.
.
22
Заключение
Они снова сидят вокруг меня, все за тем же
столом, за тем же абажуром. Уже другие. Я читаю им письмо Герцена «Сыну
моему Александру»: «...Протест независимой личности против воззрения устарелого,
рабского и полного лжи, против нелепых идолов, принадлежащих иному времени
и бессмысленно доживающих свой век между нами, мешая одним, пугая других...»
Читаю. И сразу же нетерпеливо поднимается
девичья рука:
- Можно? Мне кажется, что нам эти предостережения
уже не нужны. Может, лет пять-шесть назад, не знаю...
Вот так: им это уже не нужно, они уже умные.
А, может, именно им и нужно? Не слишком ли легко все им досталось? Как
писал тот же Герцен: «...Просто по праву наследства?..» Отрицание - с воздуха,
сомнение с налета, ирония - с куста...
Герцен может говорить о «праве наследства»: он на
безмыслии не обжигался. Чего не было, того не было. А мы это помним отчетливо:
безмыслие нашего поколения, оголтелое заглатывание самой неправдоподобной
неправды, торопящееся заявить о себе самодовольное единомыслие. Я уже говорила
в этой работе о том, как двадцать с лишним лет своей жизни затратила на
то, чтоб в меру своих заурядных сил и незаурядной, доставшейся по наследству
добросовестности исследовать, как могло сложиться такое противоестественное,
такое страшное, - то, что целое поколение на несколько исторических ходов
вперед знало, что и по какому поводу думать, как и к чему отнестись, что
восчувствовать со всем молодым пылом и страстью... Нам, бедным, и в голову
не приходило, что все это жутковато как-то. На знаменитого французского
писателя обиделись, помнится (нам подсказали, что надо бы обидеться, и
мы обиделись очень): он вернулся из России на родину и написал, что Же
мы, советские юноши и девушки, на одно лицо, - думаем одно, говорим одно...
А чего он хотел, империалистический прихвостень, чего от нас ждал, - идейного
разброда?..
Так что мы теперь - навсегда пристыженные,
мы ученые, нам этого нельзя, - бездумного и легкого, повторяемого за другими.
Пусть даже с обратным знаком повторяемого, все равно - нельзя.
Мы мчимся в нашей взбаламученной современности,
словно на рванувшейся в ледоход льдине, - берег разворачивается перед нами
в непрестанной своей новизне. Кто там, на берегу? Кто-то кричит, машет
руками, - то ли смеется над нами, то ли зовет на помощь. Обязательно прислушаться,
непременно услышать, не упустить - ничего.
Мне хорошо, я при деле: смотрю, как пробиваются
вот у этих ребят, словно молодая травка по весне, их зелененькие мысли.
Мне и самой странно, но, кажется, мы до чего-то договариваемся с ними,
хоть я и старомодна, конечно, и вряд ли до конца понята ими. Не надо малодушествовать.
Это я говорю своим сверстникам: малодушествовать - не надо. Как сказал
все тот же умнейший Александр Иванович: «Может, и наш опыт чему-то послужит...»
Сижу на пенушке, на самом солнышке, подставляю
ласковым лучам лицо, жду: а что будет дальше? Какие, даст бог, будут еще
обретения, какие, не дай бог, потери? Уже и галочкой вроде отметилась,
совсем как в тех стихах, что в эпиграфе, - а все еще чего-то жду, жду...
<......................>
_____________________________________________________________________________________
|