Умение нанизывать за звуком звук слова
- качество, необходимое поэту. И основанием критики является другое качество,
а именно - умение разглядеть это нанизывание, оценить его детали. Но коль
скоро видение - функция вкуса и прочих излишеств субъекта, то и критика
имеет право на индивидуальное кривое зеркало. Кажется, так косил Хэролд
Блюм.
«Сборник» - книга Гали-Даны Зингер. Название
подозрительно непритязательное. Не каждый нынче решится так опростить своего
первенца, - и ах! где же те баснословные года, когда поэты, пребывая в
садах щебечущей уверенности, что название безусловно адекватно начинке,
давали имя своей первой звучное и самобытное: Стихи.
Свое сочинение о Дане я мог бы начать следующим
образом: один из главных и, видимо, потому бросающихся в глаза принципов
поэтики Зингер назовем безостановочным (не случайно мы с этого начали)
нанизыванием находок - как истинных, так и кажущихся. Это некое скольжение
в поле созвучий, прекраснейшая из высоких болезней: цитата (стр. N). Далее
в скобках: иллюстрируя свое наблюдение примером, я должен признаться, что
крайне не люблю подобного рода вторжения в
авторский текст, - поскольку в большинстве случаев цитата становится
средством для критики доказать, а не показать, раз, поскольку цитируемое
таким образом уже не принадлежит автору, два, и три, поскольку цитирующий
дает искаженное представление об авторе (повторяю, в большинстве случаев,
не во всех). Тут будет кстати отметить еще одно: каламбур (-ность, -истичность),
свойственный (-ая) поэзии Даны Зингер - закономерное следствие этого скольжения
(см. выше):
т.к. по средиземноморскому каналу скользя
телевидения телковидная Текла
такое толкует...
или:
быстро горит жестяная канистра
с нефтью в объятиях неофита
софья перовская в свете софитов
быстро на сцене меняет одежды (...) -
что несомненно достойно внимания, или совсем
просто:
под горячей плитой шомронского камня поймаем
геккона
он поселится в банке дисконт или а-поалим
от бобов от бекона (...)
В известной степени (а меня никто и не спрашивает),
я противник детерминированных явлений, а что касается каламбура вообще,
- 25 лет назад каламбур был достаточно редким «приемом», но сегодня ввели
его в арсенал собственных средств чуть ли ни все занимающиеся стихосложением.
Склонность к каламбуру - отличительная черта современной поэзии, и это
один из показателей кризиса доверия слову. Поэзия стала умнее и скептичней.
Опасный симптом!..
Так я мог бы начать сочинение, посвященное
Дане Зингер. Но начну иначе.
Кажущийся верлибр Даниных произведений оборачивается
внутририфменной структурой, что в свою очередь отражается на записи и строфике
в целом. Некая пограничность этих форм, впрочем, не умаляет достоинств
тонкого рукоделия марки Singer. Отсутствие драматизма с одной стороны,
изобилие деталей с другой наталкивают на мысль, что перед нами портрет
отрешенного мастера, набарматывающего все, что под язык попадется. Впечатление,
однако, обманчивое. Поэзия Даны Зингер медитативна по сути, каждый текст
долго зреет, набухает в закоулках души и лишь потом, в дни инфляции лени
стремительно оформляется, истекает на лист. Обратите внимание на дыхание
ее текстов - ровное, без патетических всплесков. Поэтике этой не чужд один
из ведущих
принципов эстетики дзэн: долгое созерцание и быстрое запечатление (как
результат этого созерцания). «И сколько примесей в беспримесном металле»,
- осознанно или нет - не имеет значения.
Но это еще не все. Самое время уделить внимание
наиболее существенной особенности поэтики Зингер, после чего читателю станет
ясно, что упоминание эстетики дзэн, якобы необоснованное, вполне не случайно
в данном контексте. Речь идет о принципиальном отсутствии высказывания.
Нацеленность на полутень, намек, нескрываемая - чему свидетельством разнообразная
игра слов - сделанность стихотворения, Сделанность, стирающая всяческую
возможность возникновения стихийного - все это категорически не допускает
деклараций. Высказывание возможно только в рамках игры, никак не привнесенное
извне, элементом высказывания не может быть, например, философствование
типа «время больше пространства» не потому, что оно неверно, а потому,
что оно чужеродно искусству. Вот в этом я и вижу принципиальную установку
на отсутствие высказывания в общепринятом смысле слова. Более того, именно
потому, что «отношение к...» подчеркнуто затушевывается Даной Зингер» у
читателя создается устойчивое впечатление, что поэтика ее есть «поэтика
блуждающего сознания», что мы имеем дело с глубоким и в какой-то степени
убежденным меланхоликом. Не знаю. Отчасти готов согласиться с тем, что
невинное нанизывание в «Письмах к Оне» обнаруживает избыточность
совершенства своей рассредотачивающей затянутостью. Но, с другой стороны,
автору «Сборника» удалось заставить прочитать и перечитать свою книгу,
убежденный меланхолик в этом вряд ли преуспел бы. Хотя... Хотя, если меланхолия
Даны Зингер столь суггестивна, - то честь ей и хвала! Все это вопрос темперамента,
непосредственного отношения к искусству не имеет и не должно иметь. «А
много ль смысла есть в правдивейшей детали», спрашивается...
Чего ни при какой погоде не навяжешь Дане,
то это бродскости. Только поверхностное прочтение и закороченный слух могут
предъявить такие претензии. Однако справедливости ради отметим кое-где
пережитком проскальзывающие общеленинградские нотки: «дряхлый
свет минувшего дня» - следы усталости, культурной пресыщенности школы.
Но так оно и есть - школа кончилась. Ленинградская школа могла процветать
только в период красной цензуры, будь в 70-е посвободнее, сарказм и ирония
незараженных акмеизмом москвичей убили бы ее уже тогда, не дожидаясь веселья
90-х.
Чистый эстетизм Даны Зингер внушает только
уважение. За этим кроется мир, поддающийся стилизации, за этим миром стоит
автор со своим лицом. А если вспомнить о том, что на дворе творится, о
том, как легко и приятно на глазах у скандирующей публики уточнять день
за днем алгоритм эпохи или торговать архетипами, тo вдвойне восхищает эта
позиция: позиция - игра и слово, все остальное побоку.
Казалось бы, осталось нашинковать метафизической
капусты, и салат Гали-Дана готов. Но не тут-то было, я хорошо помню ее
упрежденье.» «Жителей округа Дан убедительно просят не лазать на
крыши». Дане Зингер трудно с читателем. Она прекрасно знает, что ее мир
конкретен постольку, поскольку конкретна ее интонация. Но последняя не
так прочитывается, ей это тоже известно: «согласно движенью руки/ (и карандаша
остаются внутри)/ каждого слова два или три /(слога)/ с непроизносимой
гласной/ (как элемент диалога...» Поэзия Даны Зингер - холодный огонь,
она никогда не будет пользоваться вульгарной популярностью. По ходу также
отметим разницу между Даной середины 80-х годов и более поздней - поэт
изменился в Израиле. Приятная новость, не о каждом скажешь.
Понимая, что мое суховатое сообщение, не подкрепленное
каскадом ссылок и головоломных кивков в адрес классики, покажется неубедительным
читателю, я попытаюсь возместить убытки, нанесенные его терпению.
Самыми интересными в «Сборнике» Гали-Даны
Зингер, на мой взгляд, являются два раздела - «Рекламы» и интригующая,
.ветвистая композиция, названная автором «нефункциональным коллажем» «Аноним»
(кстати, ещё одна чисто ленинградская черта - письма, дневник, аноним).
Вдвойне интересны эти разделы тем, что частично опровергают мои утверждения
и догадки относительно стиля и поэтики замечательной поэтессы.
Вот кусочек пятой «Рекламы»:
Девочки в зеркало смотрят и СМЕРТЬ примеряют
к лицу
подобно серьге из черешни двойной,
бестрепетно, так, как краплаком
из акварельных наборов размечают румянец,
губы и сердце. К концу
и к венцу
приготовиться нужно заране,
потому что афиши им СМЕРТЬ ОТ ЛЮБВИ возвещают,
потому что сегодня впервые ЛЮБОВЬ их умрет
на экране
вместе с Вивиан Ли. И вот они, СМЕРТЬ обольщая,
в зеркало смотрят. (...( -
Хладнокровие большого художника, не соскользнувшего
в цинизм. Кстати, о «Рекламах» - любопытно было бы покопаться в связи с
этим в «Выносках» (они же вывески) Кузмина, хотя я понимаю, что пожелания
мои бессмысленны, нету ведь у литературоведов времени на нас, только на
«прежних».
А вот совершенно поразительные строки из коллажа:
Хочешь яблок? Гранатовый яблок? Гранатовым
яблоком стать
там, где камешек ночи круги по воде разгоняет,
собирает их снова в крови и считает гранаты,
роняя
будто камешек ночи себя в сердцевину опять.
Их четырежды сто, их четыреста, сто - это
стылый
сон числительных в стойле, где счеты прозрачные
спят.
Неоконченный счет замыкает под веками сад,
и гранатовый свет опрокинут в ладони, что
было -
дважды двести - раздвоенный крик, размышление
рта (...)
Чтобы не смущать читателя лишними -ребусами,
отошлю его сразу к третьей Книге Царств 7. Центр композиции «Аноним» по
существу является парафразом отдельных стихов шестой, седьмой и восьмой
глав третьей Книги Царств. Сделано это необыкновенно красиво. С безукоризненным
вкусом.
Я бы мог закончить статью целой гроздью цитат
из книги «Сборник», но ограничусь еще двумя. Первая - «герметичная» подсказка
из третьей «Рекламы»:
МЕТИТЬ ВЕРНЕЕ ВСЕГО В СРЕДО-ТОЧЬЕ ОКРУЖНОСТЕЙ
ТАМ, ГДЕ ТАЙНОЕ ЗРЕЕТ ЧЕРНОЕ ЯБЛОКО ГЛАЗ
о мой Эдем - (...)
И вторая - странная обмолвка из того же коллажа:
тема сквозная всей периодики царство Мессии
(.)
Сударыня! Под периодикой понимать «Письма к
Оне» и «Фальсифицированный дневник»? Трудно поверить. Правда, я не прав?
Опубликовано в израильской газете «РАКУРС», 19 августа 1994 г