.
.
«ОСТРОВ СИРЕН»
На Капри есть «Лазурный грот», на Капри в древности
жил Тиверий, а в прошлом веке Крупп, знаменитый своими пушками и некоторыми
деяниями, в которых он подражал Тиверию и которые заставили его в конце
концов прибегнуть к самоубийству... Вот, кажется, все, что общеизвестно
о Капри.
Некоторым известно еще то, что был этот дивный
остров когда-то под властью варваров, потом греков, норманов... Историки
и археологи вспомнили о нем сравнительно недавно. Они нарушили его вековую
тишину, покой, начали раскопки и великое расхищение его античных ценностей.
Ценности эти оказались лежащими в Каприйской земле чуть не на каждом шагу:
крестьяне, в виноградниках которых то и дело находили их, все отдавали
кому попало, за гроши, позволяли вывозить целыми барками... Затем - это
было всего сто лет тому назад - какой-то немецкий поэт случайно открыл
в скалистых обрывах северного берега Капри грот, столь волшебно освещаемый
солнцем и волнами, проникающими в него, что Капри сразу стал известен всему
миру, как «истинно обетованная страна всех живописцев и любителей Натуры»,
непрестанное и многолюдное паломничество которых на «божественный остров»
уже никогда не прекращалось с тех пор, невзирая на полную дикость острова
в смысле даже малейших удобств жизни на нем и на сообщение между ним и
Неаполем лишь на парусных лодках: только уже долго спустя открылась на
Капри первая гостиница и соединило его с Неаполем пароходное сообщение.
Сообщение это было даже и до нашей поры крайне убогое, но из года в год
доставляло на Капри великое множество путешественников со всех концов света...
Чтобы представить себе Капри, надо прежде
всего вообразить себя в Неаполе, посреди лукоморья, полукруга огромного
неаполитанского залива, с гористыми берегами влево, с городками, белеющими
вдоль их подножья, и громадой Везувия. Прямо перед Неаполем, в заливе,
как бы тают в водной сини два высоких острова: Иския и Капри.
Капри «поднимается из лона морского подобно
лежащему сфинксу» или затонувшему кораблю, как говорят другие. Байрон сравнил
Капри с волной, гонимой бурей. Но, если говорить проще, это гигантская
скала, торчащая из моря, дикая на вид и местами совершенно отвесная, хребет
которой образует почти по середине своей глубокую седловину, давшую приют
маленькому городку Капри, его оливковым садам и виноградникам. Над страшной
стремниной того каприйского берега, что обращен к востоку, к материку Италии,
к мысу Минервы, до сих пор сохранились следы дворца Тиверия и обрыв этот
так и называется:
Монте Тиберио. А западная часть острова увенчана скалистой горой (Монте
Соляро), на половине высоты которой висит другой городок, Анакапри. Что
древнее - Капри или Анакапри - неизвестно. Страбон говорит, что оба эти
города существовали с незапамятных времен, так что, может быть, самое название
острова происходит от финикийского слова Капрайм, что значит: два города.
Южный скат каприйской седловины называется
Пикола Марина, северный - Марина Гранде. Пароходик, идущий из Неаполя до
Капри часа два довольно быстрым ходом, пристает к последней. По мере приближения
к острову, путешественник все больше поражается цветом воды: цвет этот
- некое подобие яркого драгоценного камня, какого-то дивного сплава купороса
и индиго. Затем видишь небольшой залив, а на его берегу каменистый рыбачий
поселок, первобытный, живописный в своей итальянской грубой старине. От
этого поселка можно подняться в седловину острова, в городок Капри, двумя
путями: прямо, по крутому отвесу фуникулера, или же по извивам шоссейной
дороги среди виноградников. Начало этого пути проходит по тому месту, где
город Капри стоял в древности, мимо византийской церковки С. Констанцо,
существующей полторы тысячи лет и очаровательной своей убогой простотой,
бедностью, хотя и украшенной внутри античными порфировыми колоннами. А
из седловины, из уличек Капри можно любоваться сразу двумя морями: с одной
стороны - неаполитанский залив, Иския, Неаполь, с другой - открытое море,
идущее вплоть до берегов Африки.
Когда подплываешь к Капри, указывают то на
Монте Соларо, - там, на самой вершине, чудесно рисуются в небе развалины
Замка Барбароссы («орлиное гнездо тунисского корсара, некогда предавшего
огню и мечу всю неаполитанскую область и Капри»), - то на те места возле
пристани, где стоял летний дворец Августа. А в путеводителе найдешь и кое-что
из истории Капри: греки называли Капри «Остров Сирен» и учредили на нем
поклонение этим милым и коварным морским существам; со времени римлян он
получил другое имя, - Капрея, то есть Козий остров; Август посетил его,
возвращаясь из сицилийского похода, и был так пленен им, что выменял его
у неаполитанских греков на остров Искию. Смотря на Монте Соляро и на Анакапри,
видишь и знаменитую «финикийскую лестницу», ведущую к Анакапри вправо от
пристани: это чуть ни тысяча каменных ступеней, высеченных почти отвесно
в скалах (именно будто бы финикийцами, которые считаются самыми первыми
владельцами острова). Теперь в Анакапри можно подняться довольно легко
- по извивам шоссейной дороги. Но анакаприйцы все еще предпочитают ей свою
каменную лестницу. Это вообще очень странный народ: с глубокой древности
жили и живут они необыкновенно замкнутой жизнью, совсем отдельной даже
от жизни киприйцев, почти не общаясь с ними, говоря на собственном наречии;
среди них до сих пор есть старики и старухи, от роду никогда не бывавшие
в городке Капри.
Поднявшись от пристани на извозчике или по
фуникулеру, выходишь на маленькую площадь, где стоит старинная башенка
с часами и гербом испанской династии. Она стоит на самом краю площади,
над глубоким обрывом, и отсюда открывается один из самых славных видов
в мире, - на Неаполитанский залив, на Неаполь. Поглядев туда и повернувшись
лицом к городку, пересекаешь площадь, вступаешь в узкую уличку, упирающуюся
в богатый отель, когда-то построенный Крупном и подаренный им одному из
своих слуг, потом идешь влево и выходишь на Виа Трагара, на дорогу, вьющуюся
по южным обрывам острова. Тут сперва проходишь мимо небольшой долины, лежащей
справа от тебя, за отелем, и сходящей к морю; в ней, на месте другого дворца
Августа, зимнего, среди кустарников и оливковых деревьев, высится огромный
остов уже давно пустующего шестисотлетнего картезианского монастыря, его
древняя, крытая бурой черепицей церковь, стены келий, внутренний двор,
заросший дикими розами и бурьянами. Далее все еще более дико и прекрасно:
с одной стороны - блеск солнца и южного моря, с другой - южная пустынность
скал и непролазность кустарников, поднимающихся стенами в небо. Какой-нибудь
мальчишка, привязавшийся к тебе на этой дороге, заученным бормотанием перечисляет
ее достопримечательности: три скалистых островка, стоящих возле прибрежья,
всем известных по Беклину, Арку Натурале, грот Митры, где Тиверий будто
бы приносил человеческие жертвы, и множество других гротов, известных чудесной
разностью своих красок: в одном все кажется золотисто-желтым, в другом
переливается прозрачно-зеленый свет, в третьем подводные растения озаряют
стены чем-то вроде пурпурного пламени...
Тивериева дорога, идущая из городка Капри
параллельно этой, только не по обрывам гор, а по вершинам, приводит к самому
знаменитому месту острова, - к местожительству Тиверия. Тут все подымаешься,
идешь по крутому плоскогорью, среди ферм, вилл и виноградников. Сады, цветы,
кипарисы, пинии... Кое-где ступени, высеченные еще при Августе в скалистой
почве, кое-где - стертые колеи каменной дороги, по которой «рабы когда-то
носили на носилках Тиверия»... Развалины его жилища огромны. Остров тут
обрывается над морем совершенно отвесно, глубочайшей бездной. На самом
обрыве - остатки маяка, который считался в древности одним из самых больших
и ярких в мире и освещал мореходам путь чрезвычайно опасный, ибо это море
есть довольно узкий пролив между Капри и материком. Ближе - самые развалины.
Высота, пустыня, солнце, небо, шум солнечного ветра в диких травах и в
развалинах. Развалины - целый лабиринт комнат и галерей. Уцелели своды
и стены первого этажа и подземелья под ним. Центром дворца был перестиль,
окруженный колоннадой и частными покоями Цезаря, - кое-что из всего этого
тоже сохранилось... Каков был при Тиверий атриум его? Мраморный потолок,
в квадратных углублениях которого - бронзовые розетки, края сводов окаймлены
бронзой. Стены покрыты полированной киноварью и украшены рельефами из алебастра,
представляющими Крылатых Побед в легких, развевающихся туниках, с пальмовыми
ветвями в руках, а равно и другими рисунками: в кругах, на синем поле -
трагические и комические маски, людские страсти и заблуждения. К каменным
пилястрам цвета слоновой кости и старого золота прислонены трофеи - громадные
костяки допотопных животных и оружие древних, баснословных героев. Среди
трофеев, на бронзовых подставках, - драгоценные коринфские вазы, которые
Август всю жизнь собирал с великой любовью и вкусом. Пороги входов - из
белого мрамора и блестящего египетского гранита, но завесы этих входов
из грубого полотна. И вот, откинув их, входящий видел после яркого солнца
легкую тень атриума, этот мраморный потолок, полированную киноварь стен,
трофеи, костяки, вазы, узорчатый мозаичный пол, в глубине же - статую Августа,
обожествленную атрибутами Юпитера, перед ней - полукруглый алтарь простого
этрусского стиля из белоснежного мрамора, стол для приношений, покрытый
белым покрывалом, вышитым по краям узором из листьев, бронзовый треножник
для священного огня... В этих стенах, где некогда шуршали осторожные шаги
рабов и царедворцев, звучали лидийские флейты и звенел смех прекрасных
наложниц, нынче укрывается от дождей и бурь скот каприйских крестьян...
Светоний говорит, что в молодости Тиверий
был красив, имел орлиный нос и большие глаза, которые могли будто бы видеть
даже в темноте, высокий рост и крепкое сложение, - плечи и грудь широкие,
части всего тела соразмерные, - силу же такую, что мог щелчком пробивать
темя взрослого человека; только он и в молодости был мало приветлив и приятен:
ходил, склонив голову вбок, угрюмо и молча, а когда говорил, то медленно
и трудно расставлял слова, помогал своей речи движением правой руки; и
этому описанию Светония довольно соответствует статуя молодого Тиверия
в ватиканском музее: он сидит твердо и прямо, со скипетром в руке; переносица
тонка, остра, отчего глазные впадины кажутся глубокими и придают лицу выражение
ястреба... В дворце на Капри сидел человек уже весьма мало похожий на этого.
Он навсегда покинул Рим в двадцать шестом
году от Р. X., чтобы последние одиннадцать лет своей жизни прожить почти
сплошь на Капри, - в полном соответствии с предсказаниями звездочетов.
Весь остров был в то время сплошным садом, покрыт каменным дубом, любимым
деревом Августа; с уступов гор всюду сходили к морю высеченные в скалах
террасы; водопроводы были проложены на арках и доставляли дождевую воду
в нимфеи, украшенные мраморными и бронзовыми статуями; климат острова,
его бальзамический воздух славился своим здоровьем, что на деле доказывали
и еще доселе доказывают столетние каприйские старцы; сказочно было каприйское
обилие всякой птицы, рыб, устриц, омаров; вина каприйские были превосходны...
Выбор Тиверия остановился на Капри и по этим причинам и потому, что остров
напоминал ему Грецию, больше же всего по другому: Капри был неприступен,
высадиться на нем было трудно, а миновать стражу невозможно, и цезарь,
с высоты своего убежища, всегда видел не только все, что творилось на острове,
но и все корабли, шедшие мимо острова во всех направлениях... «Был же он
весьма стар в ту пору, а в уединении, в свободе для своего великого разврата
и злодейства и в неприступности самой надежной нуждался, как никто на земле...»
Он был страшен в эту пору: «лицо его покрылось язвами, залеплено было пластырями;
гла-за глубоко провалились; губы, подбородок отяжелели; шея раздулась как
бы от какого-то неведомого яда; дыхание стало тлетворно; зрение и слух
ослабели; речь доставляла ему теперь труд уже крайний, медлительный, упорный...
и единой радостью его жизни сделалась только алчность...»
Перед смертью он отправился в Рим. По пути
остановился в Тускулуме, - испугался: любимая которую он всегда возил с
собою, была съедена муравьями. Из Тускулума повернул обратно, на Капри.
Но тут его задержали буря и болезнь. Он остановился на Мизенском мысе.
И за вечерней трапезой вдруг потерял сознание. Его окружали Макрон, Калигулла,
Друзилла и врач Харикл. Друзилла сняла с бесчувственного Цезаря знак его
божественной власти, - драгоценную гемму, перстень Диоскорида, - и вручила
Калигулле. Цезарь очнулся, спросил косноязычно: «Где перстень?» Калигулла
трясся от страха. Макрон бросил на лицо Цезаря одеяло и быстро задушил
его.
<....................................>
_____________________________________________________________________________________
|