.
Соната  Грузия

                          Душам Тициана Табидзе
                               и Бенедикта Лившица
                                           посвящается.

Аллегро

Красивая, она – как полуложь:
даёт покой… и не даёт покоя..!
В ущелье Цей слепой сорвался дождь –
Иголками в него вцепилась хвоя.

Так и меня перехватила ель,
лишь душу вытрясла в свои каньоны,
и правят мной за тридевять земель
их шорохи, подсказки и каноны, – 

жизнь ими длится! – шпагой и копьём
мне рыцарски верны стволы и стебли,
и зимородок-птица – знай своё! –
снимает боль сияньем перьев.
                                                  Тепли, 

Грузия,
ретивое
реликтовое!

Не напяливай
чуждых
масок!

Мудрая,
дорожи
палитрой 
неразбавленных
чудом
красок!

К мощным кряжам
прижми лишь крепче
неприкаянные
отроги!, 

тайны, 
выпавшие из трещин,
как котят,
оттащи 
с дороги! 

Я – щекой и судьбой
с тобою.

Грезя 
истинным этим
единством,
я готовлюсь
к неравному бою
с неземным твоим
гостеприимством. 

Дай, я выпутаю
из лианы
                   в переделку попавшее
детство! –
в облаках твоих
домотканых
не сожжёт нас
светил
соседство.

Я предательски
мальвовым летом
обошлась
с моим
малолетством,
уступив его
плщевой гуще,
под периной
пружины 
вьющей,
но – топырящей,
будто когти
на поживу, – 
присоски-корни.

Я ушла налегке,
без ноши
новизны своей
(мол, «неноской»),

с кряжа редкостей,
с кряжа новшеств –

к Баху,
к бабушке,
в школьность,
в косность,
в неизящность
судьбы расхожей
(мол, «иначе –
себе дороже»).

Сдёрнув с плеч
прикорнувший космос,
я сдалась 
трём властям: 

а) – берложьей
хватке комнат,
стенам при койках;

б) – стряпне Джека Л.,
пусть грош ей
в людный полдень цена
(что, всё ж, в ней?);

в) – Москве, 
по радио бойко
всеми правившей
(мною – кой-как).

Ранний возраст свой 
наспех скомкав,
я вплела его в плющ –
на позже,
на – в конечном итоге –
случай
очной ставки 
на хвойной круче
с той собою
(мол, «так
будет лучше»).

Ту себя, то дитя,
уложенное –
плохо! –
на плотоядном ложе,
чуть живое,
но обеззвученное,
обескровленное
до дрожи, –

слышишь, Грузия,
если можешь, 

дай, возьму его
как получше
в лоскуты
моей взрослой кожи,
дай нам вновь
прикипеть
друг к другу!,
слёзы пряча,
стирая улики.

Не обученные
испугу –
рай! –
без раковин
бродят улитки.

Алым саженцем
бьётся аорта,
корнем пробуя
сизую вечность.

Сводит с гор –
как с ума! –
омут порта,
с ног на гловы
ставящий вещи.

Сгустки улиц –
липучие спруты –
увлекают 
на капища пляжей,
отдавая 
из щупалец – в руки
всё,
что долго считалось 
пропажей, – 

утварь
брошенных в хлам
саквояжей:

створки, полные
перламутра;

крытый лаком,
подбитый замшей –
лист магнолии;

свёртки с круглой,
гладкой, ясной,
гагринской
яшмой…

Не от мира сего –
бредит море
на пласту
первобытной глины.

Иссякает вино 
в амфре. 
Пьяны водоросли
и дельфины.

До созвездий –
подать рукою.
Дай прочесть
черновик
пространства!
Дай покой!
Не даёт покоя 
это странное
государство… 

Виснет солнце 
в оконной раме,
словно в вселичной
оправе,
у затылка
отпав от шеи.

Гул 
в засохшем моём 
аквариуме –
от избытка
кораблекрушений.

Уворачиваясь 
от пагуб,
гости – 
все! –
одиночки, пары – 
исчезают, 
теряя тонус.
Локти их – 
со столов,
как с палуб –
кегли,
булки,
бутылки –
канут,
как тотемы
смытые –
тонут.

Чтобы не в одиночку
выжить –
жгу дыханьем,
молю забиться
тельце
лучшей
из певчих
книжиц,
влёт подстреленное
убийцей.
 

Как страну 
Тициана Табидзе
знал и звал,
пел и праздновал
Лившиц..! –

тропы их
повторять
по карте!,

их страницы
листать
в былое!,

строки – их! –
принимать 
по капле!:

слог их каждый –
как срез 
алоэ, – 

выжав сок –
пить от боли 
залпом!:

ведь из тех же
буквенных 
знаков,

ведь не фикция –

С А К А Р Т В Е ЛО,
а Л Е К А Р С Т В О

швам 
омертвелым;

ведь 
отчизне
любой
на зависть
Грузия –
не страна,
а – заповедь,
запись
Бога
на скалах
мелом. 

Бог!,

оставь же её
поэзией
скальных граней,
Тобой краплённых,
Песнью Песней,
болезнью болезней...

В ней – душа моя,
в Цейской бездне!,

а во мне –
на былом её месте –

две души, –
их сцепило вместе,

две души –

под ребром моим
тесно им!,

две души –
не кипящих местью,
а – неангельским
поднебесьем,
а – немым Тобой
удивлённых..,

прдав стон их,
во мне Ты сплёл их,
лучших две –

помнишь? –

мучимых лезвием,
полосованных
и казнённых. 
 

Анданте

Родиться вновь… Войти в индиго-цвет
вновь парусного – на безнефтьи – Понта!
Полотна свёрнуты. Былое стёрто.
Перстами эвкалипт следит по нотам,
пытаясь удлинить на сантиметр
ворс трелей Моцарта.
 

Дать локоть суше… Тих самшит и тис.
Постичь неизлечимый нервный тик
ливанских кедров, итальянских сосен, –
кромешность крон, витиеватость игр,
мерцанье, ворожбу их тонких игл!
Переходя на колкий их язык –
разговориться… (о войне… – мир грозен!)
Пред всем горизонтальным стоя в позе,
мы – вертикальны в общей тяге в просинь, 
мы – схожи: лоск волос – как хвои блик, – 
не рвать кору с них на ребячий бриг! 
Всех многослёзней 
ходатайствовал Хлебников за них
в наброске «Осень».
Чтя стих –
внять просьбе.

По Брайлю – как на ощупь жизнь близка
к саморазоблаченью! – лишь строка
на барельефной стороне листка:
подушечками пальцев… – еле-еле…
вдоль позвонков на бархатистом теле.

Из ленточной на икрах канители,
из тапочек, из пачек – в облака!: 
на взлёте пальмы – девушки Дега
ссутулившиеся: зашлась нога
в пол-па от цели.
Нечестно плакать из-за пустяка! –
спасибо, целы.

Цепляясь за соседей, на авось
навязывая путы тесной дружбы,
подмышки рощ исщекотав до слёз,
вокруг древесных шей свиваясь туже,
лианы телом пишут вопль SOS.
Спасти их души!

Долой себя из пыток и нирван!
Стой!, с головой ушедший в смётку ран,
с иглой в не реагирующей длани
ни на пожатие, ни на таран,
кощей – щека ест щёку, наркоман –
так тощ – до рыбьих рёбер в клочьях рвани,
где бьётся сердца крошечный вулкан,
до вида мачт, схлестнувшихся в тумане,
до одномерности, как Модильяни, –
брось, кипарис,
нонконформизм! – 
коснись влияний! 

Глядеться в них – атласных напоказ,
чьи крупные бутоны густо млечны,
кому плащи наброшены на плечи
из сундуков эпохи Ренессанс,
иссиня-алые в закатный час, –
в магнолиевых мам, кормящих, нежащих!
Давая грудь в последний за день раз
своим побегам жирным, рыжей шерсти,
вальяжно сцеживая про запас, –
магнолии – как мы – мадонны, женщины.
Коленопреклонён Кавказ.

Любить субтропики – себе не впрок
владеть заложенным в ломбард богатством. 
Шептать о них, как о далёком – Блок,
и благостном!..

О, пусть неловок ход вещей – Бербанк
брал в гипс при ломке всяческую поросль.
Смешить людей!, но, сняв с весла, ва-банк
лелеять на окне в стеклянной банке
сиротку-водоросль…

Когда-нибудь, как спелой каплей кровь
на тротуар проспекта Руставели,
как плод с чинар, – сорваться… Но, на деле,
в Тбилиси смерть – предлог родиться вновь,
побег с постели. 

Рондо

Боюсь 

Кавказа – 
Иерусалима – 
безупречности.

Таюсь. 
Но исстари вестимо:
отшельничество – 
род бесчеловечности.

Сдаюсь. 
Что загублю?, чем я рискую?,
припав к прозрачной оболочке Их –
соринкой к яблоку глазному встык,
к зрачку вплотную.

Пускаюсь в путь.
Свою сырую суть,
как рукописей клад, влеку
на отзыв Классику. 

Ан с чем суюсь?
Я сраму, что ль, не иму?
Какую службу сослужу, войдя во вкус,
Их замыслу легкораниму?
Да мало ли..! – не проходить же мимо

Кавказа –
Иерусалима –
безупречности.

Ведь невмешательство – 
разряд бесчеловечности.

Стучусь. 
Мне верят, мол, своя.
Отводят луг и терем.

Вен засучив края,
меняю кровь на Терек.

Впускаю в русла жил
форельего малька.

Вскипает пухом жизнь,
и я – легка!, легка!,
без крох греха вступая в счастья фазу.

Оплавленная вскользь накалом скал,
библейский обусловившим овал
плебейскому запястью и анфасу,
одетая в листву и облака, 
я словно обожествлена слегка!:
т а к и м жглось быть лицо!, т а к о й – рука!
Целую зеркала, смеюсь, теряю разум,
древесной нимфой – образцом любимым –
роднюсь

с Кавказом –
с Иерусалимом –
с безупречностью,

расставшись, будто с грузом с плеч, – 
c былой увечностью.

Пятй поправ мирскую ипостась,
от той себя – вчерашней – я спаслась.

Не та, не я.

Как просто..!

Как непросто..! –

ведь, правый Боже! Бывшие друзья
чем будут сыты? Снедь их – плоть моя!:

нутро и кожа, сепсис, сыпь, короста,
йод, пот, жар 42 – им впрок, им гоже,
им пласт с меня,
как стейк с огня,
всех яств дороже.

Регенерируясь – за частью часть –
бывала я едома вдоволь, всласть.

Чем, кстати, будут фляги их налиты? –
ведь их привычный ром – сорт их питья –
подложечковые мои обиды
на них, на них!, плюс кровь, плюс кровь! моя.

Переполняясь вновь и вновь, бывала я –
в оплётке ломких рёбер – сулея.

Пусть алчут!, жаждут!, мне – не жаль, мы – квиты.

Мне всё равно!!! Пусть нагло это кредо,
мне хорошо с сегодняшней победой.

Я – хороша!.. Но… я ли… мну бутон?..,
его кроша… сквозь пальцы.., глядя мимо…
Дитя магнолии мной не хранимо… – 
с каких времён?.. –
любимое так неисповедимо…

А ну… о, грусть!.. А ну…
как не «сквозь пальцы», глаз не «мимо»,
не «всё равно!!!», а – жалко нестерпимо..? 

А ну… как сразу,
что в дар дано, что лишь сулимо,
верну

Кавказу –
Иерусалиму –
безупречности?…

А ну… вернусь..? – во имя… всех.., тебя… во имя…

– Алло!.. Как… все? Как… ты? – лишь наносной
сдеру с себя дриады свежий слой…
Мне снова больно, но не быть собой –
дать сбой –
сдать бой
бесчеловечности.
 

Финал

Там, где льды Эльбруса солнце лижет,
жжёт больней, подкрадываясь ближе, 

где ожог, как медсестра – тампоном,
гасит облако стерильным комом,

где никто чужой у Вас без спросу
не возьмёт ни цель, ни вещь, ни грёзу,

где Земля взята на абордаж и
сплошь – следы подошв и трапы вражьи,

где, обузданный оглядкой серны,
монстр в скафандре заземляет нервы,

где удача теплится над кладкой – 
избежавшей пули куропаткой, – 

у Скалы на лбу всего лиловей
выстлал вереск ласковые брови.

Там один из нас бок о бок с бездной –
бард, как барс. – Эй!, на Скале отвесной!,

тронь каркас Вселенной! – ш-ш..! – по скрипу
подкрутив колки, настроив скрипку, –

рифмами (на первый взгляд – смешными,
на второй – ничуть, зато – своими)

чуть коснись сквозь мох струны душевной –
чуткой на подвох Скалы волшебной! –

не проймёшь мотивом и сюжетом –
не помрёшь: Скала не мстит поэтам,

лишь зрачки своих глубоких трещин
отведёт от глаз твоих при встрече,

нахлобучит лишь снег на брови
вереска, которых – нет лиловей.

<..........................>
.

п