Таким образом, исходя из вышеизложенного, великие культуры
древности смогли появиться потому, что в результате предшествующей длительной
по времени биологической эволюции сознания оно, наконец, оказалось готовым
к более разумному и прогрессивному способу жизни. Время становления этих
культур с IV тыс. до н. э. по II – т. е. 2000 лет, что неизмеримо меньше
предшествующей длительности. Чем же объяснить, что такое становление не
произошло раньше? Ведь и в более отдаленные времена существовали долины
тех же самых рек и те же самые их периодические разливы, способствующие
развитию земледельческого хозяйства. Были в этих местах и люди. Археологическими
раскопками установлено, например, что первые поселения на территории средней
части Месопотамии появились в позднюю неолитическую эпоху (начало IV тыс.
до н. э.), и что исконные хозяева этих поселений принадлежали к древнейшему
этническому слою передней Азии – к племени, населявшему этот район до исторического
времени непосредственно и далее в глубину веков – вплоть до разрозненных
родовых групп.
Идентичная картина наблюдается и в долине Нила. Археологическими
раскопками были обнаружены поселения эпохи неолита, как в дельте, так и
в южной части этой могучей африканской реки. «Неоспоримо, – замечает Тойнби,
– явное сходство физических условий в долине нижнего течения Нила и нижнего
течения Ефрата, ставших колыбелью, соответственно, египетской и шумерской
цивилизации». Но подобную картину мы наблюдаем и в Северо-Западной Индии,
в бассейне реки Инда, где археологами были обнаружены развалины городов,
восходящие к III тыс. до н. э. и свидетельствующие о существовании в этом
районе больших государств. В бассейне Хуанхэ также обнаружены поздние неолитические
поселения и другие памятники, восходящие к периоду возникновения древнейшего
китайского государства Шан-Инь (начало II тыс. до н. э).
Мы полагаем, что сходство физических условий, в особенности
климатических, имело большое значение в том, что древнейшие цивилизации
возникли в долинах этих рек, а именно – в узкой полосе на земной поверхности
между 40-градусной параллелью и 25-градусной. Но решающим фактором явилось
то обстоятельство, что к IV тыс. до н. э. человек сделал качественный шаг
вперед в эволюционно-биологическом процессе освобождения сознания от превалирования
мистической доминанты, подавляющей всякую творческую инициативу. Нам кажется,
что конкретно это выражалось в том, что примерно в середине неолитической
эпохи, задолго до создания четких государственных объединений, в некоторых
из разъединенных племен, живущих в указанной нами узкой полосе от Египта
до Китая, мистическое отношение к природе (когда каждое дерево, каждое
живое и неживое существо сопричастно одухотворялось) было вынесено за скобки
непосредственной природы – т. е. было обозначено некоторое центральное
культовое место, где независимо от отличающихся родовых тотемов членами
всех родов, входящими в состав племени, мистические церемонии совершались
вначале на общих созывах – т. е. в особых случаях (война или, например,
стихийное бедствие), а затем и регулярно, перерастая постепенно в традиционное
культовое служение. Именно таким образом, очевидно, тотемизм начал отмирать
и переходить в идолопоклонство. Подобная централизация культового служения
была следствием того, что среди племен, живущих в гуще этнического многообразия,
в борьбе за выживание естественный эволюционный отбор происходил медленно,
но неуклонно по линии существенного увеличения роли индивидуального сознания
в сравнении с коллективными представлениями и, следственно, постепенного
отхода от партиципации в пользу логического осмысливания реальности. И
плюс к этому само наличие этнического многообразия приводило в результате
как межэтнических конфликтов, так и мирных договоренностей к увеличению
частоты экзогамных браков и в итоге к нормальной (в пределах кривой нормального
распределения Гаусса – графическое построение смотри
рис. 4 ) по отношению к инерционной массе численности представителей
III группы населения – именно тех мутантов, которые необходимы для эволюционно-биологического
процесса, текущего в генотипическом направлении.
О качественном изменении мышления, которое произошло в
те далекие времена, можно судить по смысловому содержанию некоторых стихов
из дошедшего до нас литературного памятника – песен о Гильгамеше (были
обнаружены глиняные «таблицы» с клинописным текстом этих песен на четырех
древнейших языках Востока – шумерском, аккадском, хурритском и хетском)
и по характеру архитектурных сооружений того времени, обнаруженных археологическими
раскопками.
Исследователями выяснение, что шумерские былины о Гильгамеше
сложились в конце первой половины III тысячелетия до нашей эры. Известно
также и то, что Гильгамеш (Бильгамес) – историческая личность – жрец и
военный вождь Урука, живший в 2800–2700 г. до н. э. Но больше того, этимологически
происхождение этого имени восходит, очевидно, к образу героя и верного
его спутника полубыка-получеловека, изображенных на шумерских печатях конца
IV – начала III тысячелетия до н. э.. Особенно любопытным, с нашей точки
зрения, свидетельством качественного изменения мышления является часть
эпоса о Гильгамеше, повествующая о его пребывание на острове карабельщика
Утнапишти (прообраз Ноя), и именно то место этого поэтического произведения,
где Утнапишти рассказывает Гильгамешу о потопе и о строительстве спасительного
корабля:
Заложил я обводы, чертеж начертил я:
Шесть в корабле положил я палуб,
На семь частей его разделивши ими,
Его дно разделил на девять отсеков,
Забил в него колки водяные,
Выбрал я руль, уложил снаряженье.
Три меры кира в печи расплавил,
Три меры смолы туда налил я,
Три меры носильщики натаскали елея...
Цифровые величины, встречающиеся в приведенном нами поэтическом
отрывке (шесть, семь, девять, три), не выходят за пределы десятка. «Первые
числа (до 10 или 12 приблизительно), – утверждает Леви-Брюль, – привычные
для пра-логического и мистического мышления, сопричастны его природе, они
лишь очень поздно сделались чисто арифметическими числами». И если это
так, то вполне вероятно, что количество палуб и отсеков на строящемся корабле
носит не только конструктивный, но и мистический характер. Следует отметить,
что числа в пределах от единицы до двенадцати называются довольно часто
по ходу поэтического повествования о Гильгамеше, что, действительно, говорит
о том, что человек того времени еще стиснут рамками пра-логического мышления,
но следует обратить внимание на то, что несмотря на мистические оковы определяющим
моментом при постройке корабля является логический подход – Утнапишти строит
грандиозное судно продуманно – по чертежу. Однако пралогическое мышление
еще занимает значительное место в жизни общества – очевидно, что вокруг
очага шумерской государственности еще существовали племена руководствующиеся
тотемическими представлениями. Внимательный читатель заметит, что в шумерском
эпосе есть некое, чуть ли не антагонистическое, противопоставление интеллектуального
Гильгамеша (представителя населения, предпочитающего оседлый образ жизни)
новоявленному другу Энкиду – дикому степняку, необузданному кочевнику,
чье мышление слепо подчинено коллективным первобытно-мистическим представлениям
–
Гильгамеш уста открыл и молвит:
«Энкиду, друг мой, твоя мать антилопа
И онагр, отец твой, тебя породили,
Тебя воспитали хвостатые твари
И скот в степи и на пастбищах дальних!»
Противопоставление оседлого образа жизни кочевому в эпосе
носит не эпизодический характер, но, исходя из экспозиции произведения,
было в те древнейшие времена вопросом чуть ли не самым актуальным. Блуднища
(чей профессионализм, судя по детальному эротическому описанию в поэме
процесса соблазнения, ни в чем не уступает современному – «раскрыла Шахмат
груди, свой срам обнажила, – увидел Энкиду – забыл где родился!» говорит
своему возлюбленному:
Зачем со зверьем в степи ты бродишь?
Давай, введу тебя в Урук огражденный,
К светлому дому, жилищу Ану...
Светлый дом – это, вне всякого сомнения, культовый храм
бога неба Ану, покровителя города Урука. И, таким образом, смысл речи блудницы
Шахмат сводится к тому, что она просит Энкиду оставить кочевой образ жизни
и приобщиться, иначе это не назовешь – к новой вере. И несмотря на то,
что дружба с Гильгамешем невольно вводит кочевника в систему пусть не иных
религиозных представлений, но все же, очевидно, претерпевших в сравнении
с теми, что ему знакомы, существенное изменение, он продолжает мыслить
по-старому – пра-логически. Критическая коллизия переживается «неофитом»
сопричастно, как первобытным человеком – в собственном смысле слова:
Энкиду поднял с одра свои очи,
С дверью беседует, как с человеком:
Знал бы я, дверь, что такова будет плата,
Что благо такое ты принесешь мне, –
Взял бы топор я, порубил бы в щепы,
Циновку привязал бы в дверном проеме!
Нельзя пройти и мимо того факта, что библейская история
Адама и Евы косвенно (в алегорической форме) напоминает историю взаимоотношений
кочевника Энкиду и блудницы Шахмат в эпосе о Гильгамеше. Судите сами –
Шахмат (Ева) покоряет Энкиду (Адама) красотой своей и искусством в деле
любви. Но суть «грехопадения» не в этом, а в том, что Шахмат (Ева) соблазняет
Энкиду (Адама) прелестями оседлой жизни (плодами «от дерева познания добра
и зла» – Бытие, гл.2:17). В поэме о Гильгамеше детально и непосредственно
описано первое боевое крещение Энкиду на этом богопротивном поприще – то,
как он цивилизует свою буйную энергию в объятиях великолепной блудницы
(надо отметить, что она это делает с неподражаемым мастерством):
Смирился Энкиду – ему, как прежде не бегать!
Но стал он умней, разумением глубже...
И если в библейской истории Бог предупреждает, что непослушание
приведет человека к гибели и, когда оно становится фактом, заменяет немедленное
уничтожение на вечное проклятие; то «грехопадение» действительно приводит
Энкиду, в итоге (после целого ряда героических подвигов), по решению великих
богов (Ану, Эллиля и Шамаша) к смерти. Есть и проклятие, но оно касается
только соблазнительницы Шахмат и проклинает ее сам Энкиду, заменяя по просьбе
Гильгамеша длинный перечень своих недобрых первобытно-жестоких пожеланий
на противоположные – милостивые и гуманные.
О качественном изменении мышления, выраженном в характере
архитектурных сооружений того времени, наиболее полно можно судить по данным
архитектурных раскопок произведенных в Северо-Западной Индии, в бассейне
реки Инда. Развалины древнего города в Мохенджо-Даро сохранились особенно
хорошо. Исследования показали, что это был крупнейший город начала III
тыс. до н. э. Улицы этого города тянутся, как правило, строго параллельно
с востока на запад и с юга на север. Фасады зданий выровнены в одну линию,
их углы на поворотах округлены. Центральная улица достигает в ширину 10
метров (очевидно в этом городе пользовались колесным транспортом). Среди
стандартных построек выделяется дворец с залами, служебными помещениями
и кладовыми для хранения продовольствия. Общая картина города создает впечатление
о явно продуманной сознательно проводившейся планировке. Мышление его создателей
пра-логическим уже никак не назовешь.
Такого же рода сооружения, принадлежащие тому же самому
времени, раскопаны в бассейне этой же реки несколько севернее – в Хараппа.
На основании того, что не имеется каких бы то ни было
археологических свидетельств о возведении подобных сооружений в более ранние
исторические периоды и на основании исследованных нами моментов эпоса о
Гильгамеше, мы с полным основанием можем утверждать, что с IV по II тыс.
до н. э. произошло качественное скачкообразное изменение мышления, выраженное
усилением в нем логической доминанты.
Библейское повествование, как известно, начинается с Сотворения.
Но здесь, в связи с нашим исследованием, следует обратить внимание на стих
5 главы 2 из Бытия, но не на утверждение аллегорического характера, что
до Сотворения на земле ничего не росло – ни полевого кустарника, ни полевой
травы , и не на то, что не росло это потому, что «Господь не посылал дождя
на землю», а на то обстоятельство, что главной причиной такой всеохватывающей
безотрадности было отсутствие «человека для возделывания земли». И тут
мы сталкиваемся с первым противоречием. Исходя из Бытия, гл 5:2, Бог заранее
знает, что создает человека для «возделывания земли» – для тяжелого физического
труда – т. е. для проклятия, выраженного им в гл. 3:19 – «в поте лица твоего
будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю». Почему же при такой
предопределенности, идущей от Него, от самого Создателя, Он помещает человека
в райские условия ничегонеделания в Эдеме? Только ли для того, чтобы искусить
его плодами «от дерева познания добра и зла»? Мы предполагаем, что здесь,
в начале библейского повествования, в мифической форме выражена не только
мысль, что «для возделывания земли» нужны знания, но и та, что цивилизация
и сам человек, как человек разумный (Homo sapiens), начинаются с того момента,
когда человек становится способным в результате предшествующей многовековой
генотипической мутации перейти от кочевого к оседлому образу жизни и научается
при этом возделывать землю.
Отсюда вытекает, что отмеченное нами выше противоречие,
связанное с Сотворением человека, есть противоречие кажущееся. Для того,
чтобы быть действительно Сотворенным, человек должен был вначале пройти
долгий путь эволюционно-биологического преобразования: освободиться от
оков мистического мышления – стать человеком разумным. Накопительный процесс
становления насчитывал, вероятно, сотни тысячелетий, и внешне ничем себя
не проявлял до тех пор, пока количественное накопление не привело к достаточному
увеличению усредненно-коллективного уровня адекватного контактирования
с реальным объектом и вследствие этого к качественному скачкообразному
изменению иерархических, социальных и прочих общественных структур. И то,
что накопительный процесс становления до обозначенного нами момента происходил
в историческом смысле
так долго, объясняется тем, что в кочевых условиях коллектив, очевидно,
мог быть спаянным только при условии племенной организации родовых общин
по тотемным признакам и браки, как правило, носили эндогамный характер
– заключались внутри данной общественной группы – т. е. племени, что не
способствовало ускоренному процессу мутации.
То, что родственные древние индейские цивилизации ацтеков
и майя значительно моложе цивилизаций древнего востока, служит еще одним
доказательством тому, что на темпы биологической эволюции сильное влияние
оказывает наличие этнического многообразия, способствующее мутационным
процессам и, следовательно, повышению уровня усредненно-коллективного сознания,
а значит и переходу в более короткие исторические сроки от племенной организации
общественных групп к менее архаической, когда заключение экзогамных браков
становится естественным элементом жизни.
Попробуем объяснить нашу гипотезу в отношении индейцев
несколько более аналитически.
По той причине, что в Америке не обнаружено древних ископаемых
остатков человека, которые относились бы ко времени, предшествующему последнему
ледниковому периоду, а также на основании антропологических, археологических
и этнографических данных ученые предполагают, что заселение Америки осуществилось
из Азии через Берингов пролив после последнего отступления ледника. Но
что значит заселение? – в каких количественных масштабах оно происходило?
В антропологическом отношении индейцы довольно однородны и близки по всем
своим признакам к монголоидной расе. Сравнение всех индейских языков в
грамматическим отношении и словарные соответствия между разными индейскими
языками говорят о взаимном родстве всех индейских наречий. В сумме своей
это свидетельствует, что в Америку примерно 10–15 тысяч лет тому назад
из Азии через Берингов пролив переселилось, вероятно, несколько родовых
общин, имевших по линии ближайших предков общее происхождение – т. е. одинаковые
культурные навыки и один язык.
Через несколько тысяч лет потомки этих переселенцев, кочуя,
размножаясь и отпочковываясь новыми родовыми общностями, расселились по
всей Америке. Понятно, что при этом этнического многообразия и в помине
не было. Понадобилась смена нескольких десятков поколений, чтобы различие
биохоров и соответствующих способов приспособления к окружающей среде привели
к зачаткам этнического многообразия (фенотипическая мутация) и в результате
к активизации мутационных процессов и естественного отбора по генотипическому
признаку. Вот почему переход от пра-логического мышления к логическому
у коренных народов Америки произошел значительно позднее, чем у народов
Европы и Азии. Приглушенность этнического многообразия долгое время держала
индейские племена в состоянии близком к реликтовому. Но и сегодня они,
при условии сохранения чистоты крови, значительно ближе уровнем своего
усредненно-коллективного сознания к реликтовым этносам, чем к тем этническим
сообществам, которые вписываются в воспеваемый и прославляемый по всему
миру стандарт. И если время от времени раздаются возмущенные голоса, что
Соединенные Штаты Америки страна демократии и свободы и что индейцев никто
не заставляет жить в резервациях; они, мол, сами виноваты в том, что не
хотят растворяться в американском, или что то же самое – в современном
образе жизни, то на это мы со всей ответственностью заявляем – им не позволяет
это сделать реликтовый уровень сознания – они не то чтобы не хотят – они
к этому биологически не подготовлены – они не могут!
Развивая нашу теорию и высказывая при этом мысли крамольные,
с точки зрения общепринятого, с неуклонной последовательностью ведущие
к пересмотру целого спектра социальных и естественных наук, мы предвидим
появление на мировой арене наших яростных оппонентов. «А как же согласуется
с реликтовостью индейцев, живущих в резервациях, – спросят они с иронически-въедливой
интонацией, – мексиканское или, например, бразильское экономическое чудо?»
Суть этой въедливости заключается в идеологизированном мышлении – оно привыкло
считать свою позицию гуманистической, а нашу расистской. Но у нас, в этом
смысле, нет никакой позиции. Мы противники подобной априорности. У нас
есть результаты исследований наших предшественников и наши усилия в этом
же направлении. Исходя из уже проделанной нами работы, мы с уверенностью
заглядываем в разного рода справочники и энциклопедии, зная заранее, что
найдем в них сведения, лишний раз убеждающие нас в правильности наших теоретических
рассуждений. Но судите об этом сами: