ЛЕОНИД КОЛГАНОВ
 

ВОСПОМИНАНЬЕ 

До поцелуев, до объятий, 
До снега, мрака, до всего, – 
Предстала женщина без платья, 
Как голой свадьбы торжество! 
В своей хохочущей метели 
Сорокалетняя вдова, – 
Она приподнялась с постели, 
Готовя едкие слова. 
И проступили все морщины, 
Как будто обнажились с ней 
Первопричины и мужчины, 
Следы зубов, следы ножей! 
Вся, как цветок-репейник, цепка, 
Она, живуча и остра, 
Смотрела пристально и метко, 
В самой жестокости – добра! 
Она была, как жизнь, шершава, 
Спала, как роща в ноябре, 
Дышала, как хмельная слава, 
В своей предгибельной поре. 
И оголенным стылым взглядом 
Казалось – разъедала ложь, 
И закипала зрелым ядом... 
Я – на нее теперь похож! 
 

ИСКУССТВЕННЫЕ РОДЫ 

Искусственные меры, 
И перекошен рот, – 
И – с потолка химеры 
Взирают на – Исход. 
Безумная роженица, 
Нечеловечий вой, – 
Все в жизни переменится, – 
Но он – еще живой – 
Явился на мгновенье, 
Как маленький Мессия, 
За чье-то искупленье 
Синея в асфиксии! 
О, молока волчицы 
Для маленького принца, – 
Лежит он средь больницы, 
Как мясо средь зверинца! 
И вот уже не дышит, 
Ничтожен и велик, 
Но мать, как прежде, слышит 
Дитя задушный крик. 
И воют все поэты 
О человечьем сыне, 
Лежащем средь планеты, 
Как кукла средь пустыни! 
 

ГАДЮЧЬЯ СВАДЬБА 

Однажды у старой конюшни, 
Набрав для рыбалки червей, 
Я чуть не ступил простодушно 
На черное скопище змей. 
То свадьба справлялась гадючья, 
И я, содрогаясь, летел, – 
Вовсю натыкаясь на сучья, 
Подальше от мерзостных тел. 
Подальше от страшных сплетений, 
Свистящие звуки за мной 
Скользили по дачным ступеням, 
Когда я взбегал чуть живой!.. 
Теперь у забытой конюшни 
Лишь времени серая слизь, 
И сторож не тычет понюшки, 
И змеи давно расползлись,– 
И хитрые жизни сплетенья 
Опутали душу мою, 
И снится, что в детстве весеннем 
Зачем-то я глажу змею... 
 

СЕЛИФАН И ПЕТРУШКА 

Всем ворогам, – 
Что Россию когда-либо трогали, 
Была она, аки мономахова шапка для Сеньки, не по уму, – 
А – все потому – 
Что изучали по Толстому и по Достоевскому, – 
А – надо было – по Гоголю, – 
И более – не по кому! 

Что – в Птице-тройке, 
Пронзающей все пространства, – 
Сидит аферист Чичиков – 
Уже – было замечено одним из героев-чудиков Шукшина, – 
А – вот – вся пагуба – пиршественного приятства – 
Всего купецкого хлебосольства! Дa – византийского коварства! 
Никем из мудрецов Запада – не была учтена! 

Потому - и закончил Николай Васильич – 
Лишь первой частью – полета сего! – 
Так и не дописав – вторую и третью – бессмертной книжки, 
Что – спереди сидя – правил Тройкой алкаш Селифан, 

А – сзади-то – и не было никого – 
Окромя Петрушки-воришки! 

Но – в середке – зато – 
Сидел ведь не Чичиков-плут, а – сам Гоголь! 
Как летучая мышь в темноте, он скользил – ирреальным мессией! 
И, как Вий, все незримое видел и трогал, – 
Он и был – всей Россией! 
 

ПРОЩАНИЕ У СТАРОЙ РУЗЫ 

Я иду... Кругом одни заносы, 
Плотные снега вблизи-вдали, 
Словно твоей плотью под откосы 
Белые безмолвия легли. 

Среди льдистой корки Старо-Рузской, 
Где вода, как темная слюда, 
Я твоей ступней, босой и узкой, 
Ревностно изрезан навсегда, 

Конькобежкой ты бежишь по сердцу, 
Словно режешь пополам ледок, 
Павшему подобно самодержцу, 
Упоив щемящий твой порог, 

Изойдет оно кровавой течью, 
Размывая берега-года, 
И тогда над нашей черной речью 
Белая подымется беда. 

То метель слепою встанет мукой, 
Больше будет не о чем просить. 
Вот тогда прозревшею старухой 
Обо мне ты станешь голосить! 
 

3ЕМЛЯ 

Колеблем крещенскою ночью, 
Среди завывающих лип, 
Набрел на тревожный комочек 
Земли, источающей всхлип. 

Привстав средь снегов ошалело 
Как лось на озябших ногах, 
Земного щемящего тела 
С кислинкою едкой – впотьмах. 

Почувствовал привкус знакомый, 
Кромешная дрогнула мгла: 
Стояла в древесном проеме 
Она, – и как будто звала! 

Неброской мучительной плотью 
Полесская ведьма влекла, 
Дразнилась в метельном излете, 
Как вражья стрела стерегла! 

И я, поперек этой ночи, 
Упал, как солдат на бегу, 
И выл, словно волк-одиночка, 
Над призрачным мясом в снегу... 
 

МУЗА... 

Калика,

калека, каличка, 
Является мне неспроста, – 
Замужняя алкоголичка, 
Неброских тонов красота! 

Из Тотьмы, из тьмы, из разора, 
Как – ступа Яги – в никуда – 
Влечёт! Не уйти от дозора! – 
Её – ведьмовского суда! 

Стихи тяжелеют, как стадо, – 
Зарезанных – в ряд – рогачей, – 
Исходят – губною помадой, 
И – тёмною кровью моей! 

Как будто – с того натюрморта, 
Которому боле ста лет, 
Оставленный после аборта – 
Вчерашнего! – Дышит послед!.. 

Из пара, из жара, из дыма, – 
Из всех – бесноватых годин – 
Она – из любого режима, – 
Из порванных всех пуповин, – 

Затянет меня, потежеле, 
Чем русская тяглая печь, – 
Дабы – по Фоме, по Емеле – 
Синайскую свечку зажечь! 

Дабы - на российском этюде, 
Когда прорастет смерть-трава, 
Пред нею качнулась на блюде – 
Больная моя голова!.. 

Когда ж – о Фоме, о Ерёме – 
Пойдёт черносошный галдеж, – 
Я буду – пред нею – на стрёме, 
Как кляча – на ржавый правёж! – 

He – 
Рдяный российский царевич! – 
Из желтоволосой травы – 
Я встану пред нею – 
На - Вечность – 
Хазарином – 
Без – 
Головы! – 

И выдаст – неброское тело – 
Ея – мне – такие круги – 
На самом последнем пределе, 
Что – 

В – ступоре – 
Ступа – 
Яги! – 

Княжого не надо удела, – 
Коснись лишь – бессрочно – меня, 
Её – светоносное тело! 
Её – золотая ступня!.. 
Верней – смертоносное тело... 
Верней – гробовая ступня... 

И, словно крымчак – 
Суховею, – 
Лишь жару пяты буду рад - 
Ея – 
Истлевая под нею, – 
Как рухнувший – в пыль – Каганат!. 

Она ж – 

Средь болотного пара, 
Как леди, чьи руки в крови, 
Иссохнет – затем – от угара, – 
Задушенной нашей любви!..
 

СРЕДЬ ТРЕСНУВШЕЙ ТОЛЩИ 
                       «Бешеная свинья» – атакающее построение 
                                немецких псов-рыцарей. 

Гуляет гармонь в ковылях по старинке, 
И шалые зенки горят, 
Но – серые волки из серой глубинки – 
Кругами шальными кружат! 

И сплыли, как струги старинные други, 
Но – сально блестят холуи, 
И мы воротились на серые круги, 
На серные круги свои! 

Рыдает пространство, как белая Мати, 
И время седое в плену, 
Орда на Ордынке, арба на Арбате, 
Псы-рыцари – клином – в Клину, – 

«Свиньей» протаранив пространство и время, 
И рылом разрезавши Русь, – 
Что снова, как «Слово», с затменьями всеми, 
В которых петлять не берусь ! – 

Но в безднах её до сих пор утопая, 
Всей воле моей вопреки, – 
Душа моя там в «самоволке» блуждает, 
И стонет у льдистой реки! – 

И стынет она, как солдат-«самовольщик», 
Забредший в чужое кино, – 
Где тонет средь льда разом треснувшей мощи, 
И тащит тевтона на дно..... 
А может – то я среди треснувшей толщи – 
Сознанья – утоп.... .и давно... 
 

НА БЕРЕГУ ИОРДАНА 

Выполз из пряди волнистых волос – 
Речки славянской Непрядвы, 
Средь переливчатой зелени лоз – 
Праздничный, пышный, нарядный, – 

Обыкновенный пятнистый тритон – 
В пурпурно-жёлтом мерцаньи, 
Словно стареющий царь Соломон – 
В брачном своём одеяньи! 

Вылез из пряди Непрядвы-реки, 
И, словно хан, над рекою, 
Вдруг – по-татарски сощурил зрачки, 
Грезя о чём-то с тоскою! 

Так же и я над Непрядвой рекой, 
Грезя о чём-то туманном, 
Сиживал с той же восточной тоской, 
Видя Сион свой желанный! 

Более мне не сидеть у реки, 
Смыт я другою рекою, 
И не касаться волнистой руки, 
Взят я другою рукою! 

Ведь – проиграв как сраженье тот край, 
И – отступив сатанея, – 
Я от Непрядвы бежал, как Мамай, 
В бегстве всё боле желтея! 

Что же – застыв над восточной рекой, 
Давней своей колыбелью, – 
Переполняюсь степною тоской, 
И, как ямщик, холодею! 

____________
<...........> <