Русские читатели не очень-то осведомлены о литературном процессе в ивритской 
литературе, но именно в наши дни беснующегося во всем мире, а у нас давно и прочно поселившегося террора, обсуждается вышедший недавно ивритский перевод романа 
Достоевского «Бесы», в котором автор предвидел, куда будет катиться Россия, а в общем-то, 
как оказалось, и весь мир, еще в конце Х I Х-го века. Террор  в те времена, по сравнению с 
войной казавшийся делом провинциальным, ныне вышел на мировую арену. Бесчинствовали террористы у нас, но мир, вполголоса осуждая террор на словах, думал про себя: что 
поделаешь, евреи вечные козлы отпущения, и вообще - чего не дают независимости другому народу? Цивилизованная Европа из желания собственного покоя, свихнулась на этом коньке: борьбе за независимость народов. Разве в годы этой «безоглядной» борьбы с 
«колониализмом» нельзя было представить, куда эта борьба заведет, к примеру, Африку, где сегдня на глазах всего мира свирепствует без прикрас геноцид, уничтожающий целые 
народы?
     Кстати, эпиграфом к роману Достоевский взял стихи из «Бесов» Пушкина и из Евангелия 
Луки. Происходящее в них связано с одним местом в северо-восточном углу озера Кинерет. 
Если вы будете проезжать или проезжали там, под дороге на Голанские высоты, увидите 
справа развалины небольшой часовенки. Именно она поставлена в честь события, 
описываемого у Луки. В этом углу была деревня Бейт-Цаида (В русском переводе Вифсаида), 
т.е. дом охоты, ловли рыбы. Здесь ловили рыбу будущие апостолы, здесь они увидели Иисуса идущим по воде. И вот на этом склоне Иисус выгнал бесов из людей и вогнал в свиней, 
которые прыгнули в озеро:  «Тут на горе паслось стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; 
и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло...»
     Сам анализ личности Достоевского говорит о сложности обсуждаемой  темы. 
Принято изображать Достоевского, как гениального писателя, чьи произведения 
углубили исследования человеческой души, однако политическое мировоззрение его принадлежит к наиболее реакционным. Достоевский, по признанию Фридриха Ницше, единственный психолог, которого он признает как учителя. Но его поддержка автократии, царизма, религиозно-мессианская вера обнажают темную сторону его глубокой души. 
Следует отделить Достоевского, как великого мастера литературы, от Достоевского 
визионера. Как говорил серьезно, к примеру, Фрейд в своей работе «Достоевский и 
убийство отца»,что сейчас может быть воспринято, как юмор: содержание Достоевского 
надо съесть, а скорлупу выбросить: «Завершение борьбы Достоевского с моралью не 
достойно восхваления. После тяжких и бурных колебаний в стремлении привести 
к компромиссу требования страстей и инстинктов индивида с требованиями общества, Достоевский отступил и скатился до принятия земной власти в облике царя, 
христианского бога, до узкого русского национализма... Вот ахилесова пята этого 
великого человека».
     Сегодня в израильском обществе, проблемы насилия и террора, переживаемых всеми 
нами, вызвали к жизни перевод романа «Бесы» на иврит. Дискуссия идет по вопросу: 
отвечает ли этот роман «духу времени» наших дней.
     Бытует и все сильней укрепляется мнение, что ныне, после всех кровавых катастроф, 
принесенных в прошлом веке революционным атеизмом и агрессивным просвещенчеством, обретает невероятный подъем консервативное видение мира, черпающее из идеологических источников англосаксонского интеллектуального мира. Но «консерватизм» Достоевского абсолютно иной.
     Английский консерватизм соединял в себе либеральные позиции с точки зрения 
экономики с консервативными позициями в культуре. Консерватизм Достоевского основан 
на ином сплаве: положительном отношении к общественным позициям социалистов 
поколения 60-х Х I Х-го века и абсолютном отрицании их явно метафизического 
материализма и революционных методов насилия, которыми они пытались достичь своих 

целей. Фальшь ситуации была невероятной: «насильники и убийцы» шли под лозунгом «весь 
мир насилья мы разрушим...» Биограф Достоевского Джозеф Франк, написавший фундаментальную биографию писателя в шести томах, последний том которой вышел в 
прошлом году в издательстве Принстонского универститета, ставит под большой вопрос «реакционность» Достоевского.
     В России, где так и не произошла «буржуазная революция», в 60-е годы Х I Х-го 
столетия, случилось некое помешательсво умов в среде русских радикалов: является ли целью революции либерализм и»свобода» или создание социалистического государства, 
основанного на «равенстве»?
     Чернышевский, лидер радикалов, прообраз Верховенского в «Бесах» был за равенство. 
Но среди последователей Чернышевского оказались правые радикалы во главе с Писаревым, провозгласившим, что освобождение России принесут новые капиталисты, лишенные всякой морали. Дальше больше: Писарев считал, что в каждом обществе и поколение должны быть «особые люди» («Сверхчеловек» Ницше), которые не должны подчиняться общественным нормам. Ответ Достоевского: особый человек Раскольников в «Преступлении и наказании».
     Кто же они, герои романа «Бесы»? Петр Верховенский, социалист, интриган, 
изощренный до гениальности провокатор, или крайний индивидуалист-фанатик Николай Ставрогин, умеющий околдовать демонической силой любого, харизматический нигилист 
с гнильцой, провозглашающий ницшеанского «сверхчеловека»? Достоевский  остерегается социалистов-революционеров, видя ясно, что дай им свободу, и они освободят самые 
низменные страшные страсти, самое распоясавшееся насилие в душе человека. Но 
смертельно боится Достоевский «сверхчеловеков», лишенных идеологии и даже капельки нравственности, как Ставрогин. Достоевский признавался с удивлением, что в то время. 
как из-под его пера вырисовывается трагический образ Ставрогина, образ Верховенского, 
вопреки желанию автора, обретает комические черты, и получается, что даже невозможно сравнить магнетическую, лишенную всякой сдержанности, дьявольскую фигуру 
Ставрогина с революционной суетой Верховенского.
     Можно сказать, что эти два образа были изначальными провозвестниками двух 
страшных катастроф, повисших атомными грибами над серединой Х Х-го века  - в 
Сибири и срединной Европе: Гулаг и Аушвиц.
     Невероятие этих катастроф в том, что сегодняшним поколениям просто невозможно 
понять, во имя чего истреблялись миллионы невинных людей с двух краев Европы и в 
восточной Азии.
     Ощущение пророчицы Касандры, видящей страшное будущее и абсолютно беспомощной 
это предотвратить, преследовало Достоевского 
     Достоевский истинный и решительный защитник традиций нравственности в 
литературе. Традициями этими в течение последних столетий представлены абсолютно аморальные, не чурающиеся насилия, вплоть до убийства, образы, в творчестве Бальзака. 
Именно исследуя такие типы, традиционалисты весьма пессимистичны в отношении человеческой природы. При всем своем гениальном предвидении Достоевский не мог 
себе представить до каких страшных пределов дойдут поднявшиеся с самых низов «сверхчеловеки»: сын сапожника-пьяницы Сталин и бездарный художник, дослужившийся 
до ефрейтора, Адольф Гитлер. 
     Деспотии, так игрушечно выглядящие в древней Элладе, в Х Х-м веке вырастают в чудищ 
насилия, проглатывающих мир. И все же поэт Иосиф Бродский в своей Нобелевской лекции сказал: «Лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем 
дум в деспотии».

<.............................................................>