.
Скандинавия: групповой портрет пространства
с часами без стрелок.
____________________________
Поезд на Берген.
Деревья на ходу поезда сливаются, образуя зеленую,
оштукатуренную скоростным движением стену.
Когда сидишь спиной к движению поезда, прошлое
набегает будущим, и чудится - тебя везут против твоей воли в неизвестность.
Сидя лицом по ходу движения, пребываешь в
иллюзии, что осознанно соучаствуешь в этом скоростном прошивании пространства
с дальними почти недвижными горами и кристально голубым холодным небом,
средней полосой, накапливающей все новые для тебя виды, образы, впечатления,
и полосой вплотную, со свистом проносящей деревья, кусты, дома. Их привязанность
к земле кажется чудом, ибо обрывки самых новых впечатлений, пытающихся
закрепиться на этой полосе, мгновенно сносит в среднюю полосу: точеное
очертание церквушки, заповедный уголок, полуразвалившийся замок, горстка
домов, причудливо брошенных к подножью скалы, блеснувшее синим лезвием
воды озерцо. Природа, проносящаяся на скорости, не любит выдавать впадающему
в дремоту взгляду затаенную свою красоту. В современном и все же утлом
вагоне, на высокой скорости внезапно ощущение, что глубокое бытие истекает
наружу и радость погружения в его глубины смешивается с тревогой, такой
привычной с приближением заката в чужих краях. В бытии этом одним потоком
течет «здесь» и «там».
В человеческой душе мир пишется целиком.
Печалит или успокаивает мелькающий в окнах
предзакатный солнечный свет, приклонивший голову на лесных полянах?
В первые часы отъезда от Осло ландшафт напоминает
Сибирь странным ощущением, что поезд буксует на месте, а мимо проплывает
сибирская, серая, окаменевшая скука, из которой поезд пытается вырваться,
свистя с петушиной лихостью, но скука там, обложная и бесконечная, подобна
тискам. Здесь же постепенно начинаешь различать искорку скандинавской мечтательности,
ее сладкой, можно сказать, гамсунски-бергманской тяги к смерти. Кажется,
по любой тропинке, бегущей вниз по скале из лесной чащи, спускается печальный
лейтенант Глан.
Ближе к Бергену поезд то и дело ныряет в туннели,
которые на широком изгибе дороги издалека возникают множеством внешних
опор, напоминающих опоры в штольнях. Еще миг, и поезд проглатывается
разинутой пастью очередного Левиафана. Их тут целое лежбище: громоздятся,
порой налезая на спины друг другу. Истинно чувствуешь себя, как пророк
Иона в чреве кита. Напрасная трата воображения: извелись в мире пророки.
Парочка наискось от меня, то погружаясь во
тьму, то высвечиваясь солнцем, стеснительно живет в любовном своем мире,
который кажется блестящим и призрачным, как мыльный пузырь, готовый тут
же лопнуть, стоит любому болвану открыть рот и дунуть в блаженной глупости
пускающего пузыри.
С этим видением, устойчивым в чередовании
тьмы и света, как при сотворении мира, соскальзываю в сон, подстерегающий
чувством беззащитности и осязаемым ощущением веревки, которая держит за
щиколотку, разматываясь на тысячи километров от родного дома, и ты забвенно
паришь, подобно бумажному змею. Но вот он оборачивается библейским,
вернее, поездом, подобным библейскому змею, совращающим Адама и Еву, переваривающим
земную суету в своем долгом, извивающемся коридорами металлическом чреве
с каучуковыми гармошками, соединяющими вагоны, и вправду напоминающими
змеиную шкуру. Трясут за плечо. Голос Бени, владельца антикварной лавки
в Яффо, с которым вместе проходим резервные сборы на границе с Иорданией:
- Слушай!
Открываю глаза: надо мной полог армейской
палатки. Радиостанция «Голос Израиля»: 8 июня 1981 года. Заявление израильского
правительства об уничтожении иракского ядерного реактора «Озирак» у Багдада.
История на миг задержала дыхание.
Свет послеполуденного солнца галлюцинирующе
неверен.
Тревога, восхищение, причастность, и высоко
в небе – меньше комариного носа – самолетик. Мираж или фантом?
Толчок. Приехали. Берген.
<.....................................................>
_____________________________________________________________________________________________
|