.
дмитрий савицкий     бывший москвич
.

.
ДМИТРИЙ САВИЦКИЙ (родился в 1944 году). В СССР практически не печатался. С 1978 года живет в Париже. Публиковал стихи в журналах «Континент»; «Эхо», «Глагол», «Стрелец» Четыре книги  его прозы опубликованы 
по-французски. Одна из них – роман «Ниоткуда с 
любовью» – вышла на английском и итальянском языках.
.
.
                        1.

Застенчивый нахал на глотку взявший мир
кумир ленивой крови генеральских
распухших дочек, вкрадчивый вампир
внимания извне, и маломальских
простудных сквознячков ума –
усвоив опыт гальский
Бретона – все же дважды два
затверженное в Питере однажды
спасает ли на 23-й стрит от жажды?

вода открытая для пения на кухне
течет пока мы в зеркале стареем
пока мы пьем и с перепою пухнем
и у сосцов волчицы млеем
вода поет свиваясь серебром
пока мы жирным дымом тлеем
пока мы переводим шепот в гром

но ты-то! ты! жить отказавшись в паутине
российских дрязг – в какой ты вязнешь тине
кому грозишь обломанным веслом?

                                                 Коктебель 1975
 

                        2.

по осени вода черна и знаешь сам
кусты скамейки весь садовый .хлам
так сиротливы так заброшены судьбою
что ангелы промокшие толпою
летают между веток охраняя
расплывчатый и влажный оттиск рая

и листья мокрые с трудом спешат вослед
тебе и мне и кажется сто лет
той крепко настоявшейся печали
с которой мы когда-то начинали
учиться жизни и учиться жить
смеяться веселиться не тужить

                                                 Москва 1971

                        3.

ветер гонит сухую пыль
вдоль безликих белых домов
за последним растет полынь
подорожник чертополох

на веревках плещет белье
в луже плавает детский мяч
по скамейкам сидит жулье –
карты плечи да спотыкач

с окружной кричит товарняк
и идут облака стороной
ни шлагбаумов ни гуляк
вяло виснет выцветший флаг
баба дряхлой трясет головой

                                 Москва 1969
 

                        4.

в чет и нечет сыграем судьба в чет и нечет
в темноте под деревьями пьяная девка хохочет
вот такая сивилла за медный пятак напророчит
за двугривенный жарко и стыдно залечит

напророчит пустую квартиру и день безымянный
оловянную тупость и облако в тихом окне
напророчит словами текучими словно во сне
полдень бледный и ветер обманный

что ж поди я и сам уж давно догадался
что пора перепутать квартиру столицу и век
что когда-нибудь скучный как смерть человек
тихим голосом скажет чтоб я собирался

до зевоты знакомая новость, гадай не гадай
все расписано в лицах, пророчь не пророчь – не прибавишь
в чет и нечет лукавством ребячим едва ли обманешь
и как Осип едва ли прошепчешь:  п у с т и  и  о т д а й.

                                                                         Москва 1970
 

                        5.

не мы подводим времени черту
сама черта как уровень ненастья
нас гонит прочь от набережной, счастье
что сонный город жив с цветком во рту

бубни урок. переводи часы
в столетье времени осталось на затяжку
чем день длинней тем небо нараспашку
простреленное пулею осы –

лень продолжать, затылок и плечо
нагреты солнцем, черный рант ботинка
от городского рыжего суглинка
пожух, у баб там горячо

помилуй нас: растратить столько лет
чтобы на выходе так честно растеряться?
канал, колонны, сухонькая пьяцца
каракули о том что на обед

есть воля к жизни, воля к смерти есть
открытие заслуживает порки
два воробья вокруг размокшей корки
вопят и ссорятся и как ни глянь но несть

зацепки глазу, словно все ползет
от зыбкого промытого пейзажа
до слова «я», такая вышла лажа
почтарь плетется, шавка кость грызет

                                               Венеция,

1984
 

                        6.

Париж устроен вроде западни.
Запнувшись, понимаешь слово  з а п а д.
В жару не красятся девицы Сэн-Дени
Да и чиновник не способен рапорт

Закончить. За окном течет стекло
С увязшими прохожими, картина
Унылая, коль вам не натекло
На отпуск дней. Привычная рутина

Добычи денег разведеньем ног
Соседствует с таким же скучным делом
Продажи – времени. И черный сей чулок
Честнее нарукавника. Горелым

Потягивает с юга. Облака
Беспаспортные тащатся с востока,
И прячет в тень мясник окорока
Тримальхионова страшася ока.

В метро, дешевого накушавшись вина,
Боится эмигрант вместо Конкорда
Сойти на Соколе. Что б значило с ума –
Сойти. Расширившись, аорта

Пытается спасти судьбы удар.
Кошмар не очевиден очевидцам.
Подземный свет, как липовый отвар,
Течет по неприсутствующим лицам.

Виолончель и девочка при ней
Собрали в переходе горстку меди.
Струна поет все выше, все сильней
И, оглянувшись, узнаешь в соседе –

Бросающим свой франк в ее кепарь –
Известного столицам музыканта.
Он трогает край шляпы, точь, как встарь,
Прощаясь с представителем таланта.

На ум идут забытые слова:
Не родина, так просто – перелесок.
Но воздух липнет, как в жару халва,
Чадит Париж – слепой судьбы довесок.

                                                                 1981
 

                        7.

память – тот же сарай и так же завалена хламом:
велосипедом садовым и тем на котором дамам
из разных эпох одинаково было жестко
между книжным развалом и ангелом желтого воска

и увы не дом на горе и не сад уцелеют в наследстве
а каминная лампа так ярко пылавшая в детстве
от которой остался лишь остов на мрачном комоде –
ссыльном сборище ящиков что оказались не в моде

пыльный луч гудит как шнур для просушки пленки
слышен плач снаружи идущей на смерть буренки
и в облезлом зеркале как на телеэкране
два фантома увязли в снежном буране

мысль щекочет мозг как язык девицы
как перо школяра или хвост куницы –
память – ссыльный мир, то что слиплось вместе
Мнемозина – дура увязшая в тесте

и двуногая тварь пожирая голодным взглядом
мир на коем ни словом и ни алмазом
не оставишь следа – обращает его в опилки
в своей тусклой но раздвижной копилке

штоф. Подсвечник что прослезился в начале века
венский стул что с тех пор калека
фортепьяно забывшее как звучит бемоль
и души расторопная серая – моль

                                                            1984
 

                        8.

Воскресное утро. В колокол бьет округа.
Крошит круасан, сидя в подушках, подруга.
Радио шпарит времен Гуталина буги.
Стекольщик кричит, предлагая свои услуги.

Солнца навалом в пустом отпускном Париже.
Всяк, кто мог, намылил подальше лыжи.
Что ни день в квартале свершается кража.
Звонить друзьям – явная в августе лажа.

Живешь по памяти, припоминая с напрягом
Путь от Никитских с греком, а может варягом –
И до Петровских. С таким же можно успехом
Грецию вспоминать, грецким давясь орехом.

Память, что девка: может дать, но и может выдать.
Вспомнить так же легко, как впотьмах надыбать
В лаокоонах пленок единственный кадр:
Ломоть, локон и – скажем – ливанский кедр.

Топи воскресных заводей! Тонны безделья!
Нег географии для – неспешной науки похмелья.
Путаясь в трех языках, как в чужом халате,
Скобки закроешь и – сумму проставишь в мате.

Нет! Я назад не гляжу на свет, что с Востока.
В том направленьи глазеть – засвечено око.
Кофе просит еще здешних кровей красотка
И через Стикс назад выгребает поспешно лодка.

                                                                            1982

.
Стр. 263–270
.
<...........................>