.
АННА ГОРЕНКО / (1972–1999)

*   *   * 
Жжет и лижет язык королевская шкура шмеля
теперь мне снится покорность теперь
податливая мне уступает дверь
из-за которой доносится речь твоя

лжет и слышит меня осязаема тень твоя
тяжела и нежна и колеблема влагой сна
подаваема ею сама и одна она
на расстеленной шкуре поверженного шмеля

и вот на роскошь души извращенность мою возьмет
кто-нибудь и золото чудных плеч
но не ты ли будешь держать предо мною речь
о смерти шмеля о пуле прервавшей его полет?

*   *   * 
припали крылья мои к спине
и воздух к дыханию глух
ты знаешь имя мое но не
его произносишь вслух
и вовсе поздно рассвет кладет
мне на лицо ладонь
скоро меня господь приберет
праздничный как огонь
ах он возьмет меня насовсем
всего позволит просить
чем дальше от дома он скажет тем
легче все позабыть

*   *   *
шведская датская лодка гуляет во тьме
черная бабочка рядом со мной на стене
знай я носящихся лодок боюсь и огня
бабочек справа и слева и возле меня

жизнь обернулась как слабый исколотый миф
черные бабочки грудью садятся на риф
и как в янтарь неизбежно врастают в коралл
ты не спасешь меня ты это сразу сказал

выйдешь на улицу лодка несется смеясь
веслами врозь на ладонях поющая грязь
дома вся тьма или гости с железом в руках
демоны воют в зеленых зачумленных рвах
 

ПЕСНИ  МЕРТВЫХ  ДЕТЕЙ

1.
Ты деревянная дева – вместо спины корабль
И у тебя два брата – брат колодец и брат журавль

Дева с птицей морскою послала братьям письмо.
Братья, дайте мне имя – оно долетит само.

Струилась гладкая птица в иголчатых небесах
В горле письмом томилась, близким солнцем в глазах

А братья давно из камня сшили другую сестру,
Дали ей птицу в руки – не выпускай из рук.

Птица деву из камня в сад подводный влекла,
Рядом летело имя – огненная стрела.

Море – такое небо, только во рту с луной.
Из-под воды я вижу – ты горишь надо мной.

2.
ГОЛЕМ

Где жизнь исполнена томительной надежды
Листва сгущенной синевой сыта
Верни меня туда –
Там купол крест и флюгер
Пасутся дымкой плавкого стыда
 

А здесь я крохкий каменный зародыш
Замытый каменным песком
Мне мир назойливый откажет не поможет
А в рыбьем горле цифра с коготком

                                      Ты
прокаженным скармливал малину
полупустыню ставил на ребро
смотреться в миражи вел тихую скотину
как в собственное львиное нутро.
                                                    Верни меня! 
Я никогда не буду
подглядывать, как сладко ты поешь,
обернутый в домашнюю простуду
как бы огонь одетый в дождь.

Во рту сухая капля божьей лести
сама с собой на каменных руках:
На пражских улицах лукавое еврейство
Меня видало в адских детских снах,

где жизнь исполнена томительной надежды
лыжня небес блестит передо мной.
Верни меня и преданно и нежно 
держать дитя над мертвою толпой.

3.
В моем деревянном саду
Из сахарных кирпичей
Зачем так пели единороги
Сминая шелест лучей
(Скандинавские боги Оги прошли спиной):
Их глаза как стаи подводных рыб
Оставайся теперь со мной

Оставайся теперь сейчас никогда 
                                                          слеза
Стекает по сухожилию минуя зеленьланит
! Не смотри им в глаза –
У них такие глаза
Как у нас; и от страха теряешь стыд

Тихо песни мертвых детей
Не оставят следов
В моем деревянном саду
Неосторожные кошки намеки сов
       _____________________

А если летающий на такси
Без счета пьющий неон
Придет – мы в комнате натощак
Накрахмаленный воздух жжем

А с утра кричат
И с утра кричат
Мы просто выведем его в сад
И сахар поглотит его легко –
Как воду и молоко

4.
                                                    цветы:
          у них запястья не просты
                                                    а это? – 
                      ухо или губ
их ледяной
          рдяной раструб
                         прости меня
за их способность кротко ждать
глаз есть
               и пальцы отъедать
                                     они живут из-за спины
у них кладбищенские сны
сырые нищие кошмары:
тупые влажные удары по стыдной неодетой коже 

                                                  жилье:
прилипло к коже пригорело
и я сижу и отдираю
с предплечий:
                         больно и смешно
тебе же страшно и приятно
смотри же мимо глаз мне в пятна –
я так цвету. Мне – все равно.
 

СЕВЕРЪЮГ
                                                Любовь есть ночь:
                                             Бог не видит любящих.
                                                               Сартр

Мы жили в раю мы не знали что делать с собой
свет возле окон боялся войти как живой
Между воды нам вложили пластинку сухих
на четырех цеппелинах лежащих небес
Звезды за городом резали взвившийся лес
пение леса летело на ломтики крыш
В наших краях время темнее слюды
здесь же в раю зима и бела и темна
и между нами свобода стоит как стена
Жили в раю увернувшись от медной иглы
бедной войны и торговли и воли слепой
Выйдешь – прохожие все влюблены или злы
Только воротишься – и затомишься собой

холуй трясется ложи блещут
и мачта гнется и скрипит
и я лицом в чужие вещи
от удивления визжит

съев ломтик меда лучше смыться
не то поймают и простят
нет я не сможет возвратиться
в заветный край простых цитат

все что звалося сердцумило
теперь зовется обылом

твоя чернильница остыла
луна сгорела под столом

Измывайся как прежде и каменный рай и литой
изводи своей смрадной
нетрудной своей красотой

и коростошный клюв грифонов с монет и ворот
щедро вскармливай слизью и бронзовый слизывай пот

то куда ты попала есть райский навязчивый сад
высоко это север а здесь не едят и не спят

кто о достоинстве и равенстве накажет
кто вынет лести коготок из горла твоего
рот аккуратно запаяй и шторы опусти
приди к себе а там сидит письмо 
Тереза я тебя люблю но знай что кровь твоя сладка
рот аккуратно запаяй и шторы опусти
моя любовь повсюду здесь но кровь твоя сладка сладка

В южном раю среди статуй одетых под снег
странствуй одна в наваждении дареных нег
чтобы уснуть ты обязана что-нибудь съесть
на четырех цеппелинах витает небесная честь.

*   *   * 
                                                                        В. Тарасову 

Ловил себя и был уличен
Будучи уличен шептал спокойно
Я согласен я плох и хорош я такой никакой говорящий ложь
С меня не возьмешь
Я бисексуален да и вообще никогда не хотел и меня никто
И конечно когда не ты меня бы ни было не за что

Я сам не знаю зачем сиял тебе нимфеей в телефонной трубке
Пневматическими цветами
Почему желая прослыть мирным
Стал подло покорным

И я раскрасил себя пометом белым и черным
Незаметно у твоей парадной стоял сам себя 
два с половиной часа выжидал 
Успел похавать пирожных
Рядом мент наркоман и двойной агент все красивее нас
Да не был я вовсе женщиной но видел не раз
Правда видел не раз
Хочешь я стану как эта тетя
Ради тебя сейчас?

А я ворую слова они липнут ко мне
Как рахат лукум лукавы к рукам
Я как турецкий мальчик плоско ложусь на дне в пару парилен в крови 
                                                                                                 в порошке ислам
(Убедись у меня на каждой руке как у Сына Божьего – срам)

Я вымогатель и мародер PhD моральных наук
Я шантажирую сам себя тем что если а вдруг
Я юродив циничен мертв
Я обменяю душу на восемнадцать глаз
Вот я загляну тебе в рот
И – съем словарный запас

И что бы ни было, знаешь, я – жадно и зло,
А ведь раньше нежно умел,
Прежде бы тело само легло
Но я любил и не смел
Я прекрасных слов не жалел ковал я увидел тысячу снов
Я на боку углём рисовал сам на себе любовь.

Я успел привыкнуть жить не боясь света и темноты
Теперь ты прав я уже никто, по крайней мере не ты.

*   *   *
За шесть или семь – не тонких – стен 
От меня за шесть или семь
Ну сбоку ну справа раз-два проступило метро

Ночные слова, или, лучше, подземные числа
Еще не разъяты
Победа не предрешена
Не подали нам окуджава стыда не нужна

Назови же своими словами вот эти и те
Мы присвоим они беззащитны прекрасны в своей пустоте
(  ) мертвая мебель героя на нас погляди
Так и пляшет фаянс в застекленной но пыльной груди

За шесть или семь или восемь сытых погодой лет
Метро и кино успели слиться в одно
Разноцветное развлечение для цветных
(двое или троих) – но его нельзя разделить как сказал поэт
                                да и рифмы пристойной нет

мы говорим математикой - как бы солгать?
Рябь темноты возьмется ли нам помогать
Справа ли, слева: поверю ли в город родной 
И сияет асфальт но я знаю покрытый слюной
Видно время мое истекло 

У серафима шесть крыльев седьмой угадай
Вырвет язык да и вложит что хочет. 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
                                                    Давай,
                                                    Слушай подводную свару трубы и винта
                                                    Топ тараканьих бегов или стоны кита (крика
Ионы у них в синтезаторе нет. Как метро и кино)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
На вершок бы мне города! Он бы вместился в иглу,
Ею он и грозит и пугает бумажный флот
Город в два корабля и с иглой одной
Посмотри на него и глаза закрой
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Шесть или семь понятных из стольких слов
Оснащенные жестами, пусть их, бери кто хочет
В скучной ночи нуждаясь в надежде и сне.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
Мое отражение, пришито прочно,
Плохо сидит на мне.

*   *   * 
С акцентом на губное «ц»
При розе с ржавым краем
Гуляет пенье на лице –
Мы это чудо знаем

И синее зияет «эс»
В полуслепых агатах
Мы знаем много из чудес
О лодках и ягнятах

Мы можем озеро вписать
Почти в любую стену
Нам это чудо повторять
Смешно или блаженно

*   *   *
Видишь солнца алчный ноготь
На вчерашних небесах?
Дай ему лицо потрогать
Сквозь отверстие в глазах.

Нежный и бесчеловечный
Вкус изюма на язык.
Я с тобою к жизни вечной
И к бессмертию привык.

*   *   * 
Тело за мною ходило тело
Ело маковый мед
А теперь довольно, мне надоело
Я во власти других забот

Я в зубах сжимаю алую нить
К ней привязаны небеса
Я все выше, выше желаю плыть
Я хочу оставаться сам

Гильотина света над головою
И мне дела нету до нас с тобою
Пусть они в разлуке, в беде навеки
Я сегодня сам и мосты и реки
Я огонь и трубы, вода и мыло
Я что хочешь, лишь бы тебе польстило

Я Ариадна скалою у грота 
В зубах нитка, во рту монетка
Я себе Ариадна, Тесей и Лота
Я голубка, детка.

*   *   * 
Всё Божье небо в позументах
И чином ангельским луна
Так спой мне, девушка, с акцентом
Задуй огниво сна

Я эполеты и венки
Тебе, вокруг немого тела,
Построю – только бы ты пела,
А в небе двигались полки

Покуда ты поёшь и тонешь,
Что слёзы в горле у меня?
Вся ночь одна твоя погоня
И запах пряного коня.

*   *   *
Не тихой бедности но нищеты роскошной
ищу забыть приметные поля
пусть: я лежу в земле, а воздух и земля –
как две страницы склеились оплошно.

У некоторых крыш ограды высоки
у слов иных есть выклики и сплески –
над нами птицы жалобно-легки
и оттого у них движенья резки.

<