.
13. Бубновый туз 

Подагрическим шагом своим 
                                            журавлино-прямым, 
Непристойно бранясь, закипая от злости, 
                                                           как чайник, 
В небеленый подвал мастерских пересыльной 
                                                                 тюрьмы 
По щербатым ступенькам спускается 
                                            желчный начальник. 
Он бранится недаром, не попусту с сердцем 
                                                                    плюет 
И кусает седые усы, зеленея от злобы: 
Столяры в мастерской отказались срубить 
                                                                  эшафот. 
Он прочтет им заутреню! 
                                Он им задаст, бритолобым! 

Так он входит а столярку, где свищут рубанки 
                                                                   и где 
Три десятка бубновых тузов, 
                                        здоровенных и дюжих, 
Помаленьку работают, как по колено в воде, 
Стоя в мягкой волне шоколадных 
                                             и кремовых стружек. 
Кто-то гвоздь заколачивает и лениво поет, 
На насмешливых лицах написано явно 
                                                           нахальство... 
«Кто-то хочет быть в карцере, – 
                                      марш мастерить эшафот! 
Очумели, мошенники? Вздумали спорить 
                                                    с начальством?». 
Завсегдатай этапов, российских централов 
                                                                      гроза, 
Нераскаянный рецидивист, уголовный 
                                                             Мартынов, 
Нн спеша поднимает пустые, как пропасть 
                                                                      глаза, 
И глядит на начальника, стружки ногой 
                                                             отодвинув. 
И начальник тюрьмы не выносит пустующих 
                                                                       глаз. 
Перед их пустотой – что твоя пустота 
                                                           Торричелли? 
«Не извольте кричать. 
                               Не подходит нам этот заказ. 
Мы не станем строгать невеселые 
                                                           эти качели». 
И фуганок от стружек очистив тупым долотом, 
Уголовный Мартынов задумчиво бороду чешет: 
«Человек, ваша милость, к примеру сказать, 
                                                                 не пальто. 
Так пускай себе ходит живой. 
                                               Для чего его вешать? 
Ну, там стол сколотить или их благородию 
                                                                         шкап, 

Но братва никогда не работала виселиц людям.
Может, кто и найдется, а нам все равно
                                                                     на этап.
В карцер можем сходить хоть сейчас.
                                             А мараться не будем».
И начальник глядит в голубые пустые глаза,
Что читает он в них – равнодушных,
                                                чужих и печальных?
Схватка длится мгновенье. И, ничего не сказав,
Журавлиным шажком ретируется желчный
                                                                начальник.
А в тюремном дворе, глядя в лужу воды, 
                                                             как в трюмо,
На разбитую челюсть свою, с истерическим 
                                                                 всхлипом, 
Схоронясь за дровами, начальнику пишет 
                                                                      письмо 
Coгласившийся быть палачом 
                                             уголовный Филиппов:
«Ваше высокородье! Меня забивают,
                                                                  хоть плач!
По великой нужде прибегаю за помощью
                                                                        вашей:
Арестанты меня не иначе зовут, как «палач»,
Заставляют не в очередь в нужник мотаться
                                                                 с парашей,
Отбирают табак, обещают зарезать ножом
Или шилом пырнуть, или темную сделать
                                                                 мне ночью.

Ваше высокородье! Пока я вам буду нужон, –
Христом-богом прошу: посадите меня
                                                                в одиночку».

Малка, вытащив рубль, что в платочке
                                                             завязан узлом,
В тихий домик почтовой конторы врывается
                                                                     с криком.
Седовласый чиновник сидит за зеленым столом,
Точно в нимбе, в густых бакенбардах
                                                         а lа Горемыкин.
Кучка светлых монеток, что собрана в год
                                                                    по грошу,
На сукно покатилась. «Скорее примите депешу!
Я для мужа помилованья у царицы прошу,
Если на день ответ запоздает,
                                                  он будет повешен!»
«Хорошо, хорошо! – и чиновник, захлопнув
                                                                          окно,
Говорит: «Остапчук! Проводи эту нервную
                                                                         даму».
Не читая листка, он засовывает под сукно
Aвгустейшей вдове адресованную телеграмму. 

<..............>