38
После пережитого Павел почувствовал
неодолимое желание с кем-нибудь посоветоваться. «С родителями? Ни в коем
случае – мать сразу инфаркт получит. С Зарой? Черт возьми – я же в командировке...
Все равно не скроешь! – признают нормальным, будут судить. А если нет?.. Одно
другого не легче... А вдруг не то и не то – например, прокурор откажется от
обвинения, потому что мотивы... Зачем я гадаю? – события надо мной, а не я
над ними. А над чем я? – я над собой, но правосудие не должно этого видеть –
я червь... Господи, что же мне делать?» Над центральной городской гостиницей
зажглась реклама: ХРАНИТЕ ДЕНЬГИ В СБЕРЕГАТЕЛЬНОЙ КАССЕ... ХРАНИТЕ ДЕНЬГИ В
СБЕРЕГАТЕЛЬНОЙ КАССЕ... ХРАНИТЕ ДЕНЬГИ В СБЕРЕГАТЕЛЬНОЙ КАССЕ... «Как испорченная пластинка, – и тут же,
– а как думают
остальные?» Остальные не обращали на рекламу никакого внимания. «Неужели я
сумасшедший?» Вечерняя улица привела его к букинистическому магазину –
огромный замок, проушины новые – в палец толщиной!.. К окнам присосалась
сигнализация. На дверях четыре кнопки и объявление: «ЗАКРЫТО НА ПЕРЕУЧЕТ».
«Ничего хорошего ты в жизни не сделал. Радуйся, что хоть эти изменения из-за
тебя происходят».
– Привет!
– Привет! – ответил машинально, –
оглянулся: походка знакомая – катящаяся. «Это он поздоровался? – ну да, он. –
Савва». Бывший одноклассник удалялся, респектабельно отклонив плечи назад –
не человек, а пампушечка. «Так и должно было быть, – подумал Павел, вспомнив
школьные годы, – такие переходят улицу жизни только на перекрестках и только
при зеленом свете!»
39
– Мы страшно за тебя переживаем, – сказал
Костя.
«В основном вы переживаете за себя», –
подумал Павел.
– А где Вера? – спросил.
– По магазинам бегает.
– Я пришел рассказать правду.
– Какую правду?
– Никто ко мне не приходил, никто за мной
не следил.
– Вот хитрец – за сколько ты их загнал?
– Я все эти книги в милицию сдал.
– Что ты наделал?
Павел попытался объяснить все, что с ним
произошло, но Костя не поверил.
– Не ври! – прокартавил. – К тебе милиция
приходила. – История с ПНД? – ты прилепил ее к делу. Молодец, Павел – здорово
все придумал. Отсидишь полгодика в дурдоме, и на этом дело закроют.
– Пора уходить, – приподнялся, подумал –
«зачем я сюда пришел!»
– Посиди. Вера должна вот-вот появиться.
Расскажешь ей сам – она ведь не лишняя... Кстати, вчера я с ней ходил в
оперный. Видели Сеню. Он, как всегда, с новой девочкой.
– У него новых девочек нет – он их всех
зовет Манями.
– Эту Маню зовут Зарой.
– Зарой?
– А что?
– Да так – имя у нее цыганское.
– Что имя? Мордочка и фигурка, будто с американского
журнала списаны – можешь себе представить, если Сеня уверял меня, что у него
серьезное намерение! – в уголках Костиных губ появилась слюна.
– Надумал жениться?
– Если у него и эта очередная, то он уже
никогда не женится.
– Один я закоренелым холостяком останусь,
и неожиданно, – ты им обо мне ничего не говорил?
– Кому им?
– Сене!
Костя засуетился – кожа на лбу сморщилась
– стал похожим на кролика.
– Если ты Сене не веришь, то кому
верить?! – он же твой друг!! – знаешь, что он мне посоветовал? – пойти в
милицию и признаться, да только…, – Костя проглотил фразу так, будто
подавился.
– Что только?!
– Жаль, что ты поспешил. Это нужно было
бы всем троим – одновременно! – ты всю вину на себя берешь, потому что судить
тебя все равно не будут, а мы – мы, в этом случае, становимся просто
свидетелями, а теперь..., – обиженно замолчал, вытирая побелевшую слюну.
– Отвратительная привычка!
– Какая?
– Не договаривать!
– Потому что все яснее ясного – если ты
расколешься, они могут приклеить, что я и Вера основные, что ты у нас для
прикрытия.
– Твое опасение поверни, прежде всего, на
самого себя. – Вчера Сене рассказал, сегодня Мише расскажешь, завтра – Грише.
– Я думал, что ты умнее! – сказал Павел и, не попрощавшись, направился к
выходу.
«Интересно, разговор обо мне у них
происходил при Заре или нет? А, впрочем, мне безразлично. Я даже рад, что ей
встретился Сеня. Ей нужен именно такой – мудрец-обыватель!»
– Скажите, как попасть на Чернышевскую?
– Любым трамваем вверх, остановку
спросите, – сказал Павел и снова отключился – представил себе Костю и Веру у
следователя: «Мы не знали, куда ведет нас этот сумасшедший; мы думали, что он
нас домой провожает; мы сообразить не успели, потому что нормальному такое в
голову не придет; мы действительно перенесли книги, но только потому, что они
не нужны нам; да, только поэтому – боялись, что вы нам не поверите».
– Здравствуй, Павел! – произнесла
квадратная, приземистая фигура.
– Как здоровье, Хая Менделевна? –
приостановился.
– Врагам не желаю! – схватила его за
рукав – дернула, – представляешь, в январе два дня мусорная машина не
приезжала, так я собрала картофельные лушпайки в кулек и отнесла к Нагорному
рынку. – Думала, не поймают – а куда же нести?.. – Мне, старухе, везет, как
всем нам – наткнулась на рейд. «Покажите паспорт!» – говорят мне. – Сволочи,
им бы такую одышку. – Ты носишь при себе паспорт? – спросила она требовательно.
– Нет! – сказал Павел – улыбнулся...
Старуха схватила его за второй рукав –
дернула...
– Вот и говорю я им то же самое. «Адрес?»
– спрашивают. Соврала бы, да не в моем возрасте. «Фамилия?» «Черномордина». «Имя,
отчество?» «Анна Михайловна». Меня солдаты и в гражданскую и в отечественную
так называли. Если бы собрать всех тех, которых я из огня на своем горбу
вынесла, так они бы им не такой рейд устроили. Времена пошли, прямо скажу,
сырые – почитай газету «Днепр Вечерний» за второе февраля – там, в заметке
«Изобретатели мусора» моя счастливая старость с такой издевочкой расписана,
что передать невозможно – она перевела дух и горько вздохнула, – как ты
думаешь, война во Вьетнаме скоро закончится?
– Не знаю.
– То-то и оно! – она повернулась к нему
спиной и удалилась, совершая свой обычный вечерний моцион – движение в
пределах фасада.
40
Павел вскочил в парадное, взбежал по
ступенькам, открыл дверь и бросился в постель, не раздеваясь. Земное
тяготение улетучилось. Разум отделился от тела, как хвост кометы. Температура
– минус 273 градуса по Цельсию. Метеоритная пыль. Рука, с трудом преодолевая
собственную тяжесть, приподнялась, заслонила лицо – бесполезно! – жара
проникала сквозь ладонь, обжигала зубы. Кто-то поднес к голове раскаленный
прут – кто? – Павел проснулся, окинул испуганным взглядом комнату, пришел в
себя и рассмеялся – солнечный луч в роли палача-инквизитора! – это он
несколько минут тому назад сполз по стене к спинке дивана и осторожно
прикоснулся к щеке.
41
Подъезд – улица – деревья – мебельный
магазин.
– Извините, – над сигаретой наклонилась
шляпа, – спасибо!
– Не за что.
Перекресток – универмаг – Октябрьское
отделение милиции – второй этаж... Капитан Бывалин отчитал Павла за
неуважение к проявленному доверию.
– Я просил явиться к девяти – вы
опоздали!
– Товарищ капитан...
– Не надо оправдываться, Павел
Михайлович. Времени у нас мало. Я звонил главному врачу. Нас ждут.
– А где находится судебно-медицинская
экспертиза?
– При областной психиатрической больнице
– и, вообще, не кажется ли вам, Павел Михайлович, что вы задаете мне больше
вопросов, чем я вам?
– Вы же не сказали мне, что это будет
сегодня!
– Экспертиза, Павел Михайлович, в
спецподготовке не нуждается.
– Вы неправильно меня поняли – я имею в
виду совсем другое – я не взял из дому самое необходимое.
– Что именно? – спросил следователь
настороженно.
– Зубную пасту, щетку, мыло,
электробритву.
– Туда брать предметы не разрешается.
Идите вниз, Павел Михайлович, – ждите у входа.
– Как долго будет длиться экспертиза?
– Около тридцати суток.
– А после?
– Да вы не волнуйтесь, – в голосе
следователя прозвучала едкая ирония, – прокурор добавит!
Павел знал, что областная
психиатрическая больница находится за городом, что занимает она большую
территорию и обнесена высоким забором. В нескольких километрах от больницы
росли леса, строились дачи, а где-то посередине, разросся поселок Игралкино.
В былые времена, когда город был небольшим и только старые трамваи ползли по
улицам, игралкинцы редко покидали поселок, разве что на базар – продать
что-нибудь или купить... Бывало, что дети уезжали из поселка, но ненадолго –
получив специальность и кое-какой жизненный опыт, возвращались в насиженное
гнездо. Недавно больница праздновала двухсотлетие, но в каком году возник
поселок – этого даже работники местного исторического музея не знали.
Народные предания передавали из уст в уста, что первыми основателями поселка
являлись сумасшедшие – те, от которых отказались родственники. Повара, врачи,
медсестры, бухгалтера, уборщицы – персонал больницы набирался из коренных
игралкинцев. Город рос – маленькие овраги засыпались, через большие
перебрасывались мосты. Появились автобусы и троллейбусы. Трамваи стали более
быстроходными – дребезжали по-новому. Произошел культурный обмен – многие игралкинцы
начали работать на заводах, а некоторые городские жители среди обслуживающего
персонала больницы – Павел сталкивался с игралкинцами даже в центральных
городских учреждениях. «Уханов!» – вспомнил, что его бывший директор коренной
игралкинец.
– Машина только через полчаса будет и
все это результат вашего опоздания, – сказал следователь.
Павел обернулся и увидел туловище –
наполовину высунувшись из дверного проема, оно обеими руками держалось за
дверь. Над белым-белым воротничком, как из оправы, торчала шея. Ложбина
выделила два мощных сухожилия. Неожиданно нижняя рука оторвалась от двери и
взметнулась к козырьку. Шейные сухожилия перекосились – голова повернулась,
окинула улицу взглядом и посмотрела на часы. Брови насупились. Рука взметнулась
еще раз и, оголив позолоченный ремешок, приложила часы к уху...
– Я сам могу доехать, – сказал Павел,
обращаясь к туловищу.
– Без меня, Павел Михайлович, вас не
примут; я обязан передать вас из рук в руки, – сказало туловище и,
оттолкнувшись от двери, исчезло в проеме.
Павел решительно зашел в помещение...
– Не понимаю, товарищ капитан, зачем
машину гнать, если двадцать минут автобусом ехать?
– Не забывайте, что это
судебно-медицинская экспертиза, – следователь сделал ударение на слове
«судебно», – и что вы находитесь под следствием. Существуют определенные
правила – как преступника, судебные органы должны доставить вас в спецмашине.
– Товарищ капитан, машина пришла, –
доложил следователю дежурный.
Капитан Бывалин подошел к окошку.
– Я у вас папочку положил, товарищ
старшина... Да не ту!.. Дело Копровина... Вот-вот!
Дежурный подал папку и капитан, сунув ее
подмышку, направился к выходу. Павел пошел вслед за ним. Машина стояла у
входа.
– Здравствуйте, Семеныч, – сказал Павел
шоферу, как своему старому знакомому.
42
Автоматические двери открылись, и
спецмашина въехала на территорию, рассеченную множеством аллей, тропинок и
дорог.
– Рулюй к приемному, – сказал капитан и
Семеныч, не задумываясь, поехал по одной из дорог, которая несколько раз
сворачивала и пересекалась с другими.
Машина остановилась...
– Вылезай! – сказал капитан Бывалин и
открыл дверцу.
«ПРИЕМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ОБЛАСТНОЙ
ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЫ», – прочел Павел вывеску на дверях одноэтажного
здания, окна которого прижимались к земле. За стволами виднелись такие же
здания – стены не облицованы, кирпичи побелены наголо. Но, бабочки,
перелетающие от цветка к цветку… Многочисленные и разной формы клумбы…
Стриженые кустарники… Вековые деревья и свежий воздух… Впечатление курортной
местности.
Помещение приемного отделения.
Сиротливая задумчивость – мужчины и женщины, сидящие в откидных креслах и не
обращающие внимания друг на друга – знакомое лицо. «Да это же декан
механического факультета – вроде бы никаких ненормальностей за годы моей
учебы в горном институте за ним не замечалось».
– И вы тут, Захар Евсеич?
Преподаватель
посмотрел на бывшего студента как на человека пропащего – мол, а ты чего? – и
показал на авоську с фруктами.
– Брату – десятый год здесь лечится.
В ожидалку вошла медсестра.
– Копровин, есть такой?
– Я Копровин.
– Идем, дружочек, – сказала и,
переваливаясь на коротких ногах, пошла по коридору.
Душевая. Окна, наполовину закрашенные
масляной краской. Павел сбросил одежду. Медсестра подхватила ее и унесла.
Перед входом в душевую кабину стоял мужчина – белый халат оттеняли красные
пятна на оспенном лице и картофелевидный нос с синими прожилками. Окуная
бритву в таз с водой, он, словно клоун – мимикой подозвал к себе клиента,
хлопнул его пятерней по животу; осклабившись, взбугрил возле растительного
покрова кожу и, заглядывая в глаза, занес бритву. «Проверяет на какой-то
комплекс», – подумал Павел, пытаясь скрыть свою неподатливость.
– Не бойся, не отрежу, натяни карандаш,
подними бейцелы, – приговаривал парикмахер.
Медсестра вернулась, прижимая к себе
полотенце, кальсоны, рубашку, серый халат и шлепанцы. Шлепанцы упали на пол –
остальное она небрежно бросила на подоконник.
– Быстрее банься, дружочек – у нас так
долго не моются!
Обтершись наспех, надев принесенное
белье на влажное тело, Павел вместе с медсестрой вернулся в приемное
отделение.
– Быстро тебя обработали! – сказал
капитан Бывалин.
43
Павел сел в будку. Капитан захлопнул за
ним дверцу и сел в кабину.
– А теперь к нашему рули!
Семеныч кивнул. Минуя замысловатые
перекрестки, подъехал к огороженному зданию. Павел заметил, что и другие
здания огорожены, но это по особенному – выше каменного забора в два ряда
натянута колючая проволока, верхняя кромка забора облицована битым стеклом,
сторожевая вышка...Капитан подошел к проходной и нажал кнопку. Звякнул
металлический засов, двери открылись, вышел милиционер.
– Пополнение привез?
– Как видишь, – ответил Бывалин, кивком
головы приказал Павлу следовать за ним и, миновав проходную, показал пальцем
на скамейку, стоявшую у входа в здание, – подождешь здесь.
На клумбах пламенели канны. Между вторым
рядом колючей проволоки и забором, сладко вытянувшись, положив голову на
лапы, отдыхала овчарка. Въездные ворота находились рядом с проходной – четыре
железобетонных столба обозначивали это место. На столбы с трех сторон и
сверху натянута сетка: одна сторона огороженного объема примыкает к проходной
– другая, пересекаясь со вторым рядом колючей проволоки, к забору; третья –
смотрит на клумбы; четвертая – на облака.
– Передаю вам этого субчика из рук в
руки, – услышал Павел повеселевший голос капитана Бывалина.
<............................................>