.
14. Во рву на военном поле 

Ночь. Глубокая ночь. Вознесли привиденья
                                                                      домов
Над собою лампады фонариков подслеповатых.
Равнодушное «Слушай!» плывет
                                      над губернской тюрьмой,
и туман по Вилейке ползет, как больничная
                                                                          вата.
Ночь, тревожная ночь. Фонари не горят –
                                                                     и горят,
Только дождик знобящий
                                    дворнягу бездомную колет.
Только взад и вперед проезжает
                                                жандармский наряд
От губернской тюрьмы до пустого
                                                        Военного Поля.
Лишь стучится полиция в двери
                                                        рабочих берлог,
И хозяйки ворчат: «Кто там ломится,
                                                   глядя на ночь-то?»
Сыщик, в тесную щелку просунув
                                                    солдатский сапог,
Отвечает: «Откройте, мамаша!
                                                Вам срочная почта».
Ночь. Последняя ночь. Невпопад отбивая часы,
Только заспанный сторож в простуженный
                                                       колокол звонит.
В эту мертвую полночь, под дождиком
                                                             этим косым,
Тут, на Лагерной улице, что тебе надобно,
                                                                        Соня?
Отчего ты не спишь? Отчего ты домой
                                                                  не идешь?
Слушай, бедная девочка: пусть остановится
                                                                        месяц,
Человеку в карете, проезда которой ты ждешь,
Не поможет и это: его отвезут и повесят.
Отвезут и повесят!.. 
                                Ни близкий, ни друг, ни жена
Его больше в рабочем предместии Вильны
                                                             не встретят...
Kaвaлеpиeй с шашками наголо окружена,
Как виденье, проносится черная эта карета!
Ты метнулась вперед, под копыта
                                                        казачьих коней,
И меж двух обнаженных, зеркально
                                                блистающих лезвий
Пред тобою мелькнули в косом
                                                  дребезжащем окне
Гирш Леккерт и рядом... отец, твой,
                                                       Захария Немзер.
«Папа, папа! Куда?..»
                                           Налетает усатый казак,
И девичья щека обжигается плетью казачьей.
Ослепительно вспыхнули желтые звезды
                                                                   в глазах,

И в ночной незнакомый подъезд
                                            ты бросаешься, плача,
Ты бросаешься, плача...
                                       Карету проносит, и вот –
Завернула карета и стала. Приехали, что ли?
Ров совсем небольшой. И совсем небольшой
                                                                     эшафот.
И совсем небольшую поляну – Военное Поле –
С трех сторон обступил батальона пехоты
                                                                    квадрат.
Он построен спиной к эшафоту и дождь в него
                                                                     лупит...
Значит, вот и повесили...
                                        Вот мы и дожили, брат!
Вот и точка, бедняга... Вот все и окончено,
                                                                  Леккерт!..
Нет! Не все еще кончено:
                               «Леккерт! Вам хочется в рай?
Грозный бог Исаака, карающий грешных Егова
Вам откроет его... В книгах сказано:
                                                             «Не умирай,
Не излив свое сердце друзьям...»
                                                «Поищите другого!
Поищите другого. Средь маклеров
                                                     виленских бирж
Я друзей не искал и не видел в них 
                                                        единоверцев!.. 
Малка! Ты сейчас спишь? Я почти уже умер...»
                                                                   И Гирш
Слабым краешком вздоха достал
                                              до упавшего сердца.
Тощий доктор Михайлов. Чубатый уральский
                                                                  казак.
Прокурор с приговором в руке на подножке
                                                                    кареты.
И томительный ветер, – как детские губы
                                                                  в слезах,
Нежный, солоноватый, волнующий ветер
                                                                 рассвета.
Ах, какая тоска! Ах, какая чумная тоска!
«Господин полицмейстер. Я очень прошу
                                                               поскорее...
Подойдите, раввин. Завещаю вам три волоска,
Что, согласно писанью, растут на лице
                                                               у еврея...»
Вот и солнце взошло, по полям,
                                         по дворцам, по гробам
Огневые, косые, шипящие стрелы рассыпав.
Барабан!.. И еще барабан!.. И опять барабан!..
И на Гирша накинул петлю
                                          уголовный Филиппов.

<..............>