1. Основная масса населения современной Мексики (до 60%) – смешанного индейско-испанского происхождения – метисы и креолы. Индейцы, сохранившие свою первозданную этническую чистоту, составляют не более 20% от общего количества. Численность многих из 45 индейских племен и народностей не превышает 3–5 тыс. человек. Четыре индейских народа – майя, отоми, сапотеки и миштеки – насчитывают каждый немногим более 200 тыс.человек. Сосредоточено коренное древнейшее население Мексики в наиболее отсталых, аграрных районах страны. 
   2. В Бразилии состав населения более разношерстный. 35% населения составляют «белые». 25% – метисы. 25% – мулаты. 12% – негры. 3% индейцы – коренные жители Бразилии, сохранившиеся в отдаленных и малоблагоприятных для заселения районах – бассейне реки Амазонки и плоскогорье Мату-Гросу. 
   Даже беглого взгляда на эти статистические данные достаточно для того, чтобы обратить внимание, что характерной особенностью этих стран является подавляющий процент метисов, креолов и мулатов в составе населения. И, вообще, что собственно говоря мы подразумеваем под словами метис, креол, мулат? Если говорить об отдельных индивидуумах, то та информация, которая содержится в смысловом значении этих слов, правильно отражает суть дела. Но если называть, например, 60% населения Мексики метисами, то такое определение кроме того, что имеет оскорбительный оттенок, несущий в себе смысловую окраску расовой нечистоты, не отражает реального положения вещей, ибо эти 60% не те метисы, которые сегодня метисы, а завтра нечто другое, могущее исчезнуть – нет! – это уже неистребимая константа – это новый народ, получившийся в результате бурных и сложных процессов этногенеза. И, очевидно, что это молодое этническое образование, сложившееся исторически недавно из двух народов – индейцев и испанцев, не могло обойтись без некоторого числа пассионариев – без представителей III группы (одаренные, талантливые, гениальные) – без инициативных и умных людей (не поддающихся гипнотическому влиянию иерархизма) – без тех, которые, вероятно, дали толчок техническому и научному прогрессу и этим самым привели отсталую страну к процветанию и благополучию. О том, какое давление испытывают инициативные и умные со стороны того общества, которому они верой и правдой служат или пытаются принести пользу, мы обязательно поговорим по ходу нашего исследования. Предварительно отметим, что мы отдаем должное Гумилеву, пытавшемуся определить фазы этногенеза в отрезке от времени возникновения любого нового этноса до момента его неминуемой гибели. И мы готовы согласиться с делением процесса этногенеза на такие фазы (фаза подъема, акматическая, надлома, инерционная, обскурации, регенирации, реликта), но при условии, что эти фазы никакого отношения к пассионарному напряжению не имеют (доводы нами будут приведены несколько позднее). Отметим также и следующий нюанс – мнение Гумилева, что мутации, приводящие к пассионарному напряжению, отражаются лишь на «стереотипе поведения, но редко влияют на фенотип», требует, с нашей точки зрения, более конкретного уточнения. Человек, как мы это уже выяснили, мутирует в генотипическом направлении. И мутация эта носит вполне определенный характер – она увеличивает силу нашего сознания. И именно от меры этого увеличения зависит стереотип нашего поведения ( от корреляции сознательного и бессознательного, присущих каждому человеку, как неотъемлемая часть его жизни). 
   И еще один просчет в теоретических рассуждениях Гумилева. Он отказывал пассионарности, как явлению, в генетическом и наследственном распространении в глубину. По Гумилеву получается, что пассионарии возбуждают в инерционной массе (во II группе населения) по каким-то еще не открытым законам пассионарное напряжение. При этом пассионарию необязательно проявлять какую-либо активность – сам факт его присутствия приводит в действие пружину этого процесса. «Пассионарность, – утверждает Гумилев, – обладает еще одним крайне важным свойством: она заразительна. Это значит что люди гармоничные (а в еще большей степени – импульсивные), оказавшись в непосредственной близости от пассионариев, начинают вести себя так, как если бы они были пассионарны». Гумилев недвусмысленно дает понять, что инерционная масса, лишенная источников энергетической трансформации – т. е. пассионариев, должна неизбежно превратиться в реликт. При этом Гумилев не делает никакого различия между низшим обществом и тем конечным этническим продуктом, который получается при прохождении пути этнического развития цивилизованным народом. Отсюда напрашивается однозначный вывод – Гумилев считал, что человеческие сообщества, при всем своем многообразии, остаются в сопутствующем им историческом процессе биологически неизменными. И, кроме того, Гумилев не дал никакого физического объяснения процессу описанной им трансформации пассионарного напряжения от пассионариев к непассионариям. Если, действительно, для передачи такого напряжения инерционной массе достаточно само присутствие этих необыкновенных людей, то в этом случае факт такой передачи имеет мистический характер и по этой причине никакому объяснению не поддается. Но Гумилев, исходя из тех методов, которые он принимает за основу в своих научных исследованиях, был человеком аналитического ума и, вне всякого сомнения, не мистиком, а атеистом. Вполне возможно, что способность пассионарев вызывать в инерционной массе пассионарное напряжение, он причислял к явлению социально-гипнотического порядка, относившемуся, с точки зрения официальной идеологии, к запрещенной теме и поэтому предпочел об этом умолчать. Та ненависть, которую он испытывает к советскому режиму, уничтожившему его отца, невысказанным мотивом пронизывает от начала до конца всю книгу Гумилева «Этногенез и биосфера земли». Ведь и его отец был пассионарием, пожертвовавшим своей жизнью. Частое упоминание Львом Николаевичем Гумилевым в этой книге конкистадоров, в качестве пассионариев, созвучно с одним из лучших стихотворений Николая Степановича Гумилева «Конкистадор». И все же, несмотря на такое, идущее изнутри физиологическое диссидентство, незаурядный мыслитель и ученый пытается примирить с неординарным мировоззрением своим тоталитарную одиозность, постоянно цитируя «основоположников». Но примирения не получилось, ибо с точки зрения услужливой цензуры в книге не могло оказаться такого места, которое можно было бы не запретить. И запретили. Книга Гумилева «Этногенез и биосфера земле», насколько нам это представляется, при его жизни не издавалась. Антропологический подход ученого и узколобое догматическое мышление не могли иметь общих точек соприкосновения. Они были враждебны друг другу. 
   Чтобы читатель более позднего поколения, чем наше, смог реально ощутить деформированность того жестокого времени, мы приглашаем его заглянуть в словарь иностранных слов, выпущенный в 1955 году, и найти в нем слово антропологизм и прочесть следующую трактовку: «АНТРОПОЛОГИЗМ – ненаучное объяснение явлений общественной жизни свойствами и потребностями отдельных людей как биологических существ, а не на основании исторических законов развития общества». 

   Итак, на наглядном историческом примере мы видим, что именно метисация населения, дает толчок к выходу из реликтового состояния и ведет к ускоренном темпе к переходу от мистического мышления к более современному – логическому. Но при этом следует учесть, что переход этот вовсе не означает, что конечным продуктом этого процесса является ньютоно-картезианский способ мышления, берущий свое начало из аристотелевской логики, базирующейся на трех законах – законе тождества, законе противоречия и законе исключения третьего. Согласно исследованиям этого вопроса, который мы осуществили в «Новой парадигме», мы убедились в том, что аристотелевский закон исключения третьего во многих случаях не срабатывает. Возьмем, например, исторический процесс в той же самой Мексике. Когда она в 1519–1521 году была завоевана испанскими конкистадорами, перед ними в скором времени само собой был поставлен ребром вопрос, заключающийся в исключении третьего: или мы, или индейцы – третьего не дано! Индейцы также, несмотря на доминирование в их сознании мистического мышления, поставили этот, подчиняющийся строжайшим правилам аристотелевской логики, вопрос, но только в обратном порядке. Это, кстати, говорит о том, что законы аристотелевской логики не всегда приводят к истине при контактировании с реальным объектом и поэтому могут быть присущими как современному, так и мистическому мышлению. Истина, как мы это уже доказали в «Новой парадигме», заключается в третьем – в том неизвестном, которое исключается. И, действительно, жизнь распорядилась более правильно и более справедливо, чем тот печальный итог взаимного истребления, к которому могло бы привести строгое следование аристотелевскому закону исключения третьего. Она воспользовалась для решения более мудрым и более высоким принципом, а именно – мирным: ни то (не испанцы) и ни другое (не индейцы), но третье – новый народ! И именно этот, самой жизнью осуществляемый способ выбора  и является вернейшим признаком, характеризующим феномен осознанного мышления, в отличие от первобытно-мистического. 
  

Принято считать, что древнейшие цивилизации Китая, Индии, Египта и Месопотамии возникли благодаря благоприятным природным условиям в низовьях крупнейших рек, где наносные почвы, климатические условия и возможность искусственного орошения способствовали развитию земледелия и невольно приводили к оседлому образу жизни. «Великие цивилизации прошлого были цивилизациями великих рек, и исследователи привыкли рассматривать реку как предпосылку для возникновения той или иной культуры, – пишет немецкий писатель К. Керам в известной книге «Боги, гробницы, ученые» и тут же указывает на ошибочность такого подхода, – но американские цивилизации отнюдь не являлись речными цивилизациями, и тем не менее в их процветании не приходится сомневаться». Это обстоятельство, подмеченное К. Керамом, служит подтверждением нашей мысли о том, что скачок от нецивилизованного состояния к цивилизованному совершается тогда и только тогда, когда уровень усредненно-коллективного сознания, благодаря мутагенным факторам и наследственной передаче приобретенных признаков, достигает той критической величины, которая позволяет человеческим сообществам в короткий исторический срок освободиться от оков мистического мышления и выдвинуть на передний план логически осознанное контактирование с реальностью. 
   Что касается влияния географических зон и климатических условий, то их в этом процессе следует отнести к влияниям косвенным – в том смысле, что некоторые географические зоны при определенных климатических условиях способствовали в древности к конкурентной локализации этнического многообразия, что неизбежно приводило к ускорению мутационных отклонений эволюционного характера и в итоге к появлению первых древнейших цивилизаций. 
   Таким образом, по ходу нашего исследования мы вынуждены констатировать факт, что начало скачка (в том смысле, в каком мы это понимаем) совпадает с исходным моментом еврейского летосчисления (Сотворение мира) – начало IV тыс. до н. э., а следовательно и осевое время, ошибочно приурочиваемое Ясперсом к периоду возникновения мировых религий. При этом небезынтересно отметить, что в Библии точно указывается географическое место той глины оседлости, из которой был вылеплен Homo sapiens – река, вытекающая из Эдема и разделяющаяся на четыре реки. Имя четвертой реки – Ефрат, в нижнем течении которой возникло Шумерийское государство и разворачивались события, описанные в эпосе о Гильгамеше. 
   Отметив, что с самого начала библейского повествования говорится о том, что человек Сотворен «для возделывания земли», мы невольно пришли к выводу, что речь идет, прежде всего, об увеличении роли сознательного и уже после этого существенного приобретения исполнение Божьего предначертания – возделывание земли «в поте лица», требующее осознанного терпения. И все в этом смысле было бы понятно, если бы не выражение, говорящее о познании добра и зла. Категории добра и зла изменчивы, ибо зависят от той морали, которая присуща тому или иному коллективу. Но во времена Адама и Евы, когда контуры государства Шумерийского едва-едва намечались в том смысле, что в низовьях Тигра и Ефрата появились, вероятно, первые случайные намеки на Шумерийские поселения оседлого типа – что тогда могло пониматься под добром и злом? 
   Очевидно, что добром считались все те новые традиции, в том числе и культовые, которые возникали в результате оседлого образа жизни, злом – пережитки кочевого. И разве Библия это не история этнического рождения народа еврейского в процессе перехода от кочевого образа жизни к разумному – оседлому? Но здесь важно усвоить момент, что такой переход не состоялся бы без биологического становления сознания – вначале его, как первопричины, потом всех сопутствующих атрибутов, как следствия. У современного же человека сложилось совершенно противоположное мнение, что усложнение техники и теоретических элементов познания принуждает развитие мышления к следующему витку. Причем, развитие это выражается, по его мнению, в улучшении способностей, но при этом структурально, на генетическом уровне, мозг от поколения к поколению не меняется – остается точно таким же, как и был. А если и есть какие-либо генетические вариации, то они относятся к признакам вторичного характера, ибо являются следствием технической эволюции и усложнения теоретических изысков. 
   Вдумчивый читатель может возразить – если среди оседлых племен оседлость стала восприниматься, как признак цивилизации, а значит и добра, то как же это получается, что в тоталитарных государствах, или в соответствии с терминологией Бергсона – в обществах закрытого типа, где на современном уровне, как правило, внешняя сторона жизни выглядит вполне цивилизованно, зло может проявляться в размерах не идущих ни в какое сравнение с ужасами и жестокостью кочевых, или что то же самое – варварских времен? Надо сказать, что в настоящее время нет на земле ни одного государства, которое, сообразуясь с бергсоновским пониманием существа этого вопроса, можно было бы назвать обществом открытого типа, ибо если даже и случается такое явление, то на кратчайший исторический срок, ибо, как правильно замечает Бергсон, подобная возможность быстро исчерпывает сама себя – «часть нового отлилась в форму старого; индивидуальное стремление стало социальным давлением; и обязанность окутывает все». Оставим на время более глубокое и детальное погружение в суть этой проблемы, но предварительно отметим, что идеологическое и силовое давление, оказываемое такими режимами на коллективное бессознательное каждого индивидуума, взятого в отдельности, трансформирует способность всей инерционной массы руководствоваться в своей повседневной жизни гипнотическими влияниями, исходящими, если не от вождя, то от партии, стоящей за его спиной; или от волеизъявления любых других властвующих структур. 
   Не секрет, что существенное гипнотическое влияние на инерционную массу оказывают средства массовой информации. Во времена, когда эти средства были развиты недостаточно, роль главного гипнотизера принадлежала всевозможным культовым центрам. Нас интересует в этом плане единственный вопрос, не выходящий за рамки нашего исследования – какова роль эволюции сознания в развитии основополагающих религиозных идей? – в каких конкретных формах это влияние обнаруживается? – и, наконец, к чему это приведет? 
   Начнем с того, что человек, очевидно, имеет такое же биологическое происхождение, как и вся прочая «живность» – с той лишь разницей, что он намного эффективнее эволюционирует генотипически – в сторону все более и более рационального контактирования с окружающей средой. Еще Юм, исходя из собственных наблюдений, утверждал, «что животные подобно людям многому научаются из опыта и заключают, что одинаковые явления всегда будут следовать из одинаковых причин», но при этом подчеркивал невозможность того, чтобы заключения эти были основаны «на каком-либо процессе аргументации или рассуждения».