АСТМА
1
До конца обеденного перерыва
оставалось несколько минут. У высокого входа одного из городских учреждений
вели беседу три молодых специалиста.
– Говорят, что он магазин ограбил.
– Какой?
– Букинистический.
– Каким сроком отделался?
– Никаким.
– Взяткой отмазался.
– А я слышал, что в это дело не хотели
какого-то директора вмешивать.
К сплетникам подошел четвертый –
поинтересовался:
– О ком речь?
– О Сидорове, – сказал первый.
– Нет, о Петрове, – возразил второй.
– А я думал, что об Иванове! – удивился
третий и пояснил, – я точно знаю, что ему предложили написать заявление по
собственному желанию.
2
Сидоров-Петров-Иванову снились змеи.
Одна из них лежала в болотной луже, только ноздри торчали над поверхностью –
вот почему он не заметил ее! Змея сделала резкое движение, и он кинулся
бежать, задыхаясь и напряженно рассуждая о том, ядовитая она или нет.
Оглянулся – почувствовал, что у змеи отрасли крылья. «Неужели догонит!» –
подумал и приподнялся, опираясь на локоть. В воздухе плавали мелкие вещи –
курительная трубка, пепельница, восемь матрешек и зубная щетка – все это
приближалось к кишке металлического шланга, торчащей из дверной щели. Дышать
было нечем – воздух высасывался... «Попасть на улицу через дверь я не могу, –
рассуждал он. – Даже пробовать не надо – кто-то придерживает ее – не мог же
там появиться шланг сам по себе, – почему я задыхаюсь? – воздух должен
поступать с улицы, но, увы – похоже, что вся планета лишается атмосферы!»
Радио передавало утренние новости, голос диктора звучал бодрее обычного, но
дышать становилось все труднее. Передвигая то стул, то себя, Сидоров-Петров-Иванов
открыл дверцу шкафа, вытащил все простыни, которые там находились, и
состыковал их надежными узлами. Привязал один конец к батарее – остальные,
открыв окно, перебросил через подоконник. Окна соседних квартир оказались
открытыми. «Видно там происходит то же самое», – подумал он, пальцами и
зубами вцепившись в самодельный шнур.
Сидоров-Петров-Иванов ошибался – на улице ничего не изменилось – прохожие
улыбались, разговаривали друг с другом, терпеливо стояли на трамвайных
остановках – только ему не хватало воздуха! «Я болен, я сумасшедший!» –
говорил он самому себе, жадно присматриваясь к тому, что происходит вокруг.
Сомнение подтачивало его силы все больше – «а если я нормален?» – задавал он
себе нелепый вопрос и казнил себя за тот первобытный эгоизм, который делал из
него художника. Даже окурок, оставивший на себе ободок оранжевой помады,
вызывал его реакцию; даже в спичках, которые зажигались то тут, то там, он
надеялся заметить что-нибудь тождественное тому состоянию, в котором
находился он сам. И вдруг ему повезло – на углу улицы лежал замусоренный
клочок газеты – его взгляд остановился, прикованный необыкновенным текстом:
ВСЕМ, ИСПЫТЫВАЮЩИМ КИСЛОРОДНОЕ ГОЛОДАНИЕ, ОБРАЩАТЬСЯ ПО АДРЕСУ: г.
Кладбищенск, кислородный завод...
Приписка – ехать любым троллейбусом до тупика!
3
Молодая медсестра повела его по узкой
аллее, усаженной низкими кустарниками, к большому двухэтажному зданию,
огражденному колючей проволокой. Миновав проходную, отомкнула бронированную
дверь и вежливо попросила войти.
В комнате горели лампы дневного
освещения. В центре возвышался бак с резиновыми присосками.
На стенке бака слесарным зубилом
вырублено
.
.
Возле присосок на коленях стояли люди и
жадно дышали. Второй выход из комнаты закрывала металлическая решетка – возле
нее на табурете сидел санитар-игралкинец, стриженный под ежика.
– Делай то, что делают другие, – сказал
он и новичок, упав на колени, пополз к баку.
4
Через день-два на доске происшествий
появилось объявление: ВНИМАНИЕ! – разыскивается человек, пропавший без вести.
Возраст – 33 года. На правой щеке, возле уха, родимое пятно величиной с
пятак. ВСЕХ, КТО ЧТО-НИБУДЬ ЗНАЕТ, ПРОСИМ СООБЩИТЬ В МЕСТНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
МИЛИЦИИ.
Объявление висело полгода, но такая
приманка приклеивалась не первый раз – ее старались не замечать, а если и
замечали, то, ускоряя шаги, проходили мимо – каждый был рад тому, что еще
дышит!
5
.
.
.
ВЕРБОВАННЫЙ
Романтик: Запах сосны!
Папоротники! Корень женьшень! Тундра! Олени! Охота на медведей!
Павел: Сибирь с высоты птичьего полета казалась
голой.
Романтик: А ближе?
Павел: Маленькие деревушки, сработанные
из дерева. Деревянные настилы вдоль улиц. Дерево дешевле асфальта. Уставшие
люди. Искореженный бульдозер. Общежитие для вербованных.
Романтик: И ты в нем жил?
Павел: Я не хотел в нем жить.
Романтик: Почему?
Павел: Потому что – бардак! – местное
население называло это общежитие дурдомом!
Романтик: Какие там люди?
Павел: Я встретил только одного. Он
говорил со мной, ударяя себя кулаком в грудь: «Скажи, чего мне не хватает?
Дом есть, деньги есть, жена есть, дети есть... Хочешь, я одолжу тебе тысячу
рублей?» Огромный, он стоял в кальсонах, доски под его босыми ногами скрипели,
по щекам стекали скупые слезы – они напоминали смолу, которую источал
уничтожаемый в окрестностях лес...
Романтик: Он пил?
Павел: И я пил, потому что у нас был
мужской разговор. «А зверь лютый, – говорил он мне, – ты в самый момент его,
можно сказать»... Через неделю он снова пригласил меня к себе и на столе я
увидел обещанное.
Романтик: Алмазы!!!
Павел: Обыкновенные, бумажные деньги.
«Возьми, – басил он настойчиво, – пусть тебе повезет. Я и жена мечтаем уехать
из Степановки, но у этой деревни мертвая хватка». Я не благодарил его. Я
оставил ему своего верного товарища – нож с вмонтированным устройством для
возвращения на планету иев.
Светило солнце – наши тени падали на
ближайшие кочки – казалось, что нашему рукопожатию переломали кости... Что
может быть искреннее молчаливого прощания? – мы знали, что больше никогда не
встретимся. В Томск я летел самолетом У-2, из Томска в Новосибирск –
самолетом ТУ-144. И Новосибирский аэродром мое настроение не улучшил. На
скамейке, рядом со мной сидел парень. «Мой Якутыю шлопает!» – сказал он мне и
посмотрел на меня вопросительно, «А я Алма-Ата будут лететь». «Эслы эст тэбэ
дыплом, шлопай воздухам Грузыя!»
Весна полмесяца как кончилась, но холода
отступать не хотели – тоскливо... Около противоположного дома лежит человек –
упал, схватившись за угол стены. Неподвижная поза, расстегнутый пиджак,
вылезшая из-под ремня рубашка, оголенная часть живота – все это приковывает к
себе внимание, вызывает тревожное любопытство... Возле лежащего собралась
толпа... «Так и закоченеть можно!» – произнес жалостливый голос. «Напился в
стельку, а жена дома ждет!» – выразил свое возмущение другой. «Такому любой
холод нипочем!» – поддержал третий. «Смотрите, у него губы посинели!» – сказала
молодая женщина. Кто-то высказал мрачное предположение: «А если он уже умер?»
В этот момент к углу дома подъехала машина с красными крестиками на черной
обшивке – толпа притихла... Из машины вышли игралкинцы и положили остывшее
тело на носилки – накрыли простынею, подняли – толпа расступилась – понесли,
приподняли еще выше, и только тогда стало понятно, что этот человек свою
задачу на Земле выполнил.
Толпа разошлась... Я снова направился к
скамейке – присел... Поправляя плащ, заметил на плече большое, мокрое,
расплывчатое пятно. «Неужели меня осчастливила птица?!» – подумал я и
посмотрел вверх, но там, в глубине, несмотря на середину июня,
просматривалась глубокая осень.
Романтик: Что это было?
Павел: По-видимому, это была ворона!
ИЛЛЮЗИЯ
Местный житель – его личный шофер
Сайдулаев, подъезжая то к одному дому, то к другому, доверительно
перешептывался о чем-то с обитателями, что-то выспрашивал у них, о чем-то
советовался с ними и, наконец, помог ему найти квартиру:
– Это болшой началнык! – сказал он
колеблющемуся Сабирову – хозяину добротного черепичного строения.
– Спат – здэс, дэвка – нэт, водка – нэт!
– произнес Сабиров, кивнув на правую половину флигеля.
Целый день Павел отмывал полы от помета
– зимой в этом помещении хозяин держал овец. В открытую дверь влетали и
вылетали две ласточки – семейная пара: «А как же быть с этими жильцами –
теперь-то дверь закрывать придется?» – подумал и, движимый благими
намерениями, снял форточку, Сабиров выразил недовольство самоуправством
квартиранта. Павел объяснил, в чем дело. Сабиров ушел – вернулся с ломиком.
– Разбивала гнездо, прогоняла птичка, –
поднял ломик.
– Если их прогнать, в доме поселится
несчастье! – сказал Павел в надежде на то, что хозяин окажется суеверным, и
не ошибся – Сабиров боязливо посмотрел на снующих ласточек. – Она вечером
кричала, утром кричала, отдыхать мешала, – сказал он и, опустив ломик,
добавил, – я думала, чтобы твоя была хорошо!
Каждый житель села имел приусадебный
участок, имел его и Сабиров. Погоды стояли такие жаркие, что арыки
пересыхали. Для того чтобы добыть воду, Сабиров решил копать глубокий
колодец. Павел помог старику, и тот вечером позвал его на ужин. Отказываться
нельзя – обидится.
– Откуда к нам ехала? – спросил.
– С Украины, Черниговский,
– Власовец?
– Что вы, власовцы в Сибири – пересадили
их.
– Моя сын школа МВД учится, – похвастался.
– Посылка присылала, практика проходила, банда раскрывала, – вытащил из
кармана небольшой пакетик – развернул. – Курить надо, хашиш!
Квартирант достал папиросу, выпотрошил
табак на газету, перемешал с предложенной щепоткой и снова наполнил гильзу –
утрамбовал спичкой. Сделав несколько затяжек, бросил окурок в пепельницу.
– Не берет! – сказал он Сабирову и,
попрощавшись, ушел к себе.
Спать не хотелось. Попробовал читать –
не получалось – глазные мышцы не подчинялись волевому усилию – зрачки
возвращались к прочитанному, и, облюбовав какое-нибудь слово, подолгу на нем
сосредотачивались... Павел отложил книгу... Возбуждение нарастало... «Я не
хочу смотреть на потолок, не смотрю», – подумал он, прикованный к свисающей
паутине и к живописным трещинам. И новый угол зрения – полы! – овечья
мочевина, пропитавшая доски, испарялась – вызывала удушье... «Подлец!» –
подумал он о Сабирове – каждое утро хозяин, ехидно улыбаясь, спрашивал, не
болит ли у него голова, и предлагал таблетку от головной боли...
Электрический самовар! – крышка с глубокой вмятиной, бока с облупившимся
никелем – зрачки остановились на кранике – вчера он его ремонтировал, «Капает
или нет?» – провел ладонью по клеенке – сухо! «Сто лет будет работать!» –
подумал, удивляясь своему богатому воображению – оно вывернуло краник так,
что все внутренние поверхности оказались снаружи – и начало его шлифовать,
оставляя на мелком карборундовом зерне следы светло-зеленого цвета: «Да это
же медный купорос! – теперь понятно, почему я, с тех пор, как поселился
здесь, страдаю желудком!» Где-то щелкнул выключатель – у Сабирова! – это его
окна погрузились во тьму. Павел понимал, что необыкновенная острота слуха –
результат действия наркотика... Шаги! – частые остановки и осторожное пошаркивание
говорили о том, что человек улицы не знает – шел, боясь оступиться. Окрестные
собаки, учуяв в прохожем незнакомца, злобно залаяли, и вдруг к барабанным
перепонкам прилип душераздирающий вой такой силы, что в комнате задребезжали
стекла. Ласточки проснулись и, оставив гнездо, замелькали перед глазами,
суматошно полосуя комнату. «Наконец-то у меня начинается галлюцинация», –
подумал Павел. В окно кто-то царапался. Вой достиг кульминации, выворачивая
все внутренности своей первобытностью – это был вой затравленного и
умирающего зверя, зовущего на помощь. Зверь плакал, умолял, взывал и
агонизировал – неожиданно заскулил жалобно и протяжно – перешел на еле
слышное всхлипывание – умолк... Павел глянул на будильник – два часа ночи –
сбросив одежду на пол, лег, прижимаясь устало к подушке – глаза закрылись
сами по себе, сердце начало стучать ровнее – уснул. Утром его разбудила
громкая ругань. Вскочив с кровати, подбежал к окну и отодвинул занавеску –
возле вырытого колодца стоял Сабиров – держал шест. Его физиономия брезгливо
морщилась, еще более выделяя большой приплюснутый нос. Опустив конец шеста в
колодец, пытался что-то вытащить и, каждый раз, когда это что-то
соскальзывало, вздрагивал шест в его руках и хрупкий, хрустальный воздух
раскалывали хриплые матюги. Павел натянул штаны и, откинув щеколду, выскочил
на помощь.
– Спала овечка ленивый, не помогала
старик, еба твоя мама! – приветствовал его хозяин.
Павел заглянул в колодец. Шест Сабирова
чуть-чуть приподнимал над поверхностью подпочвенных вод дохлого пса.
Несколько в стороне, из будки выглядывал хозяйский кобель по кличке Султан –
взгляд у него был до такой степени осуждающим, что Павел догадался о том, кто
царапался сегодня ночью в окно флигеля – подошел к будке, погладил собаку:
– Поверь мне, что я бы спас твоего
товарища, – сказал он и, вздохнув, добавил, – если бы не гашиш!
В этот день Павел побывал в нескольких
совхозах района – проверял готовность машинно-тракторного парка к уборочной –
работа не тяжелая, но времени забирала много, так как совхозы находились друг
от друга на больших расстояниях – в первом же увидел, что машины не очищены
от грязи. То ли солнце светило слишком ярко, то ли духота стояла невозможная,
но ему показалось, что наличная сельскохозяйственная техника сработана
местными гончарами – отчитывая механика МТП, взял молоток и для наглядности
ударил по одному из тракторов – корпус дал трещину. Ударил еще раз и трактор
начал разваливаться, превращаясь в глиняные черепки. Ремонтники, стоящие вокруг,
не удивились – удивился только Павел, но вида не показал: в этот момент он
почему-то представил себя в роли Миклухо-Маклая, книгу о котором он читал еще
в детстве – в ней говорилось, что отважный путешественник не погиб среди
папуасов только потому, что не вмешивался в их жизнь. Во всех остальных совхозах Павел
вел себя деликатнее – никого не отчитывал – к тракторам старался не
подходить. Приехал домой поздно – горел свет – хозяин не ложился спать...
Квартирант поздоровался с ним – не ответил – смущенно закашлялся и сказал:
– Ищи другая койка, нехорошая ты
человека, пес топила, беда приносила, машина гробила!
«Уже узнал! – подумал Павел со злостью,
которая мгновенно улетучилась, – да это же еще одна тайна – кто бы мог
подумать, что в этом селе действует самый совершенный беспроволочный телеграф
в мире!» – молча, повернувшись к Сабирову спиной, растворился в темноте –
ночевал на берегу реки, завернувшись в тулуп чабана – блеяли овцы.
ЦВЕТЫ И ПЕТУХ
Что думает он? – этот вопрос она не
задавала себе. Он – не имело для нее никакого значения. Квартира-то трехкомнатная! – кухня, ванна –
все необходимые удобства, без которых человеку среднего возраста уже тяжело.
Она думала, что его привязывает к ней именно это. В ее дом вхожи только
деловые люди – правда, она их не любит, но и обойтись без них не может. Вчера
одна из ее знакомых, Софья, принесла петуха и четыре килограмма баранины.
Софья – женщина недалекая, но практичная – работает в столовой при городском
отделении милиции. Нургуль мечтает защитить докторскую. «Что связывает этих
двух женщин? Сегодняшний сон? – Нургуль держит петуха за голову, Софья – за
хвост. Каждая тянет птицу к себе. Софья кричит: «Помоги мне поступить в
институт – две тысячи тебе, три – ректору!»
– Зачем тебе диссертация? – спросил он,
пуская дым в приоткрытую форточку.
– Я тщеславна, – ответила, – и потом –
это же деньги!
– А я?
– Что ты?
– Зачем я тебе нужен?
– Ты? – задумалась. – Ты человек иного
мира, – в ее голосе зазвучало искреннее сожаление, – ты никогда не будешь
близок кругу моих знакомых. Ты годишься как любовник – как муж ты не
подходишь мне. Моя родня откажется от меня, если я выйду за тебя замуж...
Он слушал ее, подпирая одну руку другой,
сжимая пальцами подбородок – эта женщина ни разу не пошла с ним ни в кино, ни
в театр – боялась, что знакомые увидят их вместе. Только Софья знала о его
существовании – от остальных его прятали в шкафу.
Ночью, когда хозяйка, утомленная любовными
ласками, уснула, он осторожно, как вор, оттянув защелку замка и, ударив
плечом парадную дверь, выскочил на улицу. Поближе к вечеру он купил на алмаатинском базаре
петуха и букет гладиолусов, который тут же надежно привязал к петушиным
лапам. Остановив такси, попросил доставить подарок по указанному адресу,
заверив водителя, что там свадьба.
– Зачем вместе связал? – спросил таксист
настороженно.
– О, старая студенческая традиция! –
сказал Павел, вытащив из кармана хрустящее вознаграждение и, чтобы убедить
таксиста окончательно, добавил, – погулял бы да не могу. Срочно в Москву
вызвали – я ракетчик!
Водитель посмотрел на клиента с
нескрываемым уважением – денег не взял.
– Птицу брось туда, – сказал он, кивнув
на заднее сидение.
Машина тронулась – петух дернулся и
затих, уткнувшись клювом в цветы.
<....................................................>