.
Приложение № 1 к главе 9. Дендичка Лихоев.

     Роман-гурман Дендички Лихоева «Смотрите,какой у меня, у Дендички, симпатичный...», сотряс советско-эмигрантский континент как падение шлеЙфастой кометы. Странички о симпатичном Дендички собрали признательную дань подтверждающего выдвинутый тезис успеха - у всех тех, кто в глубине души не уверены в симпатичности их собственных
(подобная неуверенность типична для многих советских людей). В самом деле, прожить 
годы в СССР и не иметь возможности не только типографски, но просто во всеуслышанье и всеувиденье провозгласить такую законную, природой данную, такую нестыдную и 
советской властью репрессированную - симпатичность!
     В романе отсутствие малейшего желания разобраться в окружающей американской 
жизни, малейшего интереса к ней, огульные и безответственные, чисто эмоциональные охаивания её - были тоже приятны эмигрантской шатии, ибо дали возможность 
отреагировать «в невинном - литературном только ключе» раздражение на друговость 
Америки, на то, что Америка скроена не по Махачкаласски.
     Интересно, что «Дендичка», по «заявочке» названия книги ориентированный на 
высветление сугубо индивидуальных моментов в герое и его судьбе, на деле оказался 
предельно типично-описательным и массово направленным. Вместо
описаний индивидуального, данных индивидуально - описания всехского, данных по 
всехскому. Начиная с выражений «я её люблю» вместо раскрытия того, что этим штампом покрыто (десятки раз на протяжении книги заменившего то, что могло бы быть ощущаемо индивидуально), и кончая общей трафаретной публицистичностью языка - вся вещь стандартнолика. В этом одна из причин её успеха и один из факторов её - соцреалистической преемственности. Читатели «Дендички» идиэдничают точно так же (познавая коллективно-коммунального человека вместо персональности), как читатели любого соцреалистического романа.
     Непроизвольно следуя «законам» соцреалистической идеологии Дендичка-автор 
граблями нивелировки сгребает листья черт стандартного человека в кучу номинально индивидуальной формы. Состоит эта куча из сугубо типичных,
не персональных элементов.
     Говоря о герое-Дендичке-люмпен необходимо отделить его «образ» от так называемого «подпольного человека русской литературы», на обветшавший скелет которого натягивают Дендичкину кожу те, кто норовит в эмиграции наращивать капитал на литературных 
аналогиях. Подпольный человек отвергает мир, но не строит собственное бытие на этом отрицании. Он всегда имеет прихотливую, подчас витиеватую «философию», самоё по себе интересную и оригинальную в экзистенциальном смысле. В отличие от Дендички 
подпольный человек - индивидуальность, и может быть только пасынком действительности, построенной на похожести и типичности. Он - падшая уникальность, карикатура на 
человеческую неповторимость. В отличие от подпольного человека Дендичка не только 
типичная типичность, не только существо без развитого мира в себе, но и типичный тоталитарист, отрицающий не внешний мир, а друговость его - то, что ему чуждо и 
непонятно.
     Дендичкина «любовь» не только типично названа, но и типична в своей 
порнографической фиксации, в том жирном намёке на «чувства», который делается тощими прозаизмами, бытовизмами и вульгаризмами. И показана типичность «любви» этой 
типично - только внешне, без образа тайны именно этой любви, без вскрытия её жил и 
поджилок.
     Безнадёжный реализм изложения, беспомощная однозначность слов, алкогольная 
шаткость фраз, легко прерывающееся дыхание нервического подростка, элементарность 
языка - всё это говорит о люмпенпролетарских задворках соцреалистического быта.И как предшественников Дендички-героя надо искать в пролетарской литературе раннего 
периода,

в русско-пролетарской бунтоватости на коленях, так и предшественников Дендички-автора надо искать среди рабоче-крестьянских прозаиков 10-20-х гг.
     Поскольку Дендичка «некритически отвергает» «другую» страну, не-Россию, его 
целесообразно сблизить именно с «критико-реалистической» ветвью соцреализма, 
отвергающей Запад - чуждое, мрачное, декадентское. Этот роман - продолжение в эмиграции соцреалистической традиции, трактующей на протяжении уже стольких лет советской 
власти то, «как плохо жить на Западе», «как ужасен Запад», «какие монстры там живут», «как погибают люди в Америке», и т.п. Конечно, люмпенпролетарское упрощение сказалось и 
здесь - отрицание Америки ведётся не от иконы какой бы то ни было доктрины, а просто 
огульно, от метаний коленного рефлекса. Это «протест» без (идеологических) выкрутас и (философских) инкрустаций. Протест подпольного человека - экзистенциальный протест 
против мира. Протест соцреализма - идеологически-шовинистический против Запада. 
Протест эмигрантского люмпенпролетария - тоже против Запада, но - голый, 
бесплатформный, без идеологической (как в соцреализме) или 
индивидуально-психологической (как у подпольного человека) пазухи. Протест 
эмигрантского люмпена против Америки - с камнем, но без пазухи, и потому просто 
зажатым в руке, как у до-пращура.
     В целом, «Дендичка» - это интерпретация Америки в соцреалистическом духе, 
подмоченная люмпенпролетарской психологической неустроенностью и неотёсанностью 
чувств, мышления, характера. И в этом ещё раз несоизмеримость ни с «подпольным 
человеком», ни с «социально отверженными» характерами русской литературы. Эти 
последние - самородки «из низов» были и богаче душевно, и сильнее индивидуальностью .
     Дендичка Лихоев - персонификация тоталитарно-люмпенпролетарского бессознательного всякого советского человека. Он - эссенция душевного ядра массового советского эмигранта. 
В нём цинизм становится наивностью, культурная недоразвитость кондовостью,  нетерпимость/игнорирование друговости мира - спонтанностью, примитивный нарциссизм - редуцированной формой само-созерцания, стандартность натуры - причастностью к общечеловеческому.
     «Дендичка» имеет успех не только в советской эмиграции, но и в Европе. И не трудно догадаться, почему. Частично это обусловлено антиамериканскими настроениями 
европейских «левых» и «левеющих», частично просто досужим интересом к жизни 
сравнительно недавно «открытого» на Западе антропологического вида - советского 
эмигранта. На «Дендичку» взирают через литературное стекло антропологического 
террариума.
     Будучи проекцией загнанного советского бессознательного, Дендичка - тип, не личность. 
К нему подходят с инструментарием для классификации. Его измеряют и взвешивают. К 
нему подходят так, как он того и заслуживает: прокрусто и просто как к информации о 
появлении в «американском выгуле» нового типа существ - советских эмигрантов. <.........................>