.

Катастрофа

Даник вышел из дому, оглядел пустой двор и с тоской покосился на огромную лужу возле подъезда. Вчера его выпороли, потому что пришел мокрый до самых трусов, сегодня он к
этой луже даже близко подходить не хочет. Он ее даже ненавидит, эту лужу.
Даник поковырял носком сапога рыхлый снег, в образовавшуюся ямку насочилась вода.
Даник углубил ямку, потом расширил, придал ей квадратную форму, потом прямоугольную. Подумал о канале и стал целенаправленно удлинять прямоугольную щель, врезаясь сапогами
в снег. Работа была нелегкой, непрочные стены канала нужно было часто подправлять, подравнивать. Медленно сокращалось расстояние до лужи, на которую Даник и не смотрел вовсе, рыл канал и все. И лужа оказалась неожиданно близко. Подняв глаза, Даник замер
вдруг, кинулся к луже, присел на корточки у самого ее края. По луже плавал корабль.
Настоящий. С матросами. Матросы ходили и стояли, тянули веревочки и перетаскивали
палочки. Корабль с живыми матросами, корабль не больше спичечного коробка с живыми матросами на борту плавал себе по луже возле дома, и никого не было во дворе.
Очарованный, Даник шагнул было вперед, но вспомнил, что нельзя мочить ноги.
-Эй, матросы! Плывите сюда, матросы! – хрипло зашептал Даник и похлопал варежкой
по воде. Матросы не услышали Даника. Они занимались своими крошечными делами,
с самым серьезным видом смотрели вдаль, словно не по луже плавали, а по Тихому океану.
-Эй, матросы! Плывите сюда, матросы! – крикнул Даник громко, чтобы они услышали.
Но никто из матросов даже не повернул головы. -Надо бабушку позвать, или маму, или за Никитой сбегать, а то не поверят, опять будут говорить, что я вру.
-Подождите, матросы, не уплывайте. Я сейчас приду! Я быстро!
С разбегу поднявшись по лестнице, Даник забарабанил руками и ногами в дверь.
-Ты что долбишься?! Очумел что-ли? Всю дверь испинал! Охламон!
-Мама! Там корабль! Настоящий! С матросами!
-Замечательно. Ты сухой?
-Сухой. Ну, мамочка, ну пойдем. Ты матросов посмотришь, мы их домой возьмем.
-Даник! Или ты идешь сейчас же на улицу, или раздеваешься – решай.
-Иду на улицу. Ну, мамочка! Ну, правда-правда.
-Иди-иди. У меня молоко сбежит. Из двора никуда не уходи.
Мать закрыла дверь. Даник вышел на улицу. Корабля, естественно, не было. Только
яичная скорлупка, вылетевшая из чьей-то форточки, неуклюже бултыхалась на месте корабля.
Даник зашел в лужу и пнул в сердцах по скорлупке, и набрал полные сапоги воды.
Потом он сидел дома, наказанный, не гулял целых два дня. А когда его выпустили, он
к луже не подходил, злился на лужу и на матросов, а может быть, ждал, когда во дворе
никого не будет.

Даник вышел из дому, оглядел пустой двор и направился к огромной луже возле подъезда. По луже плавал корабль. Палуба была пуста, флаг спущен, только матросская шапка болталась на флагштоке. Даник огляделся в поисках палки, чтобы подгрести воду, чтобы подогнать корабль к берегу. Палка нашлась, но то ли она оказалась неподходящей, то ли Даник грести не умел, но корабль не приблизился ни на дюйм. Корабль словно привязан был – плавал, но не плыл. Он не плыл никуда, и движение его было бесконечным.
-Эй, матросы! – крикнул Даник. Он очень громко крикнул. На всю улицу. Обошел лужу несколько раз. Побрызгал палкой по воде. Рассердившись вдруг, прицелился и швырнул
палку в воду, и обрызгался с ног до головы. Ударной волной корабль чуть было не
перевернуло, отбросило в сторону. Грязная вода залила палубу и смыла матросскую шапку. Увлеченный зрелищем тонущей в луже шапки, Даник и не заметил сначала матросов.
Матросы забегали, засуетились, стягивая на ходу тельняшки, принялись убирать воду, тянуть веревочки, перетаскивать палочки.
-Матросики мои! Любимые мои матросики! – Даник захлопал в ладоши. Потом запрыгал
на двух ногах. Потом в приступе нежности поцеловал собственные пальцы. -Матросики
мои! Любимые мои матросики!
Не умея справиться с неожиданным ликованием, Даник бегал вокруг лужи, приседал, вскакивал, всплескивал руками. Матросы работали, убирали воду, тянули веревочки, перетаскивали палочки. Изредка кто-нибудь из них поднимал лицо к небу или – приставив
ко лбу ладонь – всматривался вдаль, но никто даже не повернул головы в сторону Даника. Сердились ли они, боялись ли, или просто не думали о мальчике – ничего нельзя было
понять по крошечным неразличимым лицам. Но было ясно, что они не любили Даника,
не любили и не разделяли его радость.
-Матросы! Вы чо, а-а-а? Оглохли чо ли? – от обиды Даник заговорил с приблатненными интонациями, которым научился у одного большого мальчишки и за которые мать хлестала
по губам. -Вы чо, а-а-а?
Но матросы не обращали внимания. Крошечные матросы презирали великана Даника,
который мог просто наступить на их корабль, и все – мокрое место, как от таракана. Они и
дома, в тарелке воды, будут презирать Даника, только лишь презирать и никогда его не
полюбят.
Плача, Даник поднял тяжелую голову сломанного снеговика, зашел в лужу и сбросил груз на корабль. Голова развалилась в воде, накрыв корабль серой бесформенной массой. Даник развернулся и пошел, не оглядываясь. Пошел далеко-далеко. Подальше от лужи. От дома. От матери с бабкой.

1994

<..............................>

_____________________________________________________________________________________________

п