завершение

.

Наконец-то я был здесь - в этом святилище; но ужасное положение, в которое меня вверг злосчастный британец, лишало меня благотворных чувств, столь необходимых мне, чтобы с достоинством насладиться своим счастьем. Сам по себе внешний вид Бетховена никоим образом не располагал к созданию приятной и уютной обстановки. Одет он был небрежно, в домашнем костюме, на поясе был повязан красный шерстяной шарф; длинные жесткие седые волосы беспорядочно развевались вокруг его головы, а мрачное недружелюбное выражение лица не способствовало преодолению моего смущения. Мы сели за стол, заваленный бумагами и перьями.
Атмосфера была натянутой, все сидели в молчании. Бетховен, по всей видимости, был раздосадован тем, что вместо одного посетителя вынужден был принять двоих.
Наконец, он спросил хрипловатым голосом: «Вы приехали из Л.?» Я хотел ответить, но он перебил меня, протянув мне лист бумаги и карандаш и добавив:
«Пишите, я ничего не слышу»
Я знал о глухоте Бетховена и был подготовлен к этому. Тем не менее, я почувствовал укол в сердце, услышав это «Я ничего не слышу!», сказанное глухим, надломленным голосом. Жить в бедности, без радостей в этом мире;
испытывать подъем только в том мире, где царствует музыка, быть вынужденным говорить: я не слышу! - В одно мгновение я осознал, почему он так выглядит, откуда это выражение глубокой тоски на его лице, мрачный взгляд, затаенное упорство сомкнутых губ: - он не слышит!!
В смущении, не отдавая себе отчета о своем состоянии, я написал коротенькое извинение, объяснив те обстоятельства, вследствие которых я явился к нему в сопровождении англичанина. Британец между тем, довольный, молча сидел напротив Бетховена, который, прочитав написанное мной, довольно резко обратился к нему с вопросом, что ему от него нужно.
«Имею честь...» - начал тот.
«Я не понимаю, что вы говорите! - резко перебил его Бетховен. - Я ничего не слышу и не могу много говорить. Напишите, что вы от меня хотите»
Англичанин на минуту задумался в полном спокойствии, затем вынул из кармана изящную нотную тетрадь и сказал мне: «Прекрасно. Напишите: я прошу господина Бетховена посмотреть мое сочинение; если ему что-нибудь в нем не понравится, пусть он будет так добр и поставит против того места крестик»
Я слово в слово записал его желание в надежде от него отделаться; так и получилось. После того, как Бетховен прочел мою записку, он с какой-то странной улыбкой положил сочинение англичанина на стол, кивнул и сказал: «Я вам его пришлю»
Мой англичанин вполне был этим удовлетворен, встал, отвесил особенно замысловатый поклон и удалился. Я с облегчением вздохнул: он убрался восвояси.
Только теперь я действительно почувствовал, что нахожусь в святом месте. И даже выражение лица Бетховена заметно прояснилось; несколько мгновений он спокойно смотрел на меня, потом заговорил:
«Британец доставил вам много неприятностей? - спросил он. - Утешьтесь вместе со мной; эти странствующие англичане попортили мне много крови. Сегодня они приходят поглядеть на бедного музыканта так же, как завтра они придут поглядеть на диковинного зверя. Мне жаль, что я принял вас за одного из них. Вы написали, что мои произведения вам нравятся. Это мне приятно, поскольку сейчас я почти уже не рассчитываю на то, что мои сочинения будут пользоваться успехом»
Доверительный тон его речи вскоре избавил меня от тягостного смущения;
чувство радости разлилось по моему телу от этих простых слов. Я написал ему, что я, конечно же, не единственный, кто воспринимает каждое его сочинение с таким пылким энтузиазмом, что самым моим пламенным желанием было бы, например, доставить моему родному городу и его обитателям радость увидеть его у себя; тогда он убедился бы сам, какое впечатление производят его творения на публику.
«Я тоже так думаю, - ответил Бетховен, - что мои сочинения находят больший отклик в северной Германии. Венцы часто меня раздражают; им ежедневно приходится слушать слишком много всякой ерунды, чтобы иметь настроение серьезно заняться чем-то серьезным»
Я хотел возразить ему и привел в качестве примера мое вчерашнее посещение «Фиделио», где я видел, что венская публика воспринимает это произведение с величайшим энтузиазмом.
«Ну, ну! - пробормотал маэстро. - Как же, Фиделио! Но я то знаю, что эти людишки аплодируют теперь лили» из тщеславия. Они уговорили себя, что я при переработке оперы следовал только их советам. Теперь они хотят вознаградить меня за труд и кричат: браво! Это добродушный народ, не очень образованный;
и поэтому мне легче с ними, чем с умными людьми. - А вам нравится теперь Фиделио?»
Я рассказал ему о впечатлении, которое произвела на меня вчерашняя постановка, заметив, что благодаря добавленным им частям опера в целом чрезвычайно выиграла.
«Изнуряющая работа! - возразил Бетховен. - Я не оперный композитор, по крайней мере, я не знаю в мире театра, для которого мне бы хотелось написать еще одну оперу! Если бы мне захотелось сочинить оперу по моему вкусу, то слушатели бы разбежались: там не было бы никаких арий, дуэтов, терцетов и прочей ерунды, которой сейчас заполняют оперу, а то, что я написал бы, не захотел бы исполнить ни один певец, а публика - слушать. Они признают только сверкающую фальшь, блестящий вздор и подслащенную скуку. Того, кто напишет настоящую музыкальную драму, посчитали бы дураком - и он действительно был бы дураком, если бы не сохранил это в себе, а захотел бы вынести на всеобщее обозрение»
«А как бы следовало взяться за дело, - спросил я в волнении, - чтобы сочинить такую музыкальную драму?»
«Так, как это делал Шекспир,» - прозвучал почти резкий ответ Бетховена. Потом он продолжил: Тот, кому важно снабдить дамочек с более или менее приличным голосом всякой мишурой, с помощью которой они получат свои аплодисменты и возгласы «браво!», тот должен был бы стать парижским дамским портным, а не создателем драм. Я со своей стороны не гожусь для такого баловства. Я знаю, что умные люди считают поэтому, что, хотя я и умею сочинять инструментальную музыку, в вокальной музыке я никогда не буду чувствовать себя на своем месте. Они правы, потому что под вокальной музыкой они подразумевают только оперу - и упаси меня Бог, чтобы я стал чувствовать себя как дома в этой чепухе!»
Тут я позволил себе спросить его, неужели он думает, что тот, кто слышал его «Аделаиду» будет отрицать его блестящую способность к сочинению песенной музыки.
«Ну, что ж, - возразил он после небольшой паузы, - Аделаида и подобные ей веши - это, в конце концов, мелочи, которые во время попадают в руки профессиональным певцам-виртуозам, чтобы дать им возможность показать свои превосходные трюки. Но почему вокальная музыка не могла бы стать, наряду с инструментальной, большим, серьезным музыкальным жанром, к которому при его исполнении легкомысленный певческий народец относился бы с таким же уважением, которое требуется от оркестрантов при исполнении симфоний? Человеческий голос существует. Это намного более красивый и благородный источник звука, чем любой инструмент оркестра. Почему бы не использовать его так же самостоятельно? Каких совершенно новых результатов можно было бы достичь при этом! Потому что именно это по своей природе совершенно отличное от оркестровых инструментов свойство человеческого голоса можно было бы особо выделить и закрепить, осуществляя при этом самые разнообразные комбинации. В оркестровых инструментах представлены древние голоса творенья и природы, то, что они выражают, невозможно ясно определить, они передают первобытные чувства такими, какими они появились из хаоса первого дня творенья, коща еще не было людей, душа которых могла бы их воспринять. С гением же человеческого голоса дело обстоит иначе: он выражает душу человека, его индивидуальное чувство. Поэтому то, что он выражает, не носит столь общего характера, зато яснее определено. Если бы было возможно совместить оба эти элемента, объединить их! Бурным первобытным чувствам, стремящимся к бесконечности, находящим свое выражение в оркестровых инструментах, следует противопоставить ясное, определенное чувство человеческой души, которое выражается в голосе человека. Присоединение этого второго элемента благотворно и умиротворяюще скажется на борьбе первобытных ощущений, придаст их потоку определенное, объединяющее направление; а душа человека, восприняв эти первобытные чувства, окрепнет, расширится бесконечно, будет способно ясно ощутить в себе прежнее неопределенное предчувствие высшей силы, превратившейся в божественное сознание»
Несколько мгновений Бетховен молчал, как бы утомившись. Затем продолжал с легким вздохом: «Конечно, при попытке решить эту задачу наталкиваешься на многие трудности: чтобы петь, нужны слова. Но кто бы взялся найти такие поэтические слова, которые могли бы служить основой объединения всех этих элементов? Поэзия вынуждена отступить - слова слишком слабые средства для такой задачи. Вы услышите скоро новое мое сочинение, которое напомнит вам то, что я сейчас говорил. Это симфония с хором. Я хочу обратить ваше внимание на то, как трудно мне было преодолеть несовершенства призванного мною на помощь поэтического искусства. В конце концов я решил использовать прекрасную оду нашего Шиллера «К радости»; это поистине благородная и возвышенная поэзия, хотя и она не в состоянии полностью выразить то, что в данном случае невозможно высказать никакими стихами на свете»
Я и сегодня еще не могу осмыслить то счастье, которое выпало на мою долю:
сам Бетховен помог мне этими указаниями в полной мере воспринять его гигантскую последнюю симфонию, которая тогда была, по-видимому, только что закончена, но никому еще не известна. Я самым восторженным образом поблагодарил его за такую, наверное, редкостную милость. Одновременно я отметил ту исключительную радость, которую он доставил мне своим сообщением о том, что в скором времени следует ожидать его новое большое сочинение. На глаза мои навернулись слезы, я был готов упасть перед ним на колени.
Бетховен, по-видимому, заметил мое волнение. Он посмотрел на меня с полупечальной, полунасмешливой улыбкой и сказал: «Вы можете защищать меня, когда зайдет речь о моем новом сочинении. Вспоминайте меня: умные люди будут считать меня безумным или, по крайней мере, провозгласят меня таковым. Но вы видите, господин Р., что я еще не совсем безумен, хотя и достаточно несчастен, чтобы стать им. Люди требуют от меня, чтобы я писал так, как они себе представляют красивую музыку; но они не думают о том, что я глух и поэтому у меня имеются на этот счет свои представления. Я не могу сочинять иначе, чем я это чувствую. А то, что я не могу ни воспринять, ни почувствовать их красивую музыку - добавил он с иронией, - ну что ж, это мое несчастье!»
Он встал и быстрыми шагами заходил по комнате. Тронутый до глубины души, я тоже встал; я весь дрожал. Я не смог бы продолжить нашу беседу ни с помощью жестов, ни на бумаге. Я понял, что наступил момент, когда мое дальнейшее пребывание могло бы стать маэстро в тягость. Написать глубоко прочувствованные слова благодарности и прощания казалось мне слишком прозаичным; я ограничился тем, что взял шляпу и подошел к Бетховену, чтобы в моем взоре он мог прочитать, что происходило в моей душе. Казалось, он понял меня. «Вы хотите уйти? - спросил он. - Вы еще останетесь на некоторое время в Вене?» 
    Я написал ему, что этой моей поездкой я не стремился ни к чему иному, как только познакомиться с ним; что я чрезвычайно счастлив той честью, которую он оказал мне своим приемом; что я вижу свою цель достигнутой и завтра двинусь в обратный путь. Он возразил с улыбкой: «Вы написали мне, каким образом вы собрали деньги на эту поездку; вам следовало бы остаться в Вене и сочинять галопы - здесь этот товар очень ценится» 
    Я заявил, что отныне для меня с галопами покончено, что я не знаю ничего на свете, что было бы достойно такой жертвы. 
    «Ну, ну! - возразил он, - будущее покажет! Мне, старому дураку, тоже жилось бы лучше, если бы я сочинял галопы; а если я буду продолжать заниматься тем же, чем сейчас, я всегда буду жить в нужде. - Счастливого вам пути, - продолжил он, - не забывайте меня и при всех жизненных напастях утешайтесь вместе со мной» 
    Взволнованный, со слезами на глазах, я уже собрался уходить, коща он закричал мне вдогонку: «Постойте! Давайте разделаемся с нашим музицирующим англичанином! Посмотрим, куда поставить кресты!» 
    Он взял нотную тетрадь британца и с усмешкой бегло просмотрел ее; потом снова аккуратно сложил, завернул в бумагу, взял толстое нотное перо и нарисовал жирный крест во всю обертку. После этого он отдал сверток мне со словами: «Передайте пожалуйста этому счастливцу его шедевр! Он осел, но все же я завидую его длинным ушам! - Будьте здоровы, мой дорогой, вспоминайте меня с любовью!» 
    С этими словами он отпустил меня. Я ушел, потрясенный. 

*
*           *

    В гостинице я встретил слугу англичанина, который укладывал чемоданы своего хозяина в дорожную карету. Англичанин ведь также достиг своей цели, и я должен признать, что он тоже проявил стойкость. Я поспешил в свою комнату и стал собираться, чтобы на следующее утро отправиться пешком в обратный путь. Когда мой взгляд упал на крест на обертке сочинения англичанина, я громко рассмеялся. И все же этот крест напоминал Бетховена, и мне было жаль отдать его злому демону моего паломничества. Я быстро принял решение. Я снял обертку, нашел свои галопы и завернул их в эту бумагу с осуждающим бетховенским крестом. А англичанину я велел передать его сочинение без обертки, сопроводив его письмецом, в котором сообщал ему, что Бетховен ему завидует, что он заявил, что не нашел ни одного места, тле можно было бы поставить крестик. 
    Когда я покидал гостиницу, я увидел, как мой злосчастный сотоварищ садился в карету. 
    «Прощайте! - крикнул он мне, - вы оказали мне большую услугу. Мне очень приятно, что я познакомился с господином Бетховеном - хотите поехать со мной в Италию?» 
    «Что вы там намереваетесь делать?» - спросил я. 
    «Хочу познакомиться с господином Россини, потому что он очень известный композитор» 
    «Удачи вам! - крикнул я в ответ - я познакомился с Бетховеном, мне этого достаточно до конца моей жизни!» 
    Мы расстались. Я бросил последний взгляд в сторону дома Бетховена и двинулся на север, испытывая необыкновенный душевный подъем.

<....................................>

_____________________________________________________________________________________________