Еще недавно среди историков даже не возникало вопроса о политическом строе древних государств Восточной Азии XI—III вв. до н.э. Все исследователи единогласно утверждали, что в то время господствовала деспотия. Откуда такая уверенность? Дело в том, что уже со времени Сыма Цяня этот период, известный в литературе как Чжоуская эпоха, «причесывался» под позднейшую централизованную империю, возникшую на территории современного Китая. Сыма Цянь, отбирая источники и по необходимости сокращая их, исключал упоминания о самодеятельности народа в VIII—V вв. до н.э. (период Чунь-цю) {2}. В условиях давно установившейся монархии он не мог себе представить такой строй, при котором решение важнейших политических вопросов зависело от собрания вооруженных общинников. 
    «Исторические записки» были источником сведений о древней истории Восточной Азии для многих европейских авторов. Естественно, что на их выводах сказалась концепция Сыма Цяня, тем более что она была воспринята и усугублена позднейшими китайскими историками. Таким образом, представление о том, что в Китае (основном районе Восточной Азии) с древнейших времен деспоты управляли бесправным народом, ни у кого не вызывало сомнений. 
    В послевоенные годы был нанесен серьезный удар теории, согласно которой на Востоке государство возникло в форме деспотии. В целом ряде стран Востока (в древнейшем Двуречье, Хеттском царстве, древнем Израиле, Нубии) деспотии предшествовали другие, более демократические формы государственной власти {3}. Это заставило по-новому взглянуть и на историю чжоуского Китая и соседних с ним государств. Исследуя «Цзо-чжуань», я еще в 1960 г. получил данные о том, что в ряде древних восточно-азиатских государств в VIII-V вв. до н.э. для разрешения важнейших вопросов созывалось народное собрание {4}. К этому же выводу пришел в статье, опубликованной в 1963 г., китайский историк Ян Куань {5}. 
    Установление этого важного факта ставит перед  исследователями ряд вопросов. Предстоит, в частности, выяснить, существовало ли народное собрание только в мелких государственных образованиях или же оно действовало и в крупныхцарствах? Большой интерес представляет также датировка деятельности народных собраний. Эти два вопроса и рассматриваются в данном докладе. 
    В опубликованной в 1960 г. работе я доказывал, что отсутствие сведений о народных собраниях в крупных царствах периода Чунь-цю не случайно. Оно является указанием на то, что в то время как в городах-государствах этой эпохи политический климат определялся наличием демократических традиций, народ крупных царств уже утратил остатки прав на участие в управлении. Подобное же явление наблюдается и в истории древнего Двуречья, где народное собрание исчезло с возникновением крупных государств. Одна из причин этого заключается, по-видимому, в том, что рост государств как в Двуречье, так и в древнем Китае осуществлялся путем завоеваний, способствовавших концентрации власти в руках правителей и их приближенных. На другую причину указывает исследователь истории древнейшей Месопотамии Т.Якобсен, который отмечает, что в больших государствах люди не всегда могут прибыть к месту собрания из-за дальних расстояний; достичь соглашения на нем трудно из-за противоречий различных местных интересов {6}. 
    К иному выводу в отношении народного собрания в древних государствах Китая приходит Ян Куань. Он доказывает, что традиция народных собраний связана с описанной в «Чжоу-ли» церемонией большой охоты и смотра войск да-соу-ли. По его мнению, в ходе этой церемонии, представлявшей продолжение народных собраний эпохи военной демократии (каковы хронологические рамки этой эпохи в истории древнего Китая, Ян Куань не указывает), в период Чунь-цю осуществлялись военные реформы, выборы и назначение военачальников, принятие и опубликование законов и вынесение приговора преступникам. В подтверждение этого взгляда Ян Куань ссылается главным образом на отрывки из «Цзо-чжуань», говорящие о церемонии да-соу-ли в царстве Цзинь, одном из крупнейших царств периода Чунь-цю. Если вывод Ян Куаня правилен, то следует признать, что в древнем Китае, в отличие от других древневосточных стран, элементы демократии существовали не только в городах-государствах, но и в структуре центральных органов управления крупных царств. 
    Посмотрим, как доказывает Ян Куань свой тезис. В подтверждение его он приводит следующие тексты 
«Цзо-чжуань»: 
    1. Запись, относящаяся к 27-му году Си-гуна (632 г. до н.э.), где рассказывается, что цзиньский правитель Вэнь-гун во время церемонии coy (Ян Куань считает, что здесь, как и в следующих текстах, имеется в виду церемония да-соу-ли) принял решение об организации трех армий вместо ранее существовавших двух {7}. 
    2. Запись, относящаяся к 31-му году Си-гуна (628 г. до н.э.), где сообщается, что во время церемонии coy в Цинъюань цзиньский царь Вэнь-гун организовал пять армий для защиты от нападений племени дu {8}. 
    3. Запись, относящаяся к 6-му году Вэнь-гуна (620 г. до н.э.); в этом тексте говорится, что цзиньский царь Сян-гун во время coy в И упразднил две армии. Затем, во время coy в Дун, он назначил главным министром Чжао Сюань-цзы, который провел ряд административных реформ {9}. 
    4. Запись, относящаяся к 13-му году Сян-гуна (559 г. до н.э.), где рассказывается, что для урегулирования вопросов, касающихся командования войском, цзиньский царь Дао-гун организовал coy в Мяньшан. Назначенные здесь командиры один за другим отказывались от предложенных им постов, рекомендуя назначить на них более старых и опытных сановников. Дао-гун последовал их совету. Заканчивая отрывок, летописец отмечает: «Он поступил правильно, и поэтому среди цзиньского народа воцарилась великая гармония, а затем укрепилась дружба с правителями других царств»{10}. 
    Эти тексты не содержат указаний на какую-то демократическую процедуру. В них не только не говорится о том, что от народа зависело назначение тех или иных лиц на посты командующих, но и не упоминается ни о каких консультациях с народом. На основании упомянутых отрывков можно лишь сказать, что в Цзинь сложилась традиция приурочивать решение вопросов, относящихся к военному делу, а иногда и к управлению вообще, к церемонии coy. Этот факт был отмечен уже комментатором III в.н.э. Ду Юем {11}. 
    Не дают оснований эти тексты и для утверждения, будто во время церемонии coy принимались и опубликовывались законы. Правда, в тексте 3 упоминается об административных реформах. Несомненно, однако, что с церемонией coy было связано лишь назначение Чжао Сюань-цзы, мероприятия же, им осуществленные, были проведены после окончания этой церемонии. Столь же необоснованно утверждение о вынесении приговора преступникам во время выполнения церемонии coy. Доказывая это положение, Ян Куань ссылается на текст «Цзо-чжуань» (6-й год Вэнь-гуна). В тексте речь идет о нанесении цзиньским сановником Цзя Цзи оскорбления другому сановнику Юй Пяню во время выполнения церемонии coy в 620 г. до н.э.{12}. Поскольку Цзя Цзи был назначен во время выполнения этой церемонии командующим центральной армией, Ян Куань предполагает, что на самом деле в источнике имеется в виду не оскорбление, а дисциплинарное взыскание, которое было наложено на Юй Пяня. Но эта интерпретация Ян Куаня является ничем не подтвержденной гипотезой. 
    Ян Куань видит продолжение традиции народных собраний в том, что воинов, собранных на смотр, ставили в известность о решениях, принятых на совещаниях знати {13}. Вряд ли, однако, этот факт можно считать каким-то, хотя бы минимальным, проявлением демократизма. Оповещение солдат о том, кто будет их командиром, является элементарным условием воинской спайки и дисциплины. Солдаты, не знающие, кому они должны подчиняться, не могут составить боеспособной армии. 
   

Итак, нет оснований утверждать, что в больших царствах периода Чунь-цю продолжала существовать традиция народных собраний. Следовательно, участие  вооруженного народа в решении важнейших вопросов существовало лишь в небольших государственных образованиях {14}. 
    Этот факт сам по себе дает возможность судить о датировке народных собраний. Как известно, в период Чжань-го самостоятельность подавляющего большинства мелких государств была ликвидирована. Вместе с тем, по-видимому, был положен конец выполнению народным собранием функций одного из центральных органов власти. Вскрытые Л. С. Переломовым сведения об общинных органах вплоть до периода Цинь {15} заставляют предполагать, что сходки населения отдельных общин продолжались и после ликвидации народного собрания в столицах. 
    Мы не можем сколько-нибудь точно указать, когда имело место последнее народное собрание. Но о том, что традиция народных собраний в той или иной форме сохранялась вплоть до IV в. до н.э., говорит очень любопытный текст «Шан-цзюнь-шу» («Книга правителя области Шан»). В самом начале этого трактата приводится речь Шан Яна, убеждающего циньского царя Сяо-гуна смело приступить к реформам, не заботясь о том, что скажут в Поднебесной. Шан Ян, в частности, говорит: «С народом не следует делиться сомнениями, возникающими в начале дела; ему нужно сообщать лишь об удачном его окончании. Законы Го Яна гласят: "Добродетельный не входит в рамки обыденного, творящий великие дела не советуется с толпой"» (выделено мною. - В. Р.) {16}. 
    Корни традиции народных собраний следует искать в первобытнообщинном строе, но об этой эпохе у нас нет достоверных источников. Нет в нашем распоряжении и иньских надписей, которые бы говорили о сходках свободного населения. Лишь некоторые тексты «Шу-цзин» заставляют предполагать, что в эпоху Шан такие сходки имели место. Так, в главе «Тан-ши» приводится обращенная к народу речь Чэн Тана перед решающим сражением с племенем ся. Чэн Тан сначала убеждает народ в необходимости покарать ся, а затем угрожает тем, кто с ним не согласен {17}. Еще более яркими примерами выступлений на народных собраниях могут служить три речи Пань-гэна, посвященные переселению шанского племени {18}. Во вступлении к первой из них говорится, что народ не хотел переселяться. Тогда в соответствии со старинным обычаем, запрещающим препятствовать предостережениям, исходящим от маленьких людей (сяо-жэнъ), Пань-гэн созвал народ и обратился к нему с речью, в которой приводил ряд доводов в пользу переселения. Вторая речь, произнесенная уже в пути, была предназначена для поднятия духа народа, неохотно следовавшего за своим вождем. С третьей речью Пань-гэн выступил уже после прибытия в Инь. Здесь, успокаивая людей, он дал обещание, что, выбирая помощников, будет заботиться о том, чтобы они уважали народ. 
    В отличие от летописных сообщений «Цзо-чжуань», где не только приводятся обращенные к народу речи, но и сообщается о реакции на них народа, в «Шу-цзин» (представляющем собой сборник речей и документов, а не летопись) мы не встречаем данных о том, что происходило на собраниях, где эти речи произносились. Однако в главе «Би-ши», содержащей относящуюся к началу Х в. до н.э. речь Бо Циня, первого правителя Лу, перед собравшимся войском, проскальзывает замечание о реакции народа. Речь начинается со слов: «Не кричите, а слушайте» {19}. Отсюда можно заключить, что вооруженный народ не так уж пассивно слушал обращавшегося к нему правителя. 
    Это указание, свидетельствующее о традиции народных собраний в период Западной Чжоу, следует сопоставить с текстами «Шу-цзин», говорящими о появлении в конце XI - начале Х в. до н.э. религиозно-этической доктрины «небесного повеления» (тянь-мин). 
    Анализирующие эту доктрину ученые обращали внимание на то, что она провозглашает непостоянство мандата на управление, даваемого правителю небом. Этот мандат сохраняется лишь у добродетельного правителя; на него теряет право правитель, утративший добродетель {20}. 
    Вопрос о том, каков критерий добродетели правителя, почти не затрагивался. Дело в том, что ответ на этот вопрос немедленно выявил бы демократический характер доктрины «небесного повеления», а это никак не укладывалось в концепцию неизменной и вечной деспотии в государствах древнего Китая. Как видно из текстов «Шу-цзин», подлинности которых теперь никто не оспаривает, в конце XI в. до н.э. считалось, что добродетель правителя состоит в попечении о народе и в почтительном внимании к его нуждам. Народ при этом выступает в качестве верховной инстанции наряду с небом. Чжоуские правители обещают «не обмануть ожиданий множества» {21}, «напрягать все силы для неба и народа» {22}. Первых, еще не деградировавших правителей Инь они хвалят за то, что те «трепетали перед ясностью неба и перед простым народом» {23}. Они говорят о том, что надеяться заслужить одобрение неба чем-либо иным, кроме хорошего отношения к народу, бессмысленно:  «Небо видит и слышит, как видит и слышит народ» {24}. 
    Английский ученый Д.Х.Смит связывает появление такой доктрины с политической ситуацией, которая сложилась в конце XI в. до н.э. в древнем Китае {25}. Чжоусцам, завоевавшим государство Инь, по его мнению, необходимо было обеспечить себе поддержку иньского населения, стоявшего выше их в культурном и экономическом отношениях. Поэтому победу над Инь они вынуждены были изобразить как выполнение воли неба, предписавшего свергнуть последнего иньского правителя, «не обращавшего внимания на ясность неба и не оказывавшего надлежащего почтения народу» {26}. 
    Точка зрения Смита не подтверждается прежде всего потому, что высказывания об обязанностях правителя по отношению к народу встречаются и в текстах, не имеющих отношения к иньцам. Кроме того, вряд ли можно согласиться с тем, что подобная доктрина возникла в виде своего рода пропагандистской кампании, при помощи которой чжоуские руководители пытались разрешить стоявшие перед ними трудности. Мы склонны думать, что эта доктрина тесно связана с особенностями социально-политической структуры чжоуского общества того времени, особенностями, не зависящими от изменений политической ситуации. Одной из важнейших черт этой структуры было то, что вооруженный народ был силой, которую не мог не принимать в расчет ни один правитель, претендовавший на какую-то долю политической мудрости.
    Об этом свидетельствует и текст главы «Шу-цзин» - «Хун-фань», излагающий вопросы управления. В нем говорится, что в сомнительных случаях следует прибегнуть к гаданию, посоветоваться с собственным сердцем, со знатью и с народом  {27}. Эти консультации с народом осуществлялись, вероятно, на тех самых сходках вооруженных общинников, где произносили речи чжоуские правители. 
    В заключение следует отметить, что в структуре органов власти древних государств Восточной Азии еще много неясного. В частности, до сих пор не выяснено, каковы были функции царя и какую роль в разрешении повседневных вопросов играл совет знати. Но приведенные данные позволяют утверждать, что во всяком случае с начала эпохи Чжоу и до периода Чжань-го в ряде государств древнего Китая существовали демократические традиции. Наличие их опровергает широко распространенную точку зрения об извечности деспотии в этом районе земного шара.