.
.
17
Если захочет бог наказать
А вот с другом моим Камиллом получился процесс
обратный - и так, оказывается, бывало. Попробую пересказать.
Вы когда-нибудь с плато Расвумчорр спускались?
Не для прогулки, конечно, какая уж там прогулка, но по категорическому
вызову партийной организации, с ней, - не поспоришь. Даже в распроклятую
эту погоду не поспоришь, в разгар первой ноябрьской пурги, когда все завалено
глубоким снегом, и даже положенный тебе по должности вездеход так и не
сумел пробиться наверх, а почтительно ожидает тебя внизу, на шоссе, у подножия
сопки. Так вот - приходилось вам в такой ситуации спускаться? Да еще если
тебя при этом спокойненько напутствуют: тут, главное. Серый Камень не проскочить,
понятно? Серый Камень надо непременно обойти справа, потому что если обогнуть
его слева, то вас несколько недель проищут, конечно, да так и не найдут,
бывали случаи...
Вы, конечно, от подобных напутствий вовсе
разволнуетесь:
да как, дескать, Серый Камень этот огибать, справа ли, слева ли, если
спускаться-то - не на чем? Есть на чем спускаться? Оказывается, есть. На
лопате, обычное дело. Берете рудничную лопату, нет у вас - займите у кого-нибудь,
забудьте про всякое свое верхнее образование, инженерский престиж и прочие
глупости, садитесь на эту лопату верхом, отталкивайтесь - и летите, - в
облаке колючей снежной пыли и такого уместного в данной ситуации, такого
освежающего шахтерского мата. Эх-х, прокачу, держись, залетные!..
А мысли твои при этом, - если ты, и в самом
деле, инженер, человек ответственный, - они же все при тебе, не отстают
и не отлетают. Ты же из-за окаянных этих мыслей две ночи не спишь: из-за
того, что сроки сдачи рудоспуска №1 неумолимо приближаются, а рудоспуск
этот, как на зло, вошел в метановую зону, и, как ты там не крутись, но
каждому ясно, что малейшая небрежность грозит теперь взрывами и всяческой
человечьей бедой. И тебе сейчас надо бы сидеть на плато и держать ситуацию,
чтоб не сорвалась с крючка, а не мчаться на лопате по дерьмовому начальственному
оклику на пустую, как ты легко это предвидишь, и заведомо бессмысленную
говорильню. Так что - что будет у тебя на душе, когда ты летишь вот так
вниз, задыхаясь от встречного ветра и снежной пыли, - не ухарство, нет,
не веселость, счастливо сохраненная из мальчишеских лет, но - как там у
поэта? - «черная злоба, святая злоба... »
И вот так, затаив эту черную злобу, ты и входишь,
наконец, в туго прокуренное, набитое людьми городское святилище. А жарко,
можно и распояской посидеть, - вот люди живут!.. И первое, что ты слышишь,
это тихонькое «Вот и он», - значит, только тебя здесь и ждали и готовиться
надо к бенефису знатному. И ты настороженно садишься туда, куда тебе указали
сесть, - в первом, что ли, ряду, в непосредственной близости с каким-то
незнакомым тебе и, видимо, только что приехавшим, по-столичному одетым
типом. Ты, впрочем, тут же и забываешь о нем, приехал и приехал, на что
он тебе...
Все так, как ты и предполагал: речь о твоем
рудоспуске №1 и о том, что приближаются сроки сдачи его, очередная годовщина
Октябрьской социалистической революции. Мы все знаем, что она для нас значит,
и привыкли - советские же люди! - встречать годовщину торжественными рапортами
и победными свершениями. Так вот, оказался в сознательной нашей среде несознательный
такой человек Шаласуев, - это ты, значит, - заладил свое - «метан», «метан»,
- словно знать не знает и понимать не понимает, о чем с ним речь ведут.
Вон он, сидит рядом с приезжим товарищем, зырит разбойничьими своими глазищами,
и выражение лица у него, простите, такое, словно он непременно решил до
конца заседания кого-нибудь в этом зале прирезать. Так вот - пугать нас
не надо, мы все тут люди пуганые, а политическая несознательность, товарищи,
- это политическая несознательность, и безответственность - это, товарищи,
безответственность, и подобные настроения мы, товарищи, конечно же пресекали
и будем пресекать...
Шаласуев же сидит, да простят меня читатели,
дурак дураком и не понимает главного: они что, в самом деле забыли, что
с метаном не шутят? Или он доложил как-нибудь не так, или чего-нибудь путного
в ответ не расслышал, - у него, может, еще в ушах свистит после той лопаты?
А тут этот, рядом, приезжий, завел свое: ну, при чем тут, дорогой товарищ,
метан? Метан тот давно дренажировался, в почву ушел, любой специалист это
скажет... Дренажировался ему тот метан! Он бы, чем сидеть тут, поднялся
на плато да взглянул на приборы, существуют же они для чего-то, те приборы,
тоже, между прочим специалистами деланы... И Шаласуев все это ему культурненько
так говорит: ну, чего ты, спросить, вяжешься? Ты что - лучше меня нашу
обстановку превзошел? Ну, так лезь тогда на то плато и командуй, у нас
наверху как раз таких, как ты, нехватает... Очень культурно это все изложил,
даже оборвал себя, чтобы не сказать лишнего. Но приезжему все, что он сказал,
сразу видно, не понравилось, да и все, кто случился рядом, как-то разом
примолкли и, словно на товарищеской панихиде, запечалились.
И тут встает председатель и говорит: все ясно.
И недооценка Шаласуевым важнейшего политического момента, который все мы
в настоящий момент переживаем, и полное непонимание личной своей ответственности
перед ожидающей нас торжественной датой, и то, между прочим, что по личной
своей невыдержанности Шаласуев оскорбил самого замминистра по цветной металлургии,
товарища такого-то. Вы, товарищ замминистра, извините нас всех, пожалуйста!
Сами видите: с людьми работаем. Но и Шаласуеву это все просто так не сойдет;
тут мы посовещались и решили, что Шаласуев заслуживает серьезнейшего взыскания
- строгого выговора с занесением в личное партийное дело.
Шаласуев молчит: хватит, наговорился. Но и
все почему-то молчат. И как-то сразу и отчетливо стало видно, - вместо
партийного рвения и партийного энтузиазма - некое партийное замешательство.
Оно, наверное, понятно: недооценка политического момента - это даже и не
на выговор тянет, а, скажем прямо, на исключение из славных рядов...
И вот так все сидят и молчат. О чем молчат?
И вдруг тихонький такой голосок из рядов:
- Да вы что, товарищи? Какое личное дело,
куда записать? Он же - не член партии...
- Как - не член партии?
- Так. Не член.
Собрание растерялось: ничего устроился. Неплохо.
Неуязвименький оказался. Ну, и как его теперь наказать?..
И встал тогда тот, кому и полагалось быть
всех умней:
директор комбината. Ему предстояло вскоре членом Политбюро стать, об
этом уже поговаривали, но авторитет у него, надо сказать, был, он его словно
в запас принакапливал. Он посмеялся чему-то своему и сказал:
- А мы его, такого и эдакого, вот сейчас возьмем
и примем в партию - возражений нет?
Все даже рты пораскрывали: а можно? Вот так,
без всех этих сложностей, экзаменов и волынки, без прединфарктных обмороков
и спазм?.. В нарушение всех уставов и установлении? Можно?..
- А почему бы и нет?..
И всем сразу стало легко и просто: если уж
сам говорит! Принять? Пожалуйста! Какие могут быть возражения? Шаласуева
и спрашивать не стали - хочет он того, нет ли, клянется ли в чем-нибудь
или не клянется ни в чем. Без всякого этого узаконенного мучительства,
единодушным ликующим поднятием рук был инженер Шаласуев принят в члены
родной коммунистической партии. В сладких снах видал. Поздравления, конечно,
со всех сторон: «Ну, молоток! Ну, сила!..» И в общем этом шуме и ликовании
так никто и не вспомнил ни о безответственности Шаласуева, ни о выговоре,
что должен быть записан в его девственное, в его безупречное личное дело...
Так и вернулся инженер Шаласуев к своему рудоспуску
№1 и к нависшей над ним угрозе метанового взрыва. Спустился верхом на лопате,
а уж как обратно вернулся, сказать не берусь, наверное, лопата на нем вернулась...
А вы говорите: купаться. А я говорю: вода
холодная...
<......................>
______________________________________________________________________________________
|