ДОЛИНА ЛЕДЖА
И МОНАСТЫРЬ СОРОКА МУЧЕНИКОВ
Впереди, гордо подняв голову, шагает
верблюд с небольшой поклажей. За ним, придерживая повод, идет монах
Федор - богатырского роста, в подряснике и бедуинской накидке с черными
клетками. Пока он навьючивал верблюда, я надеялась, что поеду верхом и
на малую часть пути смогу уподобиться прежним паломникам, но монах говорит,
что верблюд понимает только по-гречески. То догоняя, то чуть отставая,
движутся отец Михаил и супружеская пара из Греции. Я иду между отцом Федором
и паломниками, чтобы не мешать ему молчать, а им оживленно разговаривать
на родном языке.
Как часто в эти дни, ко мне возвращается ощущение
чудесной нереальности происходящего. Зеленая долина Леджа огибает Хорив
и тянется цепью роскошных садов по направлению к горе Святой Екатерины.
Прохладный ветер дует навстречу нам по ущелью. По обе стороны высятся изломы
светло-коричневых гор, фантастические нагромождения скал, будто сорванных
и разметанных давним землетрясением. И первая череда садов за каменными
оградами колышет серебристо-дымчатые листья олив.
Миновали огромный камень со светлой полосой
сверху вниз, похожей на след потока, с несколькими выемками, напоминающими
уста - местное предание говорит, что ударами жезла Моисей извел воду именно
из этого камня. Я узнаю его по рисунку в книге епископа Порфирия и помню
рассуждение о недостоверности указанного места: камень лежит совсем отдельно,
и изведение из него воды было бы неоправданным нарушением законов, изданных
природе Самим Богом, чем-то вроде фокуса; скорее, чудо состояло в изведении
глубинного потока. Приняв это рассуждение, я обхожу камень вокруг из любопытства,
но без благоговения.
Интересно продолжить это размышление о пределах
и внутреннем обосновании, оправдании чудесного. С одной стороны, там,
где Бог хочет, нарушаются законы естества; с другой, невольно вспоминаются
слова;
...Не нарушить пришел Я, но исполнить.
То есть, закон нарушается, не разрушаясь, а словно исполняясь в высшей,
превосходной, еще небывалой мере, являя действие свое в иной системе измерений,
где пересекаются параллельные прямые, в ином бытии, где время переливается
в вечность, вода жизни превращается в вино таинства, болезнь исцеляется
чудом прощения, слепота отменяется прозрением, умножение хлебов прообразует
Евхаристию, таинство смерти исполняется и завершается воскресением... Всемогущество
Божие явлено в необычайном, великом, страшном, но совершаемом во имя любви
и спасения, и в чудесах уже осуществляется обетованное Царство. Священная
история, начатая преображением Израиля с его страстями и преступлениями
- в народ Божий, продолжается в каждом чуде обретения веры и в судьбах
народов.
Проходим мимо заново отстроенной при дороге
церкви святого Онуфрия. За ней высятся итальянские тополя, трепещущие золотой
и зеленой листвой. Еще недолгий переход, и за оградой уже тянется сад монастыря
Сорока мучеников с его тысячью оливковых деревьев.
Отец Федор обогнал всех, привязал верблюда
и теперь встречает нас в прямоугольном дворике двухэтажного монастырского
дома и распахивает дверь бедной церковки в нижней его части. Вверху, на
широкой террасе, два подростка-араба, размазывавших толстыми кистями белила
по стене, с удовольствием бросают это занятие и весело приветствуют нас.
В доме давно никто не жил: отец Федор несколько дней назад прибыл с Афона
и только водворяется здесь насовсем, чтобы ухаживать за садом. Он краснеет,
мрачнеет от беспорядка в трапезной, от того, что нужно растопить печку,
чтобы приготовить кофе. И я пока ухожу в сад.
Ветер затих, ряды масличных деревьев неподвижны.
Прохожу между ними к полуразрушенной внутренней стене, преграждающей доступ
ливневым водам, и она выводит к большому водоему, окруженному камышом и
тополями. Тополя похожи на колонны круглой часовни, удвоенные отражениями,
листья глянцево сияют на солнце. Кажется, тишина чего-то ждет от тебя -
молитвы или безмолвия, покоя...
Иногда сквозит в ветвях пересохший гранат
или темнеют забытые миндальные орехи в замшевой кожице. Сколько здесь яблонь,
груш, абрикосовых деревьев - работы отцу Федору будет много. От конца сада
я возвращаюсь под тополя, а потом сижу на краю осыпавшейся стены и смотрю
на золотые и зеленые отражения чудес Божиих в зеркале озерца.
Как мне хочется все здесь запечатлеть зрением
и унести с собой навсегда - синайскую пустыню, собор с его двумя алтарями,
этот сад, тополя в долине Леджа...
Сохранится ли в вечности память о том, что
мы любили на земле?
<..............................................>
____________________________________________________________________________________
|