.
ЮЛИЯ ВОЛЬТ
* * *
Роман не начат, но и не окончен.
О чем с тобою, ветер, говорить?
Бываешь иногда весьма настойчив,
изменчивый, но верный фаворит.
Бываешь, обходителен и ласков,
но будучи при этом слишком пьян,
ты терпишь регулярное фиаско,
охальник мой, гуляка и буян.
Становишься колючим, словно еж,
но все прощаешь. Сдамся я однажды.
Меня в лилейной лодочке бумажной
ты понесешь по небу? Понесешь?
1994
4 ОКТЯБРЯ 1993
Октябрь – похмелье после вакханалий.
Ушел с панели уличный оркестр.
Бродяги чердаки обосновали.
Я в стылом доме, словно под арестом.
Не комната, но камера, где я
себя воображаю виноватой,
похожей на листок календаря –
прочитанный, оторванный, помятый
и кинутый в разложенный костер.
Вина – клеймо, но правота – отрава.
Мерцающее небо, словно саван,
Мой Бог над головою распростер.
КРУГОВОРОТ
Плевок, оформившись на лету, блямбой ложился
на воду. Мелкая рябь собиралась в
дрожащую окружность, тонула, и поверхность разглаживалась. Плевок...
Блям... Плевок...
Блям... Словно глазунья на сковородке. Плевок... Блям...
Желтая слюна все плотнее соединялась с водой - блямбы
одна за другой теряли
округлость. Плевок... Блям... К вечеру слюна с трудом отделялась от
потрескавшихся губ,
повисала паутиной и, утончившись до невозможности, делилась напополам.
Блям...
Темнело, и невозможно было рассмотреть момент падения, соприкосновенья
желтого
сгустка с темнеющей в глубине водой. Тогда человек поднимался, растирал
затекшие ноги
и автоматически делал пару наклонов и пару приседаний. В наступившей
темноте
слышалось его кряхтение, звяканье раскручивающейся цепи, всплеск от
упавшего в воду
ведра - кряхтенье, звяканье цепи и жадные глотки измученного жаждой
человека.
Напившись, человек падал там же, где стоял, и мгновенно засыпал, и
до утра не двигался,
и не храпел, и не дышал даже, казалось, а только сглатывал накопившуюся
за черными
зубами слюну.
Поднимающееся солнце освещало изможденное
лицо спящего, разрушающийся
колодец, чахлую траву и черную пустыню вокруг полуживого островка.
1990
ЗА МУЖНЕЙ СПИНОЙ...
Губами к спине прикоснуться (к стене?),
услышать «пошла ты...» в дыхании ровном,
представить, что встала, что вышла, что снег
на волосах, что дошла до перрона,
забыться... Будильник прихлопнув рукой,
не вспомнить, что видела сон, что желала
крутых перемен. Вскипятить молоко,
с проспавшего сына стянуть одеяло,
спешащему мужу подать «дипломат»,
включить пылесос, телевизор, забыться –
сесть на ковер и полдня вспоминать
снег в волосах и замерзшую птицу –
синицу, должно быть. Расслышать трезвон
у двери, и дверь распахнуть без расспросов –
в лестничной клетке увидеть перрон,
ветер вдохнуть и шагнуть под колеса.
1993
В ТЕМПЕ ВАЛЬСА
Полночь. Луна. Терракотовый Марс.
Принц примеряет блестящие латы.
Но башмачки мне теперь маловаты.
Раз-два-три. Явным становится фарс.
Раз-два-три. Разве я пара для Вас?
Полночь моя - справедливая плата.
Снова на Золушке платье в заплатах.
Раз-два-три, но продолжается вальс.
Я разонравилась Вам без прикрас,
Принц мой румяный с плечами из ваты?
Можно подумать, что я виновата.
Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три. Раз.
Круговорот зарифмованных фраз,
Бездоказательных, как постулаты.
Дыры давно там, где были заплаты.
Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три. Раз
1994
КАЛЕНДАРИ
Целый пантеон абракадабр,
что забальзамировано-святы.
Вот один из нонсенсов: октябрь
назван был восьмым, а он... десятый.
Для чего спесивый Ватикан
подшутил над летоисчисленьем?
Истекает горечью стакан,
личность ощущает раздвоенье.
Но не проверяя календарь,
наплевав на даты, пешим ходом
скоро снова выйдет Коляда
в люди ради дани ежегодной.
Коляде споют о Рождестве.
Выслушает он, тайком зевая,
в коробок укладывая все
собранные за день караваи.
2003
КОВЧЕГ
Надежде Коган
Ныне в бар превращается бор,
Завтра сызнова кашу заварим.
Снова сумерки. Снова отбор.
Встали в пары отборные твари.
Голубь сиз, конюх сир, мерин пег.
Пожинать будет некому лавры.
Доплывет если Неоковчег,
то сойдут на планету кентавры.
2003
* * *
Зачем эвенка рассердил тунгус?!
В сердцах эвенк шаману: Бубен! Бубен!
Обида жжет! Обида что укус!
Агды зови! Агды скорей разбудим!
Агды еще дремал. Медвежий сон
тончал подобно насту под санями.
В весну катилось года колесо.
Агды еще причмокивал губами,
досматривая сон... Но, как набат,
вдруг бубен грянул, бубен растревожил.
Вскочил Агды быстрее, чем солдат.
Он бог эвенков, но слуга их тоже –
хозяин грома-молнии. Сгорит
пусть дом врага! Пусть кровь его прокиснет!
Так падал на тайгу метеорит.
Согласно старой сказке эвенкийской.
2003
ГРАВЮРЫ ХИРОШИГЕ
Поднималась по ступеням,
постепенно по спирали.
В мир без игр светотени
завели меня ступени,
заманили и удрали –
не осталось и наброска...
И вживаюсь силуэтом
в царство лакового лоска.
В «свет – рассеянный и плоский»
(термин живописцев это)
Лес – изорванные ленты.
Сопки – катетов аскеты.
Мир двухмерных элементов,
мир наклеенных фрагментов –
этикеток этикета.
Здесь искусно все и мнимо.
Здесь не приняты контрасты.
Мир поклонов, пантомимы.
Театральным слоем грима
скрыты здесь гримасы страсти.
Семь Богов первостепенных
в Свет-и-Тень здесь наигрались
и устроили степенный
мир единой полутени
и расплющенных деталей...
Подвели меня ступени...
2003
* * *
Исповедь. Избранность из-
гоев-вращенцев-уверов.
Ятя изъятого иск
против изысканной скверны.
Жаль, что излюблен дотла
в прошлом, изящном и зряшном.
Изморось. Известь. Игла.
Ищущий. Да не обрящет.
2003
* * *
Родной язык мой – словно зык,
звон колокольный.
Я грозовых его муз
к
звонарь невольный.
Но по дороге столбовой
и по окольной –
повсюду заросли травой
все колокольни.
2003
* * *
Образа мои – образы.
Образина души
Иногда сообразна,
Иногда скабрёзна.
Как солдат Урфин Джюса,
подчиняюсь команде «Дыши!».
Пациент Кашпировского -
умиляюсь от слова «берёза».
Оторваться несложно и без
косяка анаши.
Мне стоять,
соблюдая
закон тяготенья,
сложнее.
Может, зайчика грохнуть?
Может, уточку распотрошить?
Может, камень с души
сброшу, если не станет Кощея?
Только общеизвестно:
от всех болезней души
бездуховность – единственная панацея.
Как чудесно дышать!
Вдохи-выдохи так хороши!
Грифель карандаша
вместо боеголовки нацелен.
2003
* * *
Памяти Ксении Некрасовой
Избранные – без брони...
Осыпаемые бранью,
пробираются они
сквозь уверенность баранью.
Без кольчуги, без щита –
сквозь враньёисповеданья.
Беззащитная тщета
раненного дарованьем...
Защищенные от ран
собираются в собранья
сочинений, граждан, стран –
дрянь сегодня многогранней.
Их собор – как броневоз,
воз утр
енных стараний...
Только избранные - сквозь
сито их соборований.
2004