.
         Владимир Тарасов 
         «СБОРНИК» - разговор о Дане 
     Умение нанизывать за звуком звук слова - качество, необходимое поэту. И основанием критики является другое качество, а именно - умение разглядеть это нанизывание, оценить его детали. Но коль скоро видение - функция вкуса и прочих излишеств субъекта, то и критика имеет право на индивидуальное кривое зеркало. Кажется, так косил Хэролд Блюм. 
     «Сборник» - книга Гали-Даны Зингер. Название подозрительно непритязательное. Не каждый нынче решится так опростить своего первенца, - и ах! где же те баснословные года, когда поэты, пребывая в садах щебечущей уверенности, что название безусловно адекватно начинке, давали имя своей первой звучное и самобытное: Стихи. 
     Свое сочинение о Дане я мог бы начать следующим образом: один из главных и, видимо, потому бросающихся в глаза принципов поэтики Зингер назовем безостановочным (не случайно мы с этого начали) нанизыванием находок - как истинных, так и кажущихся. Это некое скольжение в поле созвучий, прекраснейшая из высоких болезней: цитата (стр. N). Далее в скобках: иллюстрируя свое наблюдение примером, я должен признаться, что крайне не люблю подобного рода вторжения в 
авторский текст, - поскольку в большинстве случаев цитата становится средством для критики доказать, а не показать, раз, поскольку цитируемое таким образом уже не принадлежит автору, два, и три, поскольку цитирующий дает искаженное представление об авторе (повторяю, в большинстве случаев, не во всех). Тут будет кстати отметить еще одно: каламбур (-ность, -истичность), свойственный (-ая) поэзии Даны Зингер - закономерное следствие этого скольжения (см. выше): 

     т.к. по средиземноморскому каналу скользя 
     телевидения телковидная Текла 
     такое толкует... 

     или: 

     быстро горит жестяная канистра 
     с нефтью в объятиях неофита 
     софья перовская в свете софитов 
     быстро на сцене меняет одежды (...) - 

     что несомненно достойно внимания, или совсем просто: 

     под горячей плитой шомронского камня поймаем геккона 
     он поселится в банке дисконт или а-поалим 
     от бобов от бекона (...) 

     В известной степени (а меня никто и не спрашивает), я противник детерминированных явлений, а что касается каламбура вообще, - 25 лет назад каламбур был достаточно редким «приемом», но сегодня ввели его в арсенал собственных средств чуть ли ни все занимающиеся стихосложением. Склонность к каламбуру - отличительная черта современной поэзии, и это один из показателей кризиса доверия слову. Поэзия стала умнее и скептичней. Опасный симптом!.. 
     Так я мог бы начать сочинение, посвященное Дане Зингер. Но начну иначе. 
     Кажущийся верлибр Даниных произведений оборачивается внутририфменной структурой, что в свою очередь отражается на записи и строфике в целом. Некая пограничность этих форм, впрочем, не умаляет достоинств тонкого рукоделия марки Singer. Отсутствие драматизма с одной стороны, изобилие деталей с другой наталкивают на мысль, что перед нами портрет отрешенного мастера, набарматывающего все, что под язык попадется. Впечатление, однако, обманчивое. Поэзия Даны Зингер медитативна по сути, каждый текст долго зреет, набухает в закоулках души и лишь потом, в дни инфляции лени стремительно оформляется, истекает на лист. Обратите внимание на дыхание ее текстов - ровное, без патетических всплесков. Поэтике этой не чужд один из ведущих 
принципов эстетики дзэн: долгое созерцание и быстрое запечатление (как результат этого созерцания). «И сколько примесей в беспримесном металле», - осознанно или нет - не имеет значения. 
     Но это еще не все. Самое время уделить внимание наиболее существенной особенности поэтики Зингер, после чего читателю станет ясно, что упоминание эстетики дзэн, якобы необоснованное, вполне не случайно в данном контексте. Речь идет о принципиальном отсутствии высказывания. Нацеленность на полутень, намек, нескрываемая - чему свидетельством разнообразная игра слов - сделанность стихотворения, Сделанность, стирающая всяческую возможность возникновения стихийного - все это категорически не допускает деклараций. Высказывание возможно только в рамках игры, никак не привнесенное извне, элементом высказывания не может быть, например, философствование типа «время больше пространства» не потому, что оно неверно, а потому, что оно чужеродно искусству. Вот в этом я и вижу принципиальную установку на отсутствие высказывания в общепринятом смысле слова. Более того, именно потому, что «отношение к...» подчеркнуто затушевывается Даной Зингер» у читателя создается устойчивое впечатление, что поэтика ее есть «поэтика блуждающего сознания», что мы имеем дело с глубоким и в какой-то степени убежденным меланхоликом. Не знаю. Отчасти готов согласиться с тем, что невинное нанизывание в «Письмах к Оне» обнаруживает   избыточность   совершенства своей рассредотачивающей затянутостью. Но, с другой стороны, автору «Сборника» удалось заставить прочитать и перечитать свою книгу, убежденный меланхолик в этом вряд ли преуспел бы. Хотя... Хотя, если меланхолия Даны Зингер столь суггестивна, - то честь ей и хвала! Все это вопрос темперамента, непосредственного отношения к искусству не имеет и не должно иметь. «А много ль смысла есть в правдивейшей детали», спрашивается... 
     Чего ни при какой погоде не навяжешь Дане, то это бродскости. Только поверхностное прочтение и закороченный слух могут предъявить такие претензии. Однако справедливости ради отметим кое-где пережитком проскальзывающие общеленинградские   нотки: «дряхлый свет минувшего дня» - следы усталости, культурной пресыщенности школы. Но так оно и есть - школа кончилась. Ленинградская школа могла процветать только в период красной цензуры, будь в 70-е посвободнее, сарказм и ирония незараженных акмеизмом москвичей убили бы ее уже тогда, не дожидаясь веселья 90-х. 
    

Чистый эстетизм Даны Зингер внушает только уважение. За этим кроется мир, поддающийся стилизации, за этим миром стоит автор со своим лицом. А если вспомнить о том, что на дворе творится, о том, как легко и приятно на глазах у скандирующей публики уточнять день за днем алгоритм эпохи или торговать архетипами, тo вдвойне восхищает эта позиция: позиция - игра и слово, все остальное побоку. 
     Казалось бы, осталось нашинковать метафизической капусты, и салат Гали-Дана готов. Но не тут-то было, я хорошо помню ее упрежденье.» «Жителей округа Дан  убедительно просят не лазать на крыши». Дане Зингер трудно с читателем. Она прекрасно знает, что ее мир конкретен постольку, поскольку конкретна ее интонация. Но последняя не так прочитывается, ей это тоже известно: «согласно движенью руки/ (и карандаша остаются внутри)/ каждого слова два или три /(слога)/ с непроизносимой гласной/ (как элемент диалога...» Поэзия Даны Зингер - холодный огонь, она никогда не будет пользоваться вульгарной популярностью. По ходу также отметим разницу между Даной середины 80-х годов и более поздней - поэт изменился в Израиле. Приятная новость, не о каждом скажешь. 

     Понимая, что мое суховатое сообщение, не подкрепленное каскадом ссылок и головоломных кивков в адрес классики, покажется неубедительным читателю, я попытаюсь возместить убытки, нанесенные его терпению. 
     Самыми интересными в «Сборнике» Гали-Даны Зингер, на мой взгляд, являются два раздела - «Рекламы» и интригующая, .ветвистая композиция, названная автором «нефункциональным коллажем» «Аноним» (кстати, ещё одна чисто ленинградская черта - письма, дневник, аноним). Вдвойне интересны эти разделы тем, что частично опровергают мои утверждения и догадки относительно стиля и поэтики замечательной поэтессы. 

Вот кусочек пятой «Рекламы»: 

     Девочки в зеркало смотрят и СМЕРТЬ примеряют к лицу 
     подобно серьге из черешни двойной, 
     бестрепетно, так, как краплаком 
     из акварельных наборов размечают румянец, губы и сердце. К концу 
     и к венцу 
     приготовиться нужно заране, 
     потому что афиши им СМЕРТЬ ОТ ЛЮБВИ возвещают, 
     потому что сегодня впервые ЛЮБОВЬ их умрет на экране 
     вместе с Вивиан Ли. И вот они, СМЕРТЬ обольщая, 
     в зеркало смотрят. (...( - 

     Хладнокровие большого художника, не соскользнувшего в цинизм. Кстати, о «Рекламах» - любопытно было бы покопаться в связи с этим в «Выносках» (они же вывески) Кузмина, хотя я понимаю, что пожелания мои бессмысленны, нету ведь у литературоведов времени на нас, только на «прежних». 
     А вот совершенно поразительные строки из коллажа: 

     Хочешь яблок? Гранатовый яблок? Гранатовым яблоком стать 
     там, где камешек ночи круги по воде разгоняет, 
     собирает их снова в крови и считает гранаты, роняя 
     будто камешек ночи себя в сердцевину опять. 
     Их четырежды сто, их четыреста, сто - это стылый 
     сон числительных в стойле, где счеты прозрачные спят. 
     Неоконченный счет замыкает под веками сад, 
     и гранатовый свет опрокинут в ладони, что было - 
     дважды двести - раздвоенный крик, размышление рта (...) 

     Чтобы не смущать читателя лишними -ребусами, отошлю его сразу к третьей Книге Царств 7. Центр композиции «Аноним» по существу является парафразом отдельных стихов шестой, седьмой и восьмой глав третьей Книги Царств. Сделано это необыкновенно красиво. С безукоризненным вкусом. 
     Я бы мог закончить статью целой гроздью цитат из книги «Сборник», но ограничусь еще двумя. Первая - «герметичная» подсказка из третьей «Рекламы»: 

МЕТИТЬ ВЕРНЕЕ ВСЕГО В СРЕДО-ТОЧЬЕ ОКРУЖНОСТЕЙ 
ТАМ, ГДЕ ТАЙНОЕ ЗРЕЕТ ЧЕРНОЕ ЯБЛОКО ГЛАЗ 
о мой Эдем - (...) 

     И вторая - странная обмолвка из того же коллажа: 

     тема сквозная всей периодики царство Мессии (.) 

     Сударыня! Под периодикой понимать «Письма к Оне» и «Фальсифицированный дневник»? Трудно поверить. Правда, я не прав? 



Опубликовано в израильской газете «РАКУРС», 19 августа 1994 г
<........................................>
__________________________________________________________________________________________
п