.
X I I. СКРЫВАЯСЬ У РОДСТВЕННИКОВ.

     Моя теща жила на улице Николая Островского, 2. Возле угольного склада. Кое-как, на сей раз без приключений, мы добрели до этой улицы. Кукля и Кадомский остались ждать за углом. Около дома я увидел посторонних людей и прошел мимо тещиной квартиры. Решил зайти к хорошему знакомому, жившему в этом же дворе, но с другой стороны - Николаю Кобзарю. 
     Друзей, чтобы не торчали на улице, позвал с собой. 
     Постучали. Из-за двери ответили: 
     - Заходите! 
     Мы вошли. Вся семья сидела за столом. Поздоровались. Они смотрели на меня во все глаза. Потом кто-то из них спросил: 
     - Откуда ты, Захар? Ведь мы слышали, что ты и Леня Долинер расстреляны... 
     - Да, действительно, так должно было быть. Но мы из этого ада вырвались и, как видите, живы... 
     Отдышавшись, я попросил Неллу, жену Николая, дать нам умыться. Она поставила миску с водой. Пока мои друзья мылись, я договорился с Неллой, что она сходит к нам домой и позовет Аню. 
     Когда она вышла на улицу, я догнал ее и предупредил: 
     - Нелла, учти. Ни в коем случае, чтобы Светочка не знала, что я здесь... 
     - Это почему? - удивилась она. 
     - Не понимаешь? Начнет всем хвастаться, что ее папа вернулся... 
     Ани дома не оказалось, ушла к дяде на Костопаловку. 
     - Скоро должна вернуться, - успокоила меня Нелла. - Дома 
только твоя теща. 
     Я попросил ее, чтобы она снова сходила туда и подготовила маму Ани к моему неожиданному появлению. 
     - Ой, а что ей сказать? - растерялась Нелла. - Она ведь думает, что тебя уже нет на свете... 
     - Поэтому скажи так: «Дарья Петровна! Говорили, что Захара в живых нет, что он расстрелян. Это неправда. Оказалось, что их вывезли на работу, и он вернулся. Сейчас Захар со своими товарищами у нас дома...» 
     Через пять минут теща прибежала в квартиру Кобзаря. Когда она вошла туда, то была так взволнована, что подбежала не ко мне, а к Володе Кукле, которого никогда раньше не видала, и стала обнимать и целовать его. 
     Все с любопытством наблюдали за этой сценой. Наконец я не выдержал: 
     - Мама, это же мой друг по несчастью, Володя. А Захар я! 
     Она заплакала и бросилась ко мне: 
     - Захарик, что же это такое?! Сколько мы слез пролили, когда нам сказали, что ты в лагере расстрелян. 
     - Ничего, мама, все позади... 
     Вскоре пришел к Николаю Кобзарю и наш родственник Виктор Иванов. Я сразу попросил, чтобы он снял с меня цепь. Молча осмотрев крепление, Виктор кивнул: 
     - Сейчас принесу инструмент. 
     - Возьми клещи и напильник, - вдогонку подсказал я ему. - Молоток не забудь! 
     Виктор вернулся с клещами, напильника не нашел. Четверть часа провозился он, пока удалось освободить хомут, крепивший цепь к ноге. А тогда, в яре, в горячке предстоящего побега, я за какую-то минуту его сковырнул. 
     Я поднял цепь и сказал: 
     - Надо сохранить эту штуковину. Если доживем до победы, будет память о фашистской каторге... 
     Наконец-то пришла Аня. Опять была трогательная встреча. Ведь после нашего исчезновения из концлагеря, она все это время ничего обо мне не знала. 
     - Я Светочку сейчас приведу, - утирая слезы, сказала она. - Вот будет радость! 
     - Нет, подожди, - остановил я ее. - Девочка пока ничего не должна знать, что папа ее на свободе... 
     Нам собрали кое-какую одежду, и мы стали переодеваться. Сняли все лохмотья, от которых несло трупным запахом. Это был даже не запах, а зловоние. Стали решать, куда нам уходить, где прятаться. 
     Виктор Иванов предложил, чтобы мы пошли к его отцу Антону. Он жил недалеко, там же, на Соломенке, по улице Одоленского,10. 
     - Его квартира вне подозрений, - сказал Виктор, - и соседей рядом нету. Можно и в сарае ночевать... 

В этом доме Захар Труьаков и его друзья скрывались 
после побега из Бабьего Яра.

      Мы дождались, пока стемнеет, и в сопровождении Иванова, который для этого случая надел полицейскую форму, отправились к его отцу. Там мы находились дней десять. За это время Володя Кукля с помощью Ани разыскал свою жену и увел с собой Кадомского. А я со своей семьей перешел на Костопаловку, в отдельный дом дяди Ивана. 
     Через некоторое время оккупационные власти Киева вывесили приказ: население Соломенки обязано эвакуироваться из города. Мы поняли это так - предстоят тяжелые бои, и немцы боятся, что натерпевшиеся люди будут помогать наступающим войскам. 
     Эвакуацию осуществляли просто: грузили людей в товарные вагоны и вывозили за пределы города. Полицейские говорили, что всех будут отправлять на Фастов. Я стал уговаривать Аню, чтобы она оставила меня в Киеве, а сама со Светкой и матерью уезжала... 
     - Нет, я не согласна, - заупрямилась она. 
     - Добирайтесь до Романовки. У маминых родственников и бои переждете, - пытался я ее убедить. 
     Аня наотрез отказалась меня бросать одного: 
     - Хватит. Натерпелись. Нет больше сил переживать. Без тебя не поедем. 
     Сколько я ни настаивал - ничего не помогло. Аня стояла на своем. Пришлось подчиниться. 
    

Это произошло в конце октября сорок третьего. Наверно, за две недели до освобождения Киева. Мы доехали эшелоном до Фастова. Стали спрашивать: пойдет ли поезд дальше? Толком никто ничего не знал. Аня сбегала к машинисту паровоза и уточнила его маршрут. Мы выгрузились на станции Кожанка, откуда было ближе всего до Романовки. Пошли пешком в это село, где жили с семьями два брата и две сестры моей тещи - Дарьи Петровны. 
     У меня не было документов и приходилось соблюдать осторожность, чтобы не попасться на глаза полицейским и другим сельским жителям. На день я уходил в сарай, а ночью перебирался в хату. И однажды чуть не попался... 
     Поздно вечером мы готовились ко сну, как вдруг в Романовку вошел карательный отряд. Немцы сразу же стали устанавливать радио- и телефонную связь. И на нашу беду связисты, на ночь глядя, решили остановиться в той же хате, где жили мы. 
     В доме были три комнаты. Офицер с солдатами облюбовал для ночлега самую большую переднюю комнату. А мы спали в дальней: Дарья Петровна и Аня со Светкой внизу, а я - на печке. 
     Встал вопрос, как мне перебраться в сарай. Ведь если каратели узнают, что мужчина в доме, могут потребовать документы. Тогда конец. 
     «Что делать? Как  незамеченным пройти мимо немцев?» Я лихорадочно искал ответа на эти вопросы. И вдруг меня осенило: 
     - Дарья Петровна, - шепчу я ей. - Дайте быстрее мне вашу спидницу* и кофту какую-нибудь... 
     Почему для своего переодевания я выбрал одежду тещи, а не жены станет понятно, если скажу: опасался, что платье Ани могло на меня не налезть. А Дарья Петровна была полной женщиной... 
     До сих пор помню, что в тот вечер на ней была светлая блузка с голубыми крапинками и синяя юбка. Она накинула на себя халат, а свою одежду подала мне на печь. Я мигом натянул ее на себя, а брюки, заправленные в сапоги, стали невидны. 
     - Ну, как Аня? - попросил я жену осмотреть меня. - Что я в сапогах - ничего? 
     - Женщины в сапогах тоже ходят, - тихо ответила она. - А вот платок на голову обязательно нужен... Сейчас тебе свой повяжу. 
     Аня все проделала очень спокойно , будто не было никакой опасности. Это и меня поддержало немного...И в таком маскарадном наряде, бодрой походкой, но с колотящимся от напряжения сердцем, вышел я из квартиры. Направляясь в сарай, еще прихватил, как мне посоветовала теща, стоящее в углу ведро. 
     Только один немец в сенях лениво приподнял голову, скользнув по мне равнодушным взглядом. А остальные даже не взглянули в мою сторону, продолжая возиться с проводами и телефонными аппаратами. 
     Той же ночью я, конечно, перебрался в сарай одной из тещиных сестер. И вовремя. Потому что три дня не было покоя от связистов в том доме. На крыше сарая они установили антенну, внизу у аппарата посадили радиста и каждый час туда и оттуда на мотоциклах сновали автоматчики-посыльные. Только на четвертый день каратели убрались из Романовки. 
     Но тревога и неприятности у меня продолжались. Один из киевских родственников, который также, как мы, временно жил в селе, стал нашептывать тещиным братьям Ивану и Илье, что они очень рискуют. Если меня у них найдут, то сожгут дома и всех расстреляют... 
     Мне об этом никто ничего не говорил. Но глядя на тещу и ее родственников, я понял: что-то здесь неладно, у всех тревожные лица, а от меня отводят глаза. 
     Напрямую спросил у жены: 
      - Анечка, послушай. Почему твоя мама ходит такая скучная и озабоченная? Что случилось? 
     - Откуда я знаю, - пожала она плечами. А я продолжал ее донимать: 
     - И дядья твои тоже не такие, какие были в первые дни... 
      Аня не стала обсуждать со мной настроение своих родственников. Она только заметила, что после Бабьего Яра я стал чересчур мнительным... 
      Но на следующее утро она призналась, что мои наблюдения, вероятно, не лишены оснований. Дядья и их жены боятся последствий, если меня у них найдут. 
     - Раз такие слухи пошли - жди беды, - категорично заявил я. - Из Романовки надо уходить. 
     Некоторое время мы сидели молча. Я понимал, что хозяином положения является Аня. Только она с помощью мамы и ее братьев может найти безопасное для меня место. 
      А немцы метались по селу растерянные. Им уже было не до песен, и не до игры на губных гармониках... 
     Днем, пробравшись огородами ко мне в сарай, Аня принесла обед. Пока я подкреплялся вкусным борщом, она первой заговорила на больную тему:
     - Нам, Захар, действительно здесь опасно... 
     - Что же делать? 
     - Надумала я пойти в Кожанку. Не в село, а на хутор. 
     - А что там? 
     - Дядя Игнат живет как примак у одной женщины. Может быть, и для нас там место найдется. 

---

* спидница (укр.) - юбка.