводить их, но они объяснили мне, что отсюда они свернут с дороги и пойдут по тропинке через поле, чтобы вернуться в родную деревню. Если бы не ждал меня сам Бетховен, я бы проводил их и туда. А так мы трогательно расстались и пошли своей дорогой. Потом мне пришло в голову, что золотую монету англичанина так никто и не подобрал. 
    В следующем же постоялом дворе, куда я завернул по дороге, чтобы подкрепиться, я увидел англичанина, садящего за богато накрытом столом. Он долго смотрел на меня и, наконец, обратился ко мне на приличном немецком. 
    «Где ваши коллеги?» - спросил он. 
    «Пошли к себе домой», - ответил я. 
    «Возьмите свою скрипку и сыграйте еще что-нибудь», - сказал он - «вот деньги!» 
    Мне стало досадно; я объяснил ему, что за деньги я не играю и что вообще у меня нет скрипки, и в немногих словах рассказал ему, каким образом я встретился с музыкантами. 
    «Они хорошие музыканты, - заявил англичанин, - и симфония Бетховена тоже очень хороша» 
    Это его высказывание озадачило меня, и я спросил его, занимается ли он тоже музыкой. 
    «Да, - ответил он, - два раза в неделю я играю на флейте, по четвергам - на вальторне, а по воскресеньям я сочиняю музыку» 
    Это было немало; я удивился. За всю свою жизнь я ничего не слышал об английских странствующих музыкантах; поэтому я решил, что они, невидимому, неплохо зарабатывают, если могут себе позволить совершать свои странствия в таких прекрасных экипажах. Я спросил его, не является ли он профессиональным музыкантом. 
    Долго я не получал никакого ответа; наконец он медленно заявил, что у него очень много денег. Я понял, что ошибся и обидел его своим вопросом. В смущении я замолчал и принялся за свою нехитрую еду. 
    Англичанин опять долго разглядывал меня и вновь завязал разговор. «Вы знакомы с Бетховеном?» - спросил он. 
    Я ответил, что еще никогда не был в Вене и именно сейчас нахожусь на пути туда, чтобы удовлетворить свое самое горячее желание - повидать боготворимого мною маэстро. 
    Откуда вы?» - спросил он. - «Из Л.» - «Это совсем близко! Я приехал из Англии и тоже хочу познакомиться с Бетховеном. Мы оба с ним познакомимся; он очень известный композитор» - 
    Какое странное совпадение! - подумал я. Великий мастер, каких различных людей ты привлекаешь к себе! Одни отправляются к тебе пешком, другие - в каретах! Мой англичанин меня заинтересовал; но я должен признаться, что я не завидовал ему из-за его кареты. Мне казалось, что мое трудное пешее паломничество является более благочестивым и святым, и поэтому достижение цели должно осчастливить меня больше, чем того, который направляется к ней в гордыне и высокомерии.
    Тут раздался звук почтового рожка; англичанин уехал, крикнув мне, что он увидит Бетховена раньше меня. 
    Но, пройдя всего лишь несколько часов по проселочной дороге, я неожиданно вновь встретился с ним. Сломалось колесо у его экипажа; но он с величественным спокойствием сидел внутри, а его слуга сзади на запятках, несмотря на то, что карета наклонилась набок. Я узнал, что они ждут почтмейстера, который побежал в довольно отдаленную деревню за кузнецом. Они ждали уже долго; так как слуга говорил только по-английски, я решил сам отправиться в деревню, чтобы поторопить почтмейстера и кузнеца. И действительно, я застал первого в трактире, где он выпивал, не очень-то заботясь об англичанине; тем не менее в скорости я привел его и кузнеца к поломанному экипажу. Экипаж починили; англичанин обещал уведомить обо мне Бетховена - и уехал.

>

_____________________________________________________________________________________

 

п