.
.
V I I
После разгрома второй империи, Франция, минуя
обычную и уже прежде (от 1830 до 48) пройденную ею степень орлеанской,
умеренно-либеральной монархии, прямо переходит к практическому осуществлению
той самой мещанской (т. е. не социалистической, а граммато-плутократической)
республики, которую тщетно старались утвердить террористы в 90-х годах
прошлого века. Тогда (в 93 и т. д. годах) конвент, несмотря на свое всемогущество,
боялся еще аристократов, католиков, легитимистов, и он боялся их не без
основания; тогда еще была возможна Вандея; возможны были эмиграция, восстановление
Бурбонов; возможен был, наконец, Ћбелый террорЛ 20-х годов и т. п. Оттого
проливала так безжалостно кровь свирепая буржуазия в конце XVIII века,
что охранительніе или реакционніе (задерживающие разложение) силі
біли еще не так изношенні, как теперь, в конце XIX-го. Якобинская же республика
во Франции 71 года устроилась легко и просто - ЋправаяЛ сторона, и без
того давно устранявшаяся от настоящих дел, и не подумала противиться.
Напротив того, древнее французское дворянство потворствовало этой республике.
Все продолжая упорно мечтать о возможности новой реставрации под белым
знаменем Генриха V-го, оно надеялось, что с республикой будет легче
справиться, чем с империей. Многие из легитимистов впервые со времени
июльской революции удостоили принять высшие должности их рук Тьера, которого
они не уважали; они приняли их в надежде низвергнуть его. Последнего они
достигли и помогли маршалу Мак-Магону занять кресло президента, точно так
же мечтая, что он будет для старого Генриха V тем, чем 200 лет тому назад
был в Англии Монк для Карла II-го Стюарта. Но - увы! - времена не те; почва
социальная изменилась глубоко. Никакой аристократический Coup d’Etat
не может удаться на разрыхленной столетним эгалитаризмом почве Франции!
Мак-Магон уходит, а в президенты попадает сперва безличный буржуа Греви,
а потом Сади-Карно, тоже неважный, и вдобавок, как уверяют, не крещенный.
Я, конечно, справок метрических не наводил, но со всех сторон слышу об
этом. Если это правда, то как вам это тоже кажется? Я нахожу, что у нас
на это в высшей степени важное обстоятельство слишком мало обратили внимания.
Впервые с того великого дня, когда Хлодовик
крестился и положил начало христианской государственности на Западе, впервые
с тех пор во главе во всем передового европейского государства стоит не
христианин, человек не крещенный!
Папа узник! Первый человек Франции не крещен!
- и мы, русские молчим об этом, - вероятно, из соображений внешней политики...
(опять-таки
в сущности через племенной вопрос - через славянский)!
Итак, через племенную национальную политику,
благодаря торжеству Италии и Германии, благодаря внезапному и глубокому
перевороту в 400-летнем распределении государственных сил на Западе, -
повторяю еще раз, папа лишен той вещественной силы, которой он пользовался
ы течение 1000 лет; во Франции стал возможен не крещенный председатель
народовластия, попытки в ней возврата к настоящей охранительной монархии
оказываются ничтожными и почти смешными.
И всего этого мало. История новых школ
во Франции нам известна. Республика, бессильная против соседей, благородно
уступающая Германии, находит однако в себе силу против своей народной
церкви. Она выбрасывает распятия из училищ; она хочет учить детей только
чистой
гражданской этике и законам природы, не подозревая, что атеистическое государство
так же противно законам социальной природы, как жизнь позвоночного животного
без остова, без легких или жабр. Мистицизм практичнее ЋрациональнееЛ, так
сказать, чем это мелкое утилитарное безбожие! - вот где кстати будет воскликнуть
с царем Давидом: ЋЖивой на небесах посмеется ими и Господь поругается
ими!Л
Республика Франция в домашних делах своих
не боится Бога, ни папы, ни безбожия; она боится только социалистической
анархии, которая дала уже себя знать в 1871 году, и даст знать себя
еще сильнее... Подождите!
И в самом деле, какая еще новая и крутая историческая
ступень может предстоять Франции в ее внутренней жизни?
Я думаю так: ничего резкого и важного, кроме
новых попыток имущественного, хозяйственного уравнения. В монархию французскую
я не верю серьезно. Можно верить в какое-нибудь кратковременное усиление
единоличной власти во Франции - не более. И при этом замесу (по аналогии
со всеми предыдущими и перечисленными мною событиями), если эта единоличная
власть диктатора или монарха и утвердится на короткое время в этой уже
столь расслабленной равенством стране, то историческое назначение ее будет
главным образом, разумеется, в том, чтобы ускорить боевое столкновение
с Германией и все неисчислимые социальные и внешнеполитические последствия
его.
И, конечно, все в том же ассимиляционном
направлении, от которого не спасают, в XIX веке , как мы видели, ни
мир, ни война, ни дружба, ни вражда, ни освобождение, ни завоевание стран
и наций... И не будут спасать, пока не будет достигнута точка насыщения
равенством и однородностью.
Борьба с Германией в близком и будущем неизбежна
для Франции, и в громкую победу ее трудно верить. Если бы даже случилось
именно то, о чем французы мечтают, - если бы им пришлось воевать в союзе
с Россией, то, мне кажется, с ними может случиться то же, что с итальянцами
в 1866 году. Сами они могут быть очень разбиты немцами, но кое-что все-таки
выиграть, благодаря тому, что немцы, вероятно, будут побеждены русскими.
И заметьте, я верю в нашу победу - не потому, что знаю хорошо нашу боевую
подготовку, и не по расчету на то, что совокупность напряженных франко-русских
военных сил превзойдет численностью военные силы Ћсреднеевропейской лигиЛ,
а
потому что Россия в этом случае будет служить все тому же племенному началу,
все той же национально-космополитической политике, все тому же обманчивому
Протею всеобщего смешения. Война у нас будет все-таки через славян,
через наши права на Болгарию и на Сербию. Война будет с Австрией, положим;
но если Германия не догадается во время покинуть свою союзницу, а в самом
деле вступится за нее, то она пострадает жестоко, как пострадали все
те, которые противились племенному потоку.
Но и побитая Франция побита
будет все таки не так легко, как в 1870 году. Далеко опередившая Германию
на пути гражданского уравнения, она только что сравнялась с нею в военном
отношении. Империя Германская, правда, по гражданскому строю
пока
(до русских над нею победы) стала, как я говорил, уже
более похожа
на империю Наполеонов, чем на самое себя, на свое прошедшее; но за то республика
Франция в военном отношении стала теперь более похожа на эту новую Германскую
империю, чем была при своем императоре.
(Еще черта сходства и уравнения сил!..)
Германия 80-х годов - это нечто вроде Франции
50-х и 60-х годов. Франция 70-х и 80-х годов - это Германия будущего,
- Германия, безвозвратно побитая славянами, вот и все...
Что же может случиться во Франции после этой
борьбы? Допустим, что Франция будет победительницей.
Разве это возможно без временной военной диктатуры?
Конечно, нет. Пример тому 1871 год. Штатский
Гамбетта при всей силе своего характера оружием победить не мог, - не было
единства власти. Якобинская Франция теперь видимо колеблется между диктатурой
и анархией. Воспользуется ли диктатор анархией для достижения власти и
потом победит немцев, или прежде победит, а потом умиротворит внутренние
волнения, во всяком случае можно пророчить, что, и усмиряя, и побеждая,
он послужит хоть отчасти все тому же: то есть внутреннему уравнению и внешнему
сходству, - заграничному международному сближению гражданских идеалов и
социальных привычек.
У себя, во Франции, диктатор или даже король
непременно вынужден будет сделать что-нибудь для рабочих и для партии коммунистов.
В побежденной же Германии (кем бы то ни было, справа, или слева, или с
обеих сторон) непременно поднимет голову крайне либеральная партия,
общественное мнение обрушится на Бисмарка, на ЋмилитаризмЛ и повторится
здесь история Бонапартов, с тою, вероятно, разницей, что при старой династии
и при въевшейся уже в кровь конституции и не меняя монарха, Германское
государство станет только более похоже на искренно *) конституционное
королевство Людовика-Филиппа или современной нам Италии Савойского дома,
т. е. сделает сильный шаг к мещанской республике.
Что касается до социализма, так он, говорят,
в Германии еще глубже, чем во Франции.
Заметьте еще одно, опять-таки фатальное, стечение
обстоятельств для этой передовой Франции, которая первая в Европе ровно
сто лет тому назад противопоставила церкви, королю и сословности идею уравнения
и воплощения в Ћсреднем сословииЛ нации. У нее в течение этих ста лет
были три династии. Где же теперь даровитые представители этих династий?
Кто слышал о талантах и величии графа Парижского
(представителя либеральных Орлеанов)? Честный Генрих V, последний
из настоящих Бурбонов, скончался почему-то непременно бездетным!
(И физиология даже помогает революции!)
Бедного мальчика - Наполеона IV - убили дикие.
Это удивительно! Я не говорю: Ћзачем он поехал сражаться в Африку?Л Это
понятно, он хотел отличиться подвигами ввиду будущего трона. Я спрашиваю
себя о непонятном: почему именно он, бедняжка, не попал скоро ногой
в стремя и дал время дикому нагнать и заколоть себя, - ведь он, конечно,
умел ездить верхом? Почему не случилось этого же с другим, с каким-нибудь
неизвестным англичанином, а непременно с ним?
Кто же еще остался из претендентов у Франции?
Не старый ли герцог Монпасье, которого мы видели в Москве на коронации?
Или два Бонапарта: - старый же принц Наполеон - свободолюбец не
хуже Орлеанов, и его несогласный с ним и ничем не отличающийся сын, воображающий,
кажется вдобавок, что в 90-х годах этого века, можно идти по стопам Наполеона
I; - все они непопулярны, это раз; а во-вторых - все они не представляют
собой никаких новых начал, которых приложение не было бы уже и прежде испытано
Францией. Разница между всеми нынешними претендентами только в имени, в
фамильном знамени прошедшего, в звуке пустого предания, а не в существенном
- не в основных социальных принципах. Все то же: равенство прав и т.
д.; ЋБелый колпак, - колпак белыйЛ, как выражаются эти самые французы (Bonnet
blane, - blane bonnet!Л).
Великий человек, истинно великий вождь, могучий
диктатор или император - во Франции может нынче явиться только на почве
социализма. Для великого избранного вождя нужна идея хоть сколько-нибудь
новая, в теории уже назрелая, на деле не практикованная, идея выгодная
для многих, идея грозная и увлекательная, хотя бы и вовсе гибельная
потом.
На такой и не на иной почве возможен во Франции
великий вождь, хотя бы и для кратковременного торжества. Но чем же это
отзовется? Какою ценою купится? И к чему бы дальнейшему привел бы подобный
исторический шаг?
Не будем больше предсказывать; - не будем
как потому, что в общих чертах все это математически ясно, так и потому,
что частности и подробности, все изгибы и неожиданности этого пути, ясного
по главному направлению, предвидеть никак нельзя. Я скажу здесь только
об одной еще возможности: о победе Франции над Италией, все также прилагая
индуктивно
к будущему примеры и поучения прошлого.
*) Чем искреннее дарована конституция; чем строже выполняются
ее параграфы правительством, тем хуже хуже для будущего страны. Авт.
<........................................>
______________________________________________________________________________________
|