.
Михаил Беркович

Буль-Буль 

     Жил он в зоне на каком-то особом положении. Никто не знал, как он попал сюда - в колонию для физически ослабленных. Зеки здесь делали аптекарские коробочки из сосновых стружек, деревянные пресс-папье, школьные пеналы и прочие такие нехитрые изделия. Колония считалась ГУЛАГовским раем: здесь люди не гибли от морозов, непосильного труда и постоянного недоедания. Но попасть в нее можно было только через ад лесоповала, добычи гранита, строительства железных дорог... 
     Поэтому привозили сюда, как правило, дистрофиков и пеллагриков, сердечников или больных туберкулезом, в лучшем случае - тех, кто на медицинской комиссии удостоился третьей категории трудоспособности - еще не инвалид, но уже и не работник. 
     Среди этой публики он выглядел румяным пончиком. Упитанный, пухлощекий, никогда не носивший лагерной робы, а всегда щеголявший в темно-синем шевиотовом костюме-тройке. Черная рубашка - на выпуск, - расстегнутая до пупа, как и жилетка, хромовые сапоги - гармошкой, - в каждом голенище по ножу, черная собачья шапка, которую он носил зимой и летом и всегда по-своему: одно ухо свисало над лицом, другое - над затылком. 
     Было ему от роду лет тридцать, и отбывал он шестой срок. На воле «бегал» по вокзалам и поездам, специализировался на ручной клади. 0 себе почти ничего не рассказывал. Это трудно было делать: он не умел говорить, хотя  обладал отличным слухом. Редкий случай: слышащий немой. Когда просил кого-то что-либо сказать - указательным пальцем дергал нижнюю губу, издавая булькающий звук: «Бул-бул». Отсюда и кличка - Буль-Буль. 
     Знали, что когда-то он был вором в законе, но уже второй срок отбывает сукой. Строгие воровские порядки оказались не для его артистичной,  несдержанной натуры. Поговаривали, что перешел он в суки из-за неуплаты карточного долга. 
     В лагере он не работал. Все свободное время играл в карты и тем жил. Такой образ жизни заставлял искать новых партнеров по стосу или буре. И он это делал ежедневно, используя любую возможность. И когда в колонию прибыл большой этап из Питера, он вошел к новичкам одним из первых, 
     Попавшие в лагерь сперва подумали, что пришел какой-то местный начальник. Но опытные зеки сразу же определили в нем представителя воровской элиты. Буль-буль же ходил по секции, словно по выставке однообразных экспонатов, ни на кого не обращая внимания. Потом он сел за длинный дощатый стол с накрест сколоченными ножками и совсем уж было собирался уходить. Но тут как раз и клюнуло. 
     - Слышь, кореш, - обратился к нему один из новичков - жилистый мужичонка, узколобый с глубоко посажеными зелеными глазками, - продай кустюм. 
     Буль-Буль лениво повернул голову в его сторону, закрыл правый глаз, а левым долго и внимательно изучал фраера, потом пошевелил указательным и большим пальцами и сказал: 
     - Немой, штоль? - удивился фраер. 
     - Немой, немой, - подсказал кто-то из-за спины, - но ты говори, он все слышит. Он спрашивает, сколь дашь. 
     Буль-Буль растянул в довольной улыбке узкие губы и согласно закивал. И фрайер решил брать быка за рога. Уж больно хотелось ему в лагере выглядеть не каким-то там заурядным шавкой, а как этот самый немой. 
     - Все отдаю, что есть, - решительно сказал он, - семь сотен. Что такое семьсот рублей для лагеря? - Несметное богатство! 
     Зекам из заработанных денег выдавали на руки не больше червонца, а при себе хранить больше тридцати рублей категорически запрещалось. Как удалось фраеру пронести такие деньги через несколько шмонов - так и осталось тайной, но ведь пронес же и теперь намерен выгодно потратить.
     Буль-Буль счел ниже своего достоинства торговаться, скинул пиджак, жилет, снял брюки. А фраер отдал ему семь новеньких сторублевок и штаны со своего зада, на сменку. Буль-Буль надел штаны со смехом, дескать, каков красавец! Деньги положил в карман и ушел к себе в барак. День был воскресный, выходной, зеков - полна секция. А он пришел, разлегся на своих верхних нарах и лежит себе животом вверх, как ни в чем не бывало. И никто ему никаких вопросов не задает. Мало ли что,  может, проиграл «кустюм»?  В лагере все бывает. 
     Фраер же натянул на себя приобретение и начал ходить по секции, весьма довольный собой. Потом секция показалась ему тесной и он решил прогуляться по лагерю: себя показать, людей посмотреть. Ходил неспешно,  важно и так дошел до второго барака, где жил Буль-Буль. И тут его повстречал шалапутный полуцветняк (молодой вор, еще не пользующийся воровскими правами) Илюха Конопатый. Он уставил на фраера ошарашенные  зенки, словно видел что-то сверхъестественное. И вдруг помчал во все лопатки, словно с гвоздя сорвался, прямиком во второй барак. 
     - Буль-Буль, - заорал Конопатый во всю мощь своих легких, - там какой-то фрей в твоем лепне по лагерю шатается. 
     Оказалось, что крик Конопатого подвел черту под продолжительными размышлениями ссучившегося вора. Душу его, в самом деле, разрывали противоречия. С одной стороны, он был рад столь крупной сумме, а с другой - не ходить же ему, как заурядному фрею, в лагерном тряпье! Правда, был у него еще один костюм - коричневый, коверкотовый, но старый, с заплатами. А шевиотовый - почти новый. 
     Буль-Буль вскочил с нар на резвы ноженьки, выбежал на крыльцо и явился сивкой-буркой пред очи своего недавнего покупателя. Тот улыбнулся неожиданной встрече. Буль-Буль, ответил тем же, но тут же вынул из-за голенища финку и приставил к горлу фраера. 
     - Ты что? Ты что!? - испугался фраер. 
     Выйти из обострившейся ситуации помог ему все тот же Илюха, выбежавший вслед за вором. 
     - Ты, фрей, не вертухайся,  сблочь, пала, лепень. Ато шкуру попортят и бабой изделают. 
     Бандитский нож, уткнувшийся в сонную артерию, подтверждал: шуток не будет. И фраер, после очень короткого раздумья, молча стал раздеваться. Буль-Буль поступил благородно: вернул бедолаге его штаны. И теперь умиротворенно возлежал на нарах и наслаждался итогом воскресного дня: бог послал ему 700 рублей ассигнациями. 
     Утром новый начальник колонии капитан Илясов получал последние напутствия своего предшественника, уходившего в отставку подполковника Матюшева. Подполковник был ветераном МВД, всю свою жизнь проработал в системе ГУЛАГа, капитан же только начинал свой путь в этом ведомстве. Многое ему здесь непонятно, многое удивляет и возмущает. Но он - служака, он задает вопросы старому тюремщику: 
     - Как же я могу находиться среди бандитов без личного оружия? - Спрашивает он Матюшева. 
     - А так вот и можете, - отвечает тот. - Вы не имеете права создавать ситуацию, при которой эти самые бандиты могут отнять у вас пистолет. 
     - Но ведь вы же сами говорите, что они нападают на надзор, даже убивают. Нам-то что с ними делать, Савелий Лукич? 
     - Не волнуйтесь, вам подскажут, что делать. Помощники у вас опытные. Ну, мне пора, - сказал подполковник и протянул руку капитану. 
     Едва успела дверь захлопнуться за Матюшевым, в кабинет зашел старший надзиратель старшина Антон Васильевич Цыркин. 
     - Товарищ начальник, обратился он к Илясову, - заключенный Колесов подал письменную жалобу на заключенного Силина. Последний купил у него костюм, а потом отнял его, деньги же не вернул. 
     - За сколько же продал? 
     - За семьсот рублей, товарищ начальник. 
     - Что за народ! - сказал Илясов, - в заключение попал, такая беда случилась, а он шмутье покупает! Таких и не жалко - пусть их грабят... 
     - Да и как он умудрился такие деньги при себе иметь? - вставил свое слово Цыркин. 
     - Что будем делать, старшина? 
     - Обоих надо сажать в изолятор, товарищ начальник, а Силина пора уже в штрафную колонию оформлять: не работает, в карты играет, с ножами ходит. 
     - Что за человек? - спросил Илясов. 
     - Закоренелый уголовник, вор по кличке Буль-Буль. 
     - Приведите его ко мне, - сказал Илясов. 
     - Есть привести, - козырнул Цыркин и направился в зону. 
     Он без труда разыскал вора и сказал ему с упреком: 
     - Хулиганишь, Силин! Гляди, как бы не кончилась твоя вольница. 
     Силин в ответ замахал руками, стал дергать, как обычно, нижнюю губу, но Цыркин оборвал его: 
     - Завтра утром - к начальнику колонии, ему и расскажешь. Да смотри, чтобы второй раз не приглашать. 
     Утром Буль-Буль явился к начальнику колонии. Илясов сидел за большим двухтумбовым столом, покрытым зеленым сукном и молча изучал вошедшего. Вот так, лицом к лицу, он впервые в жизни встретился с профессиональным вором и пытался понять, что за тип стоит перед ним. Капитан допустил грубейшую ошибку, от которой почему-то не предостерег его многоопытный старшина Цыркин. Илясов не имел права в одиночку разговаривать с заключенным. Рядом с ним должны были находиться, как минимум два надзирателя. И, прежде чем вор вошел в кабинет, его полагалось обыскать. Всем этим начальник пренебрег. 
    

Буль-Буль тоже изучал своего оппонента. Он хорошо понимал, что пригласили его не на чашку чая с гренками, что разговор будет суровым, догадывался и о результатах его и потому пришел сюда со своим планом. Ему нужно было знать, что собой представляет новый начальник, смел ли, труслив ли? Но Илясов не оставил ему много времени для наблюдений. 
     - Ты что это творишь, бандит? - тихо начал он. - Хочешь  в штрафную? 
     Буль-Буль нахально улыбнулся в ответ и отрицательно качнул головой. 
     - Значит, в штрафную не хочешь, а грабить хочешь? 
     Вор снова улыбнулся и согласно кивнул. Капитан понял: над ним издеваются. Нервы его не были приспособлены к таким беседам. Он сорвался сразу и это тоже была ошибка. Лицо начальника стало бледным, он медленно поднялся над столом и закричал на пределе голосовых связок: 
     - Шутить изволишь, говно! Я тебе пошучу, бандит! Я тебе так пошучу, что ты меня до гробовой доски помнить будешь. Он стукнул кулаком по столу и продолжил: 
     - Деньги - на стол! Буль-Буль сделал вид, что полез в карман за деньгами, повернулся спиной к начальнику, а когда развернулся назад, капитан увидел в его руках два ножа. Теперь уже вор не улыбался, лицо его было перекошено ненавистью. Он медленно обходил стол с зеленым сукном. И видавший виды ветеран войны струхнул. Первое, о чем он подумал в этот момент, - безоружность. Будь у него пистолет, он бы уложил этого бандита, как бешеную собаку. Но его кабинет находится в зоне, а здесь по Уставу не полагается иметь оружия. И в этот трагический момент у капитана нет даже перочинного ножичка, а в глаза лезут отполированные лезвия двух финок. Капитан попятился. И тогда Буль-Буль бросился к нему рывком, приставил один нож к горлу, другим стал водить вокруг лица. Изуверского опыта ему хватало. Он глумился над своей жертвой, то чуть-чуть зацепит острием кожу лица, то отведет лезвие от горла, то приблизит так, что самый кончик упирается в кожу. Белый, как стена, капитан прощался с жизнью и клял себя за то, что согласился на эту работу. Ну не обидно ли: пройти всю войну, вернуться домой к жене и детям и вдруг - такая нелепая смерть! Глупее не придумать. Да и слава-то какая пойдет: начальника колонии зарезал бандит! Буль-Буль, словно читал эти мысли, наслаждался своей властью над человеком. Над каким человеком - над самим начальником колонии! Он понуждал его садиться, вставать и тот подчинялся бандитской воле. Теперь бандит снова улыбался. Он резко отошел от стола, показал рукой на телефонный аппарат и несколько раз оттянул пальцем нижнюю губу: «Бэб, бэб, бэб», мол звони, вызывай наряд. Илясов стал приближаться к аппарату, не сводя глаз с бандита. Но тот кинулся к нему, взмахнув обоими ножами и Илясов отпрянул от аппарата. Довольный собой Силаев захохотал, но снова отступил к стене и опять потеребил пальцем нижнюю губу: звони. Начальник снял трубку, покрутил вертушку и, услышав ответ, сказал: 
     - Наряд ко мне в кабинет. Срочно! 
     После этих слов, он медленно положил трубку на рычаги и глянул на Силина. Тот улыбался, прислонившись спиной к стене. Так они стояли друг против друга долгие, томительные минуты до тех пор, пока не отворилась дверь, и в кабинете не появилось отделение молодых, необстрелянных еще новобранцев. Как только солдаты вошли, Илясов показал пальцем на Силаева и скомандовал: 
     - Взять его! 
     Буль-Буль, словно ждал этого. Издав дикий звериный вопль, он бросился на безоружных мальчишек с двумя поднятыми ножами. Перепуганные парни метнулись к дверям, обгоняя друг друга. Мгновение и - ни одного из них не осталось в кабинете. Кто знает, чем бы все это кончилось, не окажись поблизости старшина Цыркин. Он вошел в приемную начальника как раз в тот момент, когда из кабинета пулей вылетел наряд. Узнав, что произошло,  выбежал за зону и через минуту вернулся в приемную с большим стальным прутом в руках. 
     - Пошли, ребята, - сказал старшина, - сейчас мы его обломаем. Только не трусить! 
     Он пропустил вперед двух солдат, остальным приказал, следовать за ним. Как только наряд появился в дверях, Буль-Буль снова бросился с ножами, но на этот раз он просчитал- ся. Цыркин резко метнул ему в ноги стальной прут. Бросок оказался точным, бандит вскрикнул от боли и упал. Старшина бросился к нему первым, солдаты помогли и уже через минуту обезоруженный головорез покоился на полу, спеленатый по рукам и ногам. Ножи его лежали на столе начальника. Илясов подошел к связанному. 
     - Ну, что - допрыгался, мерзавец? - сказал он и, обращаясь к Цыркину, добавил: - В изолятор его! И постарайтесь выдворить с колонии побыстрее. 
     Связанного Силина увели. В кабинете остались Илясов и  Цыркин. 
     - Не торопитесь с отправкой, товарищ капитан, - советовал старшина. 
     - Не понимаю... 
     - Отправить его не сложно, - объяснял Цыркин, - но надо  так отправить, чтобы он не доехал до места назначения. 
     - Не понимаю, - талдычил одно и то же начальник колонии.
     - Ну, - слегка замялся старшина, - есть у нас некоторые свои приемы борьбы с неисправимыми. 
     - Они не расходятся с Законом? 
     - Расходятся, товарищ капитан, но... 
     - Никаких «но»! - не дал договорить фразу до конца Илясов. - Давайте не будем начинать совместную службу с нарушения Закона! 
     - Товарищ капитан, - извинительным тоном говорил Цыркин, - вам пока еще многое непонятно. Закон нас, работников исправительно-трудовой системы, предал, отдал на поругание преступному миру. 
     - Как это так? - несколько смягчившись, спросил начальник. 
     - Как бы это вам получше объяснить? - приготовился к лекции Цыркин. - В соседней колонии живет, товарищ капитан, чудовище по кличке Стерва - бывший вор в законе, сейчас сука. Руки у него не то, чтобы по локти - по шею в крови. Ему давно жить на свете противопоказано, а Закон его защищает. 
     - Не понимаю, - вставил слово капитан. 
     - До отмены смертной казни, товарищ капитан, - продолжал Цыркин, - Стерва этот не убил ни одного человека: знал, что могут к стенке поставить. А как отменили - он и пошел «мочить». Вот он друга моего, надзирателя Семина зарезал. Судили его за это. Дали 25 лет. А выходит, что за жизнь Семина он получил всего-то четыре месяца. 
     - Ничего не понимаю, - опять перебил капитан. 
     - Да чего уж тут не понять? Был у него четвертак. Больше по закону дать не могут. И дали ему тот же четвертак, но со дня совершения преступления, а он к тому времени отсидел только четыре месяца. Потом еще убил несколько человек. Он ведь ничего не боится, товарищ капитан! А когда такой человек страха не ведает - бояться приходится всему обществу. Так вот, я вас спрашиваю, товарищ капитан, справедлив ли Закон? 
     - А что вы предлагаете? - поинтересовался Илясов. 
     - Я ничего не предлагаю. Сама система давно уже выработала меры, которые хоть как-то дают возможность бороться с этой нечистью. Мы научились уничтожать их их  же руками, товарищ капитан. 
     - Каким образом? 
     - А просто сводим вместе воров в законе и сук, они и уничтожают друг друга. 
     - Но это же должностное преступление! - возмутился Илясов. 
     - Возможно. Но другого выхода нет. 
     Илясов ни при каких обстоятельствах не хотел нарушать Закона, хотя и понимал тех, кто это делает: люди типа Силина у него не вызывали сочувствия. 
     - Ладно, - примирительно сказал он, - пока ничего такого предпринимать не нужно. 
     - Слушаюсь, товарищ капитан, - козырнул Цыркин. - Раз решите идти. 
     - Идите. 
     Больше на эту тему у них не было разговора. Две недели спустя старшина пришел в изолятор, открыл кормушку третьей камеры, где сидел Буль-Буль и сказал: 
     - Ну, что, головорез, отдохнул? Пора собираться в дорогу. Поедешь в штрафную. 
     Буль-Буль слушал Цыркина, лежа на полу и широко улыбаясь. Мол, нашел чем пугать! 
     - Если я тебе скажу, кто твои попутчики, - спокойным тоном сказал Цыркин, - сразу смекнешь, что улыбаться тебе осталось недолго. А попутчиков мы тебе подобрали хор-ро- ших. Сегодня прибудут Сенечка Колыма и Витек Бритый. 
     После этих слов улыбка с лица бандита словно улетучилась. Он понял, что приговорен к смерти, скоро явятся палачи. Он одарил долгим взглядом старшину и повернулся лицом к стене.
     Цыркин захлопнул кормушку.  ========================
<.............................................>