.

Кто там плачет в уголке

Моя маленькая жизнь, кому она может быть интересна?
Людей так много, они думают о себе, о начальнике, о чертовом колесе, о положении в
Африке. А он мне говорит, что у него есть причина... А мама у него, знаете ли, на продовольственном складе работает... А в кинотеатрах новый кассовый фильм, а по
телевизору фильм о молодом и принципиальном следователе... Но, помните, у Грина и
женщины, и мужчины чертят геометрические фигурки на песке? Какой рассчет они
производят в мыслях? Может быть, рассчитывают скорость звезды, а может быть, силу
сердца или холод ума.
А я живу. Живу без суперидеи. И не берусь сравнивать себя даже с людьми, не то, что со звездами. А говорят, у каждого здорового человека должна быть мания величия. Говорят, что без мании величия жизнь не имеет смысла. «Плохо не должен жить тот, кто не живет
хорошо», – слова какого-то древнего Менандра, в одном из бестселлеров цитировали. Но что
же делать? Остался след на руке, но моя смерть прошла. Я все время догоняю ее по длинному извилистому коридору. И, кажется, мелькнул ее подол впереди – завизжали шины, закрылись глаза, больно ткнулась лбом в стекло – и все, едем дальше.
Не пью, не курю, не матерюсь. Нормальная я! Даже черезчур. Может быть, поэтому и
причины у меня нет. А у него есть причина...
Мы с ним в кино ни разу вместе не ходили. Все время врозь и на разные фильмы. Потом впечатлениями обмениваемся. Обменивались. Хоть бы случилось еще раз обменяться... Хоть
бы случилось...
Я вообще-то ни в кино, ни в музыке ничего не понимаю. Фильм гениальный смотрела – уснула, нечаянно. Жарко в зале очень было. Слава Богу, он этот фильм видел, и мне удалось просто поддакивать. Больше всего на свете я люблю ему поддакивать. Только спорить
почему-то чаще приходилось.
Он, знаете ли, цветы не любит покупать. Я ему говорю:
-Какой ты прагматик!
А он смутился:
-Цветы должны цвести. Сорванные цветы становятся травой.
У него есть причина. И, наверное, есть суперидея. А я живу просто. Маленькие горести, маленькие радости, маленькие денежки. Икру черную, можете себе представить, всего раз
в жизни ела. Не то, что вкуса, – внешнего вида не помню. У меня вообще плохая зрительная память. Подруги однажды подшутили – с одним парнем трижды знакомили. А маму мою
прямо трясет от моей рассеянности. Ни разу еще из дому с обеими перчатками не вышла. А возвращаюсь – плохая примета, ну и, конечно, кадый день насмарку. День за днем, и все
попусту. Однажды в грузина влюбилась. Со стройотрядом в средней полосе России была, в черноземном районе. А он там шофером работал и мне розы возил. Они там дешевые, знаете
ли. Влюбилась, да и отлюбилась, естественно. Женатым оказался. Грузины редко
неженатыми бывают, только жен с собой в среднюю полосу не берут. Интересно, сколько
у него детей? У хороших людей детей должно быть много.
Еще, знаете, случай какой со мной был? В лотерею выиграла. Рубль всего, но дело-то не
в деньгах, а в самом принципе. Выиграла, значит – везучая.
А недавно мимо церкви проходила – бабке-алкашке медяк на милостыню кинула. Только
когда отошла – сообразила, что у нее в шапке все деньги беленькие и только моя – желтенькая. Жадная я что ли? Жадных никто не любит.
По радио номер счета в банке передают – для сострадания пострадавшим. А я, как назло,
туфли себе купила. Австрийские. Денег от стипендии ни копейки не осталось.
Я же с родителями живу! Тут, как говорится, никакого двойного смысла и подтекст –
прямо в глаза. Только проблемы отцов и детей нет. Есть проблема сосуществования. У нас столько прав и свобод провозглашено, государство даже тайну переписки блюсти обещает,
а человечество, все равно, просит права на личную жизнь.
А он говорил, что он марксист. Я тогда выпендривалась – о Фрейде рассуждала. А он –
раз, и обрубил. Он умеет. Что-нибудь как скажет, так руки по швам вытянуть хочется и о
душе подумать. А он, правда, марксист. Он верит, что если человек произошел от обезьяны, то и от человека кто-то должен произойти. А я с ним спорила. А он:
-Ты не оригинальна. Мой старый друг Людвиг Фейербах тоже так считал, но, оказалось,
что все развивается по спирали.
Он не может быть не марксистом, ему в институте философию сын марксиста
преподавал. А я просто живу. По улице когда иду, все с ним спорю, все ему что-то
доказываю. Даже люди оглядываются. Не вслух говорю, но мимика на лице включается. А
он – я видела два раза со стороны – тоже от улицы абстрагируется, а в глазах дверь с
надписью «Осторожно! Мыслю». Только со мной он на улице не разговаривает, вот и вся разница. Я его люблю, наверное. Я к тому все свои разглагольствования затеяла, чтобы сказать наконец-то, что я его люблю. Я всегда о главном говорить не могу – нервная икота
начинается. Серьезно. Главное иногда само прорывается, между делом. Никто и не
понимает, что это – главное. Все ищут смысл в ответах на вопросы, да в откровениях, а
фразы мимо ушей пропускают. Даже идиома такая есть – «пустые фразы». Может быть, мне и надо по-другому жить, да кто научит?!
Я люблю деревья зимой. Я ему говорю:
-Сколько можно паять? Брось ты свои резисторы-транзисторы хоть на вечер. Пошли
гулять! Я люблю деревья зимой.
А он говорит, что любит звезды летом. Мы с ним разные люди. Он летом на Сахалине
был. Не знаю, есть ли там звезды, но зеков тьма-тьмущая. Он мне сам рассказывал. Там
какой-то дед Абдула живет. Комплекцией с медведя. Они что-то не поделили, так татарин
этот престарелый ночью его душить пришел. А мне с рассказов таких покойники снились
и трупный запах, а наяву я ни разу еще покойников не видела. И все думаю теперь, кто из
нас умрет первым, и знаю теперь, почему все сказки народные с одинаковым концом.
Потому что самое большое счастье – умереть в один день, чтобы никто не видел, как смерть уродует любимое лицо. А я, дура, страдаю, что он красивой меня не видит. Вот животные
не делятся на красивых и некрасивых. Только человечество придумало такое развлечение.
До чего ж горазд ум на извращения! Все и вся на классы ему поделить надо. А не
кощунственна, наверное, только одна классификация – на живых и неживых. Жизнь и
смерть. И все. Больше ничего нет.
Меня еще ни разу во сне не душили. А он говорит, что только сначала испугался, а потом смешно стало. Ему все время смешно. Ночью лица его не вижу, а зубы вижу.
Он и обо мне по себе судит. Однажды всхлипнула в темноте, а Он спрашивает:
-Что ты смеешься?
-Над собой, – говорю, – смеюсь. Не над чем больше.
-Вот-вот. Я тоже с утра до вечера, с утра до вечера над собой только и смеюсь.

1988

>

_____________________________________________________________________________________________

п