/
Злата Зарецкая
Забвение или Память?
Фестиваль Акко 2007
Где начинается и кончается
театральный праздник? Почему так тянет зрителя на непредсказуемые
действа, подобные магнетическим неизвестным приключениям. Что
привлекает ежегодно в Акко вот уже 28 лет к каменным
анфиладам, созданным кровавыми фанатами крестоносцами??
Фестиваль Акко 2007 по-своему
ответил на этот вопрос, предложив свое видение театрального
искусства, посвященное диалогу памяти и беспамятству, ран времени и
поисков отделения , бегства в контрастное
инобытие и погружение в историю вопреки
шуму времени.
Театральный форум не
стал общественным потрясением, как предполагалось после журналистской презентации
в прессе в июне, после которой было обещано “дрожание
стен” при том количестве иностранных и израильских
групп (47, 430 показов), которые
были объявлены. Картина, нарисованная в качестве
привью талантливой Машой Хинич (“Дрожите старые стены Акко!!! Под вашими
камнями разбиты цирковые шатры,
извиваются улыбки мимов. Балагуры, держите шляпы
– перед вами выступят лучшие в
мире акробаты. Раззявы присмотрите за кошельками
– клоуны летают над вами!” см.botinok.co.il/node/36770) действительности
не соответствовала. (Кстати русскоязычных журналистов там не было). Ибо
не создано было вокруг главное: атмосфера творческой
радости. Центральная площадь перед центром фестиваля
была занята огромной авто
стоянкой. Загнанный в неудобную теснину фестивальный
базарчик то и дело погружался
во тьму из-за неполадок в электричестве. Зритель
теснился между арабскими лотками на
главной узкой улочке и, в которой вдруг появлялись
огромные красочные холодные на
ходулях итальянские маски, передвигавшиеся между
публикой, как между муравьями. То,
что это было приглашение к зрелищу – можно было
только догадываться. Представления
надо было ловить, ибо не было никаких указателей,
кроме крошечной карты, доступной
только опытным путешественникам. Прогулки по
набережной сопровождались не
привычным для этих дней шумом , а тишиной,
в которой были слышны звуки чьих-то
отдельных диалогов. Зато очень крикливо работала
полиция, как горланящее решето на
въезде в город и на входе на фестиваль. Раскрученный
не только на Израиль, но на весь
мир фестиваль был подавлен откровенно бизнесом,
и потому почти не видно было на
улицах живого природного театра, которым всегда
был славен альтернативный Акко.
Но билеты действительно
были все проданы, и на каждом спектакле, даже на самом
слабом, не было свободных мест. В ближайшем отеле
я обнаружила фанов, которые
приезжают на фестиваль уже много лет. Почему?
“Я каждый раз вижу что-то важное для
себя, – сказал мне один из них. Что на этот раз
?” “Для меня – это жизнь и иллюзия, как
они смотрят друг на друга”.
Обзор зрелищ подтвердил:
доминанта – контраст тяжелой реальности и недостижимой
мечты, которой жив человек. Как заявила художественный
директор фестиваля Даниэла
Михаэли, при отборе заявок ее интересовали работы
где были “попытки описать процесс выживания и борьбы с окружающей действительностью”.
Представленные спектакли
заставляли задуматься, что же сильнее забвение
в прекрасной иллюзии или сценическое расследование боли нашего исторического
бытия – изображение, подобное редакторской передовице? И где грань, отделяющая
одно от другого? И чем для нас важно искусство
вообще и в Израиле в частности?
Набор конкурсных спектаклей
“Сидим” (История семи дней поминовения) Ринат
Москона, “Гитлер, Робот и Нож” Яэль Тильман,
“Последнее поле” Хасама Башара,
“Господин Мира” Йонатана Леви, “Владения” Шарон
Паз, “Приди, посмотрим” Ури
Азулая, “На море!” группы “Где Дана?” “Тридцатый
век” Ури Ремеза..и др убеждали всеми средствами в необходимости бегства
от действительности?!, полной горя и неразрешимых противоречий. Этому же
был посвящен открытый лекторий “От личных материалов к
театру” о путях режиссуры собственной жизни...,
в которой можно доказать любую
личную сентенцию... Так оригинально непредсказуемо
и называлась авторская работа Шая Питовского “Это как разрушить – только
наоборот”. Попав туда случайно, я неожиданно
для себя не могла уйти… На сцене белые пустые
коробки, которые преображаются то
в горы снега или песка, то в киноэкраны воспоминаний
или срезы реального времени, быстротекущего за пределами замкнутого пространства,
напоминающего то ли магазин электротоваров, то ли эзотерический театр.
У героев нет имени. Они – символы
собственной духовной потери и жажды обретения
самого себя. Это полифоническое повествование о всеобщей болезни равнодушия
и атрофии чувств, поразившей общество,
в котором каждый пытается выиграть хоть каплю
счастья… Сюрреалистический театр
абсурда, с рубленными фразами – айсбергами, подводный
смысл которых разворачивался
в аккорде цвета, света, музыки, жеста и коллажа
документальных кадров. На сцене двое –
Она – студентка, (Тали Хиршфельд), ищущая
электротехника, способного вытащить из
видео застрявшую кассету, и пришедший к двери
магазина Он – режиссер с постоянно
горящим сценическим аппаратом (Эяль Радошицкий).
Оба с порчей, оба не находят
выхода, оба пытаются понять, почему…. Оба могут
помочь друг другу, но непреодолимое оцепенение, сковавшее их внешне, приводит
вместо единения к отчуждению. На кассете
у девушки еще живая мать, смерть которой она
пропустила из-за своей занятости –
расчетливого эгоизма… И потому ей так важно вытащить
застрявшую кассету . Лучше
поздно чем никогда но увидеть родное лицо...
Юноша – полный сирота, живущий своим творчеством. Эяль Радошицкий создает
образ человека беспощадного, требовательного и
безумно одинокого и оттого “замороженного”… Его
суд над дочерью, потерявшей мать, – требование проснуться и покаяться,
признать свою вину, грех бесчеловечности во имя возможной любви,
которая исчезает сейчас на глазах у всех, просьба о милосердии…и
тепле. Но вновь лишь край ладони коснулся его
щеки. … . На сцене своего театра юный
режиссер вновь повторяет эпилог спектакля собственной
жизни – негаснущий фонарь,
как скрытый огонь освещает его глаза, в
которых воспоминание о детстве, когда все еще
были вместе… Этот точный, цельный тихий спектакль
прозвучал неожиданно
художественно “громко”... Куда все ушло? – Этот
вопрос не оставлял еще долго каждого, кто присутствовал на этом циничном
разрушающем и в эпилоге вдруг возрождающем сердце действе…
Противостояние реальности,
бегство в прекрасный мир творчества, поиски идеала,
ради которого можно отправиться в труднодоступные
горы Латинской Америки был и
в спектакле “Транкила”, само название которого,
связанное с местной водкой, говорило
о забвении и личном покое… Талантливая режиссер
Авиталь Двори на основе
подлинного случая развернула в пределах
больничной палаты, где непонятая
медперсоналом умирает молодая израильтянка
от тромба в ноге, кукольно цирковую
панораму ее снов, надежд и борьбы врачей со смертью.
Черная старуха возникает на
сцене, как в фольклорной мистерии с огромным
ножом, который виден лишь
обреченной, и оттого его удары действовали
на публику как взрывы боли. Метафоры
дуэли медиков со Смертью (Ярон Гошен и Боаз Шауль)
здесь реализовались буквально,
заставляя зрителей смеяться и сопереживать. Подобно
народному театру здесь
разворачивались игры с публикой, которую втягивали
в псевдонаучные лекции об
особенностях мозга человека, приводящего при
неверном чтении “первоначальных
ощущений” на грань гибели (“Лекторы” Ронит Хадад
и Дэвид Биланка). В результате в
процесс “лечения” были подключены все. Это было
знаковое зрелище, где акробатические полеты над кроватью больной,
фокусы медиков, превращавший пилюли в цветы и
танцевавших со страдалицей менуэты на трапециях,
переход с иврита на испанский, как
символ отсутствия коммуникации, “говорящая” вещь
на сцене – нога – дерево с
расцветшими огнями венами, куклы профессоров
на руках у актера, изображавшего
консилиум, в итоге спасший иностранку, наблюдавшей
за умирающим своим телом сверху
с каната(арт.Елена Цимерман) – соединение искусств
выглядело не претензией, но цельным органичным духовным синтезом
о поисках любви и свободы. Его идеальную
недоступность играл на цирковой вершине Эйналь
Гури – в белой маске с прекрасными рисованными чертами – принц, искушающий
Золушку, во имя которого и гибель – не
страшна…
На спектакль невозможно
было попасть даже с билетами. Зал на каждом представлении
был переполнен, свидетельствуя что тема личного
выживания, противостояния
реальности в мечте и – как никогда более
волнует израильтян…Прорыв в вечное
жизненное спасает лично… Но . справедливо
ли? Как сказал профессор Шимон Леви
после просмотра, “театр очень тонкий сейсмограф
общества, и не всегда успех определяет
его качество”…
В этом смысле заслуживали
самого пристального внимания внеконкурсные спектакли
двух театральных центров Акко и Шломи.
“Мы спим” – очередной
шедевр альтернативного ансамбля Дуду Мааяна, награжденного многими премиями
фестиваля, создателя целой школы экспериментальной сцены,
основанной на хирургическом вмешательстве в жизнь,
как лечебный объект и субъект
действия. На границе с Ливаном в абсолютно лишенном
воздуха культуры городе Шломи
в максимально сопротивляющейся прозаической среде
в огромном темном ангаре
разместился бесстрашный коллектив, посвятивший
себя профессиональному эксперименту, взрывающему окружающую обыденность
и оцененному не только в Израиле, но и в
Европе…На этот спектакль не было толп, но жаждущие
добирались через полстраны
в надежде на свободное место. Их было всего сорок.
Каждый из зрителей попадал на
узкую длинную скамейку, оформлявшую с двух сторон
сцену дорогу…Под ней в темноте, освещенные фонариками двигались археологи,
выискивая наши фотографии, вырезки из современных газет, обрывки голубого
и оранжевого …Заканчивалась дорога подвешенным
в “небе” огромным кругом – экраном, в котором
отражался любой свободный
ассоциативный образ… Заявка на исследование подсознания
современного
израильтянина – была очевидным прологом. Сценограф
Клаудио Адельберг вместе с постановщиком Пабло Зальцманом, примой Нетой
Плоцки и остальными актерами разворачивали перед публикой аудиовизуальную
картину наших страхов и надежд, как в потустороннем зеркале возникающих
ночью в непредсказуемых снах. От иллюзий детства
до продолжающихся споров с кредиторами, от путешествий
в райском чувственном саду
до разгона демонстрации пылесосом как оружием
– актеры общались сквозь дрему,
пытаясь пробудить и в зрителе тайное и скрытое…
Все мы – пассажиры одного корабля,
имя которому – Земля. Огромный обвал воды вдруг
захлестывал с экрана зрителей, предварительно объединенных как на
палубе общим канатом… Куда плывем, и есть ли предводитель, который знает
путь?! На высоте, как воплощение идеала мечтающих
ночью женщин, раскачивался в дреме в белом
костюме спящий капитан. Ничто его не
могло пробудить. Лишь “буря” и общий крик
заставили его вздрогнуть и раскрыть глаза на
мир. Кульминацией действия стала тишина ожидания
спасения. Вот сейчас он спустится
и совершит нечто, что укажет путь и конечно же
защитит всех от беды…
Пабло Зальцман наслаждался
паузой, создавая образ избалованного всеобщим
вниманием и нежелающего просыпаться самодовольного
ограниченного идеализированного красавчика. Обозрев палубу своего
“корабля” он неожиданно предложил всем очень “умное решение” станцевать
ирландский степ… Увлеченные и одурманенные, завороженные и оболваненные
все повторяют за ним “ноги” при бушующих волнах, захлестывающих
корабль. Горький смех раздается в зале,
понявшем иронию авторов, осуждающих нашу
любовь к духовной дреме, стадную жажду поводыря…
Ибо нет его. Уставший от своей
роли, “вождь” вдруг снова рухнул на вожделенную
кровать и отключился в вожделенном блаженстве…Корабль остался один в открытом
море и пора просыпаться всем, чтобы не потонуть... Обновляющий аудиовизуальный
праздник – новый спектакль ансамбля из
Шломи еще раз доказал, что альтернативный театр
– действенное активное искусство,
достойное всеобщего внимания, ибо касается каждого,
кто еще живет…
Напоминанием о скоротечности
бытия был и спектакль из Акко “Эйха” Рои Рашкаса, основанный на реальной
истории Моти Тамама, потерявшего во второй Ливанской войне
своих близких…
Автор и режиссер преобразил
конкретные факты боли одного в церемонию общего
поминания и преображения… День национальной скорби
9 Ава совпал у Моти Тамама
со смертью пятерых членов его семьи братьев,
сестры, родителей., когда ракета попала в
его шумный дом Он остался один, ибо это было
время чтения в синагоге книги “Эйха” –
плача о разрушенном Храме, который совпал с его
собственным горем. Спектакль
восстанавливал воочью остановившееся время…современной
еврейской судьбы.
На реках боли
На ручьях слез
Там сижу, плачу .и вспоминаю
В середине дней моих
Нашел я себя потерянным в лесу как во тьме
И с зеркала смотрит на меня другой человек…
В центре огороженной шнуром,
как при взрыве, сцены одинокий в талите на фоне
обломков дома и часов без стрелок. За пределами
ее – сидит рыбак(арт.Лито Зильберштайн), раздраженный чьими-то вздохами,
разгоняющими улов… С самого начала спектакль разворачивается как битва
равнодушного с искренним, циничного с сердечным,
жестокого с добрым, зомбированного с умным, беспамятного
с памятливым слепого и
наглого с прозревшим и тактичным и потому испытывающим
на миру муки совести.
Заглушаемая снаружи демонстративно барабаном,
падающими камнями, криками улиц, со
сцены как с бимы перед публикой как перед Арон
кодеш развернулась исповедь покаяния
перед мертвыми за то что не уберег, остался жив…Не
в силах противостоять внешнему
шуму раненный памятью падает уже без талита с
красными – кровавыми огнями во рту, за которые его легко ловят как человека
– рыбу… И покорно идет он за бездушным во всеобщее скоростное забвение,
но в последний момент, сбрасывает “крючок”, заставлявший его
молчать, и снова прорвавшись к зрителям, спрашивает,
как можно забыть детей под
обломками?! И его тихий неподдельный “неактерский”
голос пробуждал в каждом желание
счета с памятью, с реальной драмой, от которой
невозможно спрятаться никуда…
История Израиля касается
каждого, и не только того, кто здесь живет – а что сделал я,
чтобы это не повторилось? Это был не спектакль,
а призыв к всеобщему покаянию,
очищению и действию во ИМЯ, продолжавшимся и
за пределами зала, где Моти Тамам
прощался со зрителями и каждый мог обнять его,
посочувствовать и со слезами прошептать
о своем личном скрытом и публично не реализованном
и оттого продолжающем “стучать
в сердце”…
Нет будущего без прошлого,
нет человека без памяти, нет государства, без связи с
уроками вчерашнего дня… И настоящее искусство
– тонкий баланс между человеком и и
сторией. В поисках его рождается сценическая
правда и подлинный успех… Об этом
фестиваль альтернативного театра в Акко 2007.
<.....................................>
_____________________________________________________________________________________________
|