.
X I I. НОВЫЙ АРЕСТ

     Это число я хорошо запомнил, 3-го февраля поехал на велосипеде в Белую Церковь. Хотелось перед дальней дорогой достать побольше продуктов для семьи и взять немного себе. Возвратился поздно вечером, когда было уже темно. Позвонил в дверь. Вместо Ани мне открыл незнакомец. Сразу понял, что это за мной. 
     У стола сидела бледная взволнованная жена. В комнате был еще один чужой. Он рассматривал семейный альбом с фотографиями. Я решил держаться спокойно. Спросил с усмешкой у Анечки, почему она такая грустная, когда в доме гости... 
     Один из незнакомцев ответил вместо жены, что пришли они не к Ане, а ко мне. Он тут же потребовал предъявить документы. 
     - Что ж, я готов, - скрывая волнение, ответил я. - Но и вы объясните, кто такие? 
     Не говоря ни слова, он полез в карман и показал свое удостоверение - агента городской полиции. Потом спросил, где я был. Тем временем второй вынул из моей сумки кусок сала, немного крупы и несколько луковиц. На этот раз я принес и бутылку самогона. Думал, перед дорогой посидим, попрощаемся...Но прощаться приходилось совсем по другому поводу. 
     - Давай, собирайся, - строго приказал тот, который показывал мне свое удостоверение. - Нечего нам тут рассиживаться... 
     Аня метнулась в кухню, принесла полную тарелку. Наскоро похлебал кулеш, потом подошел к спящей дочурке. Светочка проснулась и протянула мне руки. Она крепко обняла меня, поцеловала и спросила, принес ли я еду. Как мог, я старался оттянуть время. А мозг был занят одной мыслью: если не убегу от них, то в полиции меня расстреляют. 
     Агенты, поторапливая меня, вынули из карманов оружие. Это были пистолеты ТТ, советского образца . Представляете мое состояние: Аня рыдает, глядя на нее плачет и Светочка, а агенты велят скорее шевелиться. 
     Сидя в кроватке, шестилетняя дочурка в недоумении спросила: 
     - Папка, куда же ты идешь? 
     Спазм перехватил мне горло, и я только растерянно развел руками, кивая головой на непрошеных гостей. 
     - Никуда не ходи, - выпалил ребенок. - Ты устал с дороги. Мама, что эти дяди хотят сделать папке? 
     Чтобы не расплакаться, я подошел к дочурке, взял ее на руки и стал успокаиваться скоро вернусь!» Поцеловал ее, а самого терзала мысль:»Если не убегу, то это последний мой поцелуй...» 
     Вышли на улицу. У сопровождающих руки в карманах. Оружие скорее всего на боевом взводе. Это они так маскируют себя, чтобы люди не опознали их, как секретных агентов. А у меня зреет план побега. В моем кармане тоже «оружие» - немецкий перочинный нож. Быстро соображаю: одного нужно сбить с ног, а второго пырнуть ножом, а самому броситься в ближайший двор... 
     Но к огромному огорчению, я долго вожусь с ножом и никак не могу одной рукой открыть лезвие . У него оказалась очень тугая пружина. Время упущено, мы уже подходим к зданию полиции, на Короленко, 5. Единственное, что мне удалось сделать - это прорвать карманы. И все содержимое: 
нож, махорка, зажигалка и мелочь оказались в сапогах. 
     Несмотря на поздний час, а было уже около десяти вечера, нас ждал в своем кабинете сам начальник полиции. «Еще одного привели», - доложил агент. А я из этих слов сделал вывод, что у них намечена какая-то операция, что им что-то известно... 
     «Что же они задумали? Неужели нас кто-то выдал?» Эти вопросы беспрерывно вертелись в голове, не давая сосредоточиться. 
     К счастью, обыска и допроса мне не устроили, а сразу повели в четвертую камеру. В ней находилось человек двадцать. Заключенные начали расспросы: кто такой, откуда и за что арестовали. Ответил наивно, что попал сюда по недоразумению, из-за пьяной драки. Собственно говоря, я и сам еще толком не знал всей ситуации. Но интуитивно почувствовал, здесь главное - это не говорить лишнего... 
     Подошел высокий парень. .Попросил у меня закурить. Не колеблясь, я снял сапог и осторожно вытряхнул из него махорку. Для арестованных это был неожиданный подарок. Все получили по щепотке, стали делиться обрывками бумаги и сворачивать цигарки. 
     - Не все сразу, - скомандовал старший в камере и предупредительно поставил у глазка наблюдателя. Арестованные стали жадно курить. А мне почему-то не хотелось. На душе - хуже некуда. Догадывался, что после допроса должны меня расстрелять. Весь вопрос - когда? 
    

Первая ночь в камере прошла в тревоге и ознобе. Я не спал и много часов подряд обдумывал возможные вопросы и обвинения. Под утро кто-то из сокамерников, видя мое состояние, стал успокаивать: «Все обойдется, важно не робеть...» Мне же тогда казалось, что жизнь отсчитывает последние часы. 
     Едва рассвело, вызвали на допрос.  В большой комнате сидело четыре человека. Меня подвели к самому молодому: выглядел он лет на двадцать пять. Вначале, будто бы радушно, пригласил сесть: 
     - Ну, Захар, - неожиданно напрямую предложил он, давая понять, что все знает, - рассказывай, с кем и куда ты собирался уходить? 
     Не колеблясь, ответил, что он все перепутал. Я только вчера вечером вернулся домой. Подробно объяснил, куда шел и где был. Следователь повторил вопрос, а я снова уверенно ответил. Тогда он вынул из ящика стола какую-то резину и неожиданно ударил меня по голове. Это было сделано так ловко и сильно, что из глаз посыпались искры... 
     Потом он стал расспрашивать о Лене Долинере. Напомнил о нашем желании попасть в партизанский отряд. Я все отрицал. И опять неожиданно сильный удар. В голове уже стоял сплошной гул. Когда следователю надоело меня избивать, он приказал привести Леню. 
     Через несколько минут ввели человека в окровавленной одежде. Его было очень трудно узнать. Под кровоподтеками и в опухшем лице нельзя было различить знакомый облик. Теперь следователь стал «расспрашивать» Долинера. Оказалось, что он видит меня в первый раз. «Молодец», - мысленно подбодрил я его. В это время в комнате появились те двое, которые забирали меня из дома. Втроем со следователем они набросились на Леню. Не разжимая рта, он только стонал. Встать самостоятельно мой друг уже не смог. Его подняли полицаи и поволокли в нашу четвертую камеру. 
     - Пусть полюбуются друг на друга, какие стали красивые, - распорядился тот, кто нас допрашивал. 
     Затем опять наступила моя очередь. 
     - Ну, Захар, говори, - приказал следователь. - Иначе и тебя отсюда уволокут в таком же виде... 
     Оказалось, что он знал все: даже про Юрка и лейтенанта МВД. От дальнейших избиений меня, вероятно, спасло то, что в комнату притащили Юрка. Его вид меня буквально потряс. Лицо почернело от побоев, вся одежда была пропитана кровью. Связной Юрко сразу же узнал меня. То же самое следователь предложил сделать и мне. Но я, как и прежде, все отрицал: 
     - Первый раз вижу его, господин следователь, - стоял я на своем. Снова принялись за меня. Стали избивать пока я не потерял сознание. Очнулся только в камере. 
     На следующий день нас не вызывали. Потом мы перенесли еще два таких же жутких допроса. Как их выдержали, не могу понять. Лежать на спине в камере мы уже не могли... 
     Так бесславно закончилось наше горячее и, теперь уж понятно, наивное желание попасть в партизанский отряд. До него не добрались не только два киевских еврея, но и многие другие, кто хотел бороться против оккупантов или из-за прошлых заслуг перед советской властью пытался уйти в лес, чтобы избежать репрессий и преследований нацистов и их прихлебателей. 
     К сожалению, у меня нет статистических данных, сколько евреев Киева не попали в ловушку Бабьего Яра. Но то, что это так - несомненно. С помощью населения и благодаря некомпетентности карательных органов многим евреям и особенно осиротевшим детям удалось спастись. Легче, конечно, было тем, кто своей внешностью не походил на еврея. Чутье и осторожность в то время у людей особенно обострились... 
     Некоторые выдавали себя за молдаван, кавказцев. Но эти уловки полицаи быстро разоблачали. Если у человека не оказывалось документа, удостоверяющего его личность, такого бедолагу тут же тащили в полицию или еще хуже - сдавали в комендатуру либо в жандармерию.