ПРОЩАНИЕ

     Прощание было светло и благословенно. И до последних минут, как золотой дождь, проливались на меня дары монастыря. 
В последний раз в соборе Преображения при мерцании лампад служил; литургию отец Павел; угадывались, открывались мне греческие слова Евхаристического канона, и монашеский хор, сокрушая и вознося душу, пел «Осанна в вышних!» 
     Потом я поставила свечу перед мраморным подножием раки, а отец Адриан, покадив ее, вынес к ступеням алтаря ковчежец, я поцеловала чело и десницу великомученицы, и отец Павел вложил мне в руку еще несколько колечек с ее инициалами. В последний раз я поклонилась святым в иконной галерее, увидела лик Пантократора, серебряные седины Петра, испанский образ святой Екатерины. Прощалась навсегда - великие чудеса не повторяются. 
     Кириаки подарила иконку Арсения Великого и пригласила в Афины. Даже Иосиф сделал подарок, не догадываясь о его ценности для меня - две карты Тихого и Атлантического океанов со всеми островами: «Может быть, вам пригодятся? Мне они совсем не нужны». 
     Самый, весомый дар принес послушник Николай: 
мешок камней с прорисованными веточками Купины, предложив выбрать, сколько смогу довезти, и отдельно - распиленный надвое камень с голубым ободком и кристаллической сердцевиной. Еще не погасла вспышка моей благодарности, как Николай, застенчиво улыбаясь, сказал, что Владыка и старцы благословили срезать для меня веточки Купины... Он принес лестницу и ножницы, поднялся до края ограды и срезал мне три свежих молодых веточки. С лесенкой на плече, очень довольный, он попрощался, оставив меня у Неопалимой Купины. Я стояла перед ней со своими веточками, смотрела сквозь слезы на Горящий в сквозном солнечном сиянии зеленый Куст. Мне вспомнился блаженный Андрей, замерзавший на паперти и вознесенный с нее в небесные обители. 
     Потом я пришла попрощаться с Владыкой, поблагодарить его и возвратить альбом, фонарик и будильник. В приемной сидел начальник Русской Зарубежной Духовной Миссии из Иерусалима, архимандрит Феодосии, которого я перед самым отъездом трижды встретила на богослужениях в Гефсиманском и Горненском монастырях и престольном празднике в храме Апостола Иакова. С группой православных из Америки он приехал еще вчера, но я весь день отсутствовала, а теперь они отбывали на своем автобусе в Иерусалим. Мой автобус уходил под вечер, и мне грозило застрять у границы ночью. 
     Вышел из кабинета Владыка и, благословив меня, мягко спросил отца Феодосия, не найдется ли в их автобусе одного свободного места. 
     - Если бы и не нашлось, мы, по Вашему благословению, слегка потеснились бы... - засмеялся начальник миссии. 
     Наверное, я попросила бы об этом; возможно, отец Феодосии предложил бы это сам; но и мою робость, и его любезность предупредило открытое движение доброго сердца архиепископа Синайского. Повезло братии монастыря, далеко не всем монахам посылает Бог таких игуменов и архиереев. Недаром повторяют они грустную шутку, что монах должен бояться приближения к женщине, но еще более - к епископу. А к Владыке Дамианосу никто не боится приближаться - ни монахи, ни паломники, ни даже бедуины. Он не нуждается в том, чтобы проявлять доброту напоказ, - она в истоке каждого его поступка и слова, - но и не стесняется ее из опасения, что всегда найдется кто-нибудь, кто это неправильно истолкует. Неверное, в верховном смысле, это и есть простота гениальности: не частичной - интеллектуальной или художественной, а целостной духовной одаренности. Она приходит, когда человек старается угодить не людям, а Богу. Конечно, он может не быть святым, но обретает чудесную подлинность. 
     Впервые я встретила ее у отца Кирилла, духовника Троице-Сергиевой Лавры, потом еще у двоих старцев в наших монастырях, и это были одни из определяющих жизнь и веру встреч. Все окружающие чувствуют сокровенную благодатность таких священнослужителей, и потому к их келлиям не иссякает поток людей, как тянется дорожка из муравьев к источнику сладости и пчелы летят на раскрытую чашечку цветка. 
     - Ну вот, уже пришло время прощаться... - говорит Владыка, усаживаясь напротив нас и обращаясь к нам обоим. - И я хотел бы что-нибудь вам подарить на память о Синае. 
     Он подзывает келейника Иоанна, говорит с ним по-гречески, и я с трепетом слышу слово «Пантократор». Огромные, в размеры подлинника цветные репродукции с этой иконы я видела в монастырской книжной лавке среди множества других репродукций, альбомов, открыток. Мне хотелось бы скупить их все, чтобы всех одарить в России, если бы это не превышало моих возможностей. Я выбрала пейзаж с монастырем в лиловых ранних сумерках на фоне Хорива и тридцать открыток, но даже для близких знакомых это было слишком мало. 
    

Иоанн исчезает в кабинете и через несколько минут возвращается с большим глянцевым рулоном, который я сразу узнаю, протягивает его отцу Феодосию. Ну, конечно, такой подарок мог предназначаться только начальнику миссии, как я могла пожелать... Отец Феодосии краснеет от удовольствия и благодарит, а Владыка берет у Иоанна открытки, и взглянув на каждую, тоже одну за другой передают их архимандриту. 
     Келейник уходит, и я начинаю прощаться, но Владыка жестом останавливает меня. 
     - Подождите, для вас мы тоже кое-что приготовим... 
     Он идет в кабинет, возвращается с кассетой и протягивает ее мне: 
     - Понимаете, что там написано? 
     А я смотрю и глазам не верю - под крышкой прозрачной коробочки миниатюра к «Словам» святого Григория Богослова, а над ней красными греческими буквами: «Песнопения пасхальной литургии в Синайском монастыре». Еще во время давней поездки в Фаран, на обратном пути под зеленым светом луны, обведенной сияющим кольцом, отец Михаил включил магнитофон, но вспомнил слова одного из русских путешественников прошлого века о «дикой для нашего слуха» греческой музыке. Я огорчилась за паломника, больше чем за греков, и рассказала, какое впечатление эта музыка произвела на меня. И вот Владыка помнил... 
     - Вам повезло - это последняя кассета... 
     - Главное мое везение - это ваша доброта... - ответила я от всего сердца.- Так повезло с экспедицией в пустыню, с Фараном и Раифо, с пещерой Иоанна Лествичника и скитами... со всем остальным, что было мне даровано в вашем монастыре. 
     Вернулся келейник и положил на стол перед нами еще один рулон, явно более плотный, альбом монастыря, какой я рассматривала перед исповедью и все последние дни, и толстую пачку открыток. Владыка подвинул рулон ко мне: 
     - Это Пантократор... 
     Переместил в мою сторону книгу: 
     - Это альбом... Он, кажется, вам понравился... 
     И так же, как передавал открытки архимандриту, 
стал рассматривать и по одной передавать их мне, пока 
не кончилась вся пачка. 
     - Простите, - кротко обратился он к начальнику миссии, - Валерии мы должны подарить больше. Вы у нас бывали, и я надеюсь, еще посетите, а она приехала так издалека... 
     Архимандрит краснел и смеялся, согласно кивая головой. Я благодарила, не находя слов и не стесняясь своей откровенной радости. 
     Владыка тоже был доволен и не скрывал этого. 
     - Могу я просить вас поминать хоть изредка меня и моего сына? 
     - Это разумеется, мы вас запишем в монастырский синодик... А теперь - с Богом... - Он поднялся и благословил меня, тихо улыбаясь. - Да хранит вас Господь в России... 

     Через час просторный автобус на двадцать мест пересекал Синайскую пустыню, - я оказалась двадцатой. 
     От внутренней наполненности я не могла говорить, только не отрываясь смотрела, как плыли мимо в обратном направлении слоистые пирамиды, покинутые города, багровые горные хребты... 
     И в последний раз глубокой синевой одарило Красное море. 

<...........................................>
.
______________________________________________________________________________________