. Реферат Д. Н. Ляликова

на тему Р. Лифтон,

«Пережившие Хиросиму»

=========
R. Lifton
Death in life. Survivore of Hiroshima.

New York, 1967. 594 p.
=========
12. Послеатомные лидеры в Хиросиме

 

Каждый исторический кризис или катастрофа, как правило, вызывают к жизни лидеров, способных указать другим выход из кризиса, помочь в разрешении конфликтов своих сограждан, «направив их желания на новые цели» (Э. Эриксон). В конечном счете задача таких лидеров – указать новые пути подхода к проблеме жизни и смерти (что, впрочем, автор считает одной из главных, хотя обычно и не замечаемых задач великих людей в истории).
           Однако в данном случае тотальность катастрофы, ее чисто технологический нечеловеческий характер привела к тому, что Хиросима не выдвинула и не могла выдвинуть крупных лидеров такого типа. Все это лидеры местного значения, сила которых внутренне подорвана (что не столь видно в примере № 1).
           Автор рассматривает семерых деятелей послевоенной Хиросимы (не приводя их имен), каждый из которых пред­ставляет определенный тип лидерства, Это, как он счи­тает, позволяет выявить некоторые дополнительные аспек­ты психоисторического опыта Хиросимы и может представ­лять интерес для социологии лидерства в целом.

Пример № 1. Тип героя. Примером лидера, поставив­шего своей задачей борьбу с последствиями катастрофы, мо­жет служить один крупный чиновник, который развил бурную деятельность уже в первые часы после взрыва, в обстановке всеобщего замешательства. Позднее он принимает активное участие в программе возрождения города, создании мемо­риального комплекса и т.д. В ней лучше различимы клас­сические черты мифа а герое – «пробуждение героя» в об­становке бедствия, «путь испытаний» я их конечное прео­доление.

В основе здесь лежит редкая способность к реакции действия в состоянии кризиса. Сама манера сопровождать сло­ва мимикой и жестами (необычная для японца) говорила о настоятельной внутренней потребности обращать любую мысль в действие. Наряду о этим автор отмечает, в нем чер­ты «протеического жизненного стиля» – как в способности соединять старые японские традиции со смелым новаторством, так и в умении ладить и с оккупационными и с центральными властями, и с «хибакуся» (хотя он и не избежал обычно­го с их стороны обвинения, что «торгует Хиросимой», «тор­гует своими погибшими родственниками» и т.д.). В целом это наиболее удавшийся лидер из числа лично переживших бомбардировку (3 тыс. м от гипоцентра).

Пример № 2. Мистический целитель. Другой стиль ли­дерства в условиях бедствия представлен одной уже не мо­лодой женщиной. Для генезиса этого типа важен испытанный ею интенсивный опыт «чудесного выживания», избавления от казалось бы неминуемой смерти, порождающий чувство сверхъестественного вмешательства, Она организовала групповые по­ходы к горячим источникам, около одного из которых объяви­лась статуя Будды, сходная с той, которая предстала ей в видении и где возникло нечто подобное «хиросимскому Лурду».

Биография ее оказалась сходной с типичной биогра­фией женщин-святых и женщин-шаманок (хорошо известных японской народной традиции) – одиночество и несчастия  в прошлом, чувство своей особой миссии и др. Встреча со смертью и победа над ней – классический путь шамана или святого целителя. Вера в действие целебных вод также универсально в связи с символикой воды, как оживляющего на чала. Однако вера целителя в свой личный миф представ­ляется автору далеко не полной, что можно было вывести из защитных интонаций в ее речи («конечно, может быть вы и не поверите, в наш научный век это должно звучать так странно...»). Это, конечно, ставит предел ее силе как целителя и лидера в целом.

Пример № 3. Духовный авторитет. Это буддийский священник, известный в Хиросиме как теолог и выдающийся оратор. Когда он говорит об атомной бомбе, его речь об­ретает большую внутреннюю силу и в то же время особую интимность. Это порождено необычностью его личного опы­та. Дело в том, что утром 6 августа он находился в храме и совершал молитву всего в 1700 м. от гипоцентра. В тот момент, когда все колонны храма рухнули, причем ни одна из них его не задела, он не прервал свои медитации и только отметил: «теперь я иду на свершение религиозного подвига». Как нередко случается, чудесное выживание ста­ло источником осознания своей особой миссии. Ряд лет он стремился освоить атомный опыт в рамках буддийской тео­логии. По данному им толкованию, атомная бомба есть крайнее воплощение четырех основных элементов зла и появи­лась она в момент максимального удаления от Будды. Боять­ся следует не бомбы самой по себе, а этого отхода от по­зиции истины. В целом воздействие его как лидера основа­но на преобразовании «комплекса жертвы» в чувство своей особой миссии и в способность передавать это чувство другим. Однако, по мере того, как эта спонтанно возникшая установка замыкалась в традиционные богословские рамки, его влияние падало.

Пример № 4. Научный авторитет. Научная интерпрета­ция призвана играть особую роль в отношении такого «научного продукта», как атомная бомба. Примером такого научного лидера явился один физик, ставший в Хиросиме влиятельным лицом. При всем том он испытал серьезный конфликт, связанный с его идентичностью атомного физика. С одной стороны – это чувство своей неполноценности по сравнению с американскими коллегами, с другой – специальный тип комплекса вины: сознание «научной вины», того, что физик, создающий атомную бомбу, по словам Оппенгеймера, «познает, что такое грех». В целом он должен признать, что наука сама по себе не может qтать средством для преодоления пережитого опыта.

Пример № 5. Атомный моралист. Моральный протест против перевооружения и продолжения атомных испытаний выдвинул в Хиросиме ряд деятелей. Один из них – в прош­лом профессор этики, тесно связанный с идеологией мили­таризма. Он сам сознает связь своей деятельности с оста­точным чувством вины за прошлое. В движении за мир он стремится избежать двойного стандарта в отношении ядер­ных испытаний – велись ли они с американской или с со­ветской стороны (позднее еще и с китайской). Этот рас­кол, пишет автор, вообще сильно ослабил все японское движение за мир. Позднее он радикально изменил стиль своих протестов, обратясь к старым традициям японского буддизма. Протесты при этом выражались в многодневном сидении в позе лотоса (дза-дзэн) перед кенотафом ядерных жертв[27]. Он развил и свою доктрину, согласно которой «цепная реакция духовных атомов должна восторжествовать над реакцией материальных атомов», за что и был прозван каким-то американцем «человеком-реактором». Обращение к старым японским традициям действительно избавляло от ряда конфликтов, но оно не могло стать средством массо­вого убеждения. Вообще, пишет автор, любые формы протеста сами по себе несостоятельны как средство для преодоления хиросимского опыта.

Пример № б. «Жертва атомной бомбы № 1». Так име­нует себя содержатель лавки «атомных сувениров», соору­дивший ее рядом с мемориальным комплексом. Занятие тор­говлей такого рода сделало его самым одиозным примером человека, «торгующего атомной бомбой» и «торгующего Хиросимой» – тяжелого обвинения для «хибакуся». Однако он держится вызывающе, охотно вступает в дискуссии с посетителями, часто в виде аргумента обнажая тело и де­монстрируя свои «атомные стигматы». Он организовал пер­вичную ячейку среди «хибакуся». Данный стиль лидерства связан о необычной способностью к развитии реактивных образований на комплекс жертвы и чувство вины, которое должно было быть интенсивным (будучи сам ранен, он спасся с женой, переплыв реку и оставив на берегу раненого отца, который вскоре умер). Это, видимо, достаточно ред­кий пример того, что атомная травма могла явиться средством для преодоления прежних конфликтов и дать выход подавленной агрессивности. Комбинация тяжелых телесных повреждений со склонностью к эксгибиционизму позволила выработать свой язык телесного протеста и новый жизнен­ный стиль, сделавший его привлекательным для определен­ных кругов. Развитием этого негативного стиля явилась и выдвинутая им идея – начать «движение отчаяния» («мы должны сказать всему миру: вы можете продолжать свои атомные испытания, а если вам этого мало, то и сбрасы­вать атомные и водородные бомбы»).

Пример № 7. Зелот атомной бомбы. Этот стиль ли­дерства построен на полной отдаче себя борьбе с пос­ледствиями бомбардировки. Данный лидер стал известен как руководитель «Клуба бумажных журавлей» – традицион­ного японского символа бессмертия. Он организовал, в частности, широкую помощь нуждающимся «хибакуся». Пол­ную отдачу себя на службу другим Лифтон также считает одним из средств для достижения символического бессмер­тия. Это связано с особой способностью обращать внут­реннюю тревогу и чувство вины, порожденное опытом выжи­вания, в энергию спасения других, направленную на борьбу с самим силами зла (что в терминах классического психоанализа можно было бы назвать удавшимся реактивным об­разованием). Ему присуща особая эмоциональная подвижность (важная одинаково для художника и политического лидера), быстрые переходы от любви к ненависти (близ­кие к тому, что в Эго-психологии именуется «регрессией на службе Эго»). Однако суть дела автор видит не в са­мой регрессии, а в достижении художником или лидером особого состояния всеохватывающей эмоциональности при игнорировании традиционных форм биологического выжива­ния и «перенесения всего процесса на уровень почти кос­мических идентификаций» /с.252/. В личности данного ли­дера также выступают элементы универсального мифа о герое, хотя в конечном счете он все же не становится «избавителем». Само это сочетание непрестанных усилий с недостижимостью поставленной цели выражает «сизи­фову дилемму каждого послеатомного лидера», одержи­мого борьбой со смертью, источником а двигателем кото­рой выступают сами образы смерти.

 

*           *
*

Хотя в опыте переживших атомную катастрофу легко выявить черты, общие для всех массовых бедствий, атомное оружие создало новый уровень выживания, «изменило ста­тус выжившего как человеческого существа» (с.165). Как это показали Хиросима и Нагасаки, уцелевший не просто подвергается тем или иным травматическим воздействиям, но и теряет свою прежнюю идентичность, Преодоление прош­лого опыта становится неизмеримо более трудным. Здесь нет надобности говорить о том, какую эволюцию претерпело ядерное оружие после Хиросимы. Опыт Хиросимы касается теперь всех и составляет «универсальный психо­исторический факт современной эпохи». Совсем не в мета­форическом смысле можно сказать, что «мы все – это выжившие в Хиросиме».

В прошлом великие перевороты, заканчивает автор, совершались теми, кто выжил в исторических катастрофах. Прорыв через порожденную катастрофой зону психического омертвения вел к новому восприятию мира и расширял го­ризонты сознания. Так было после крушения античного ми­ра и после великих эпидемий средних веков, породивших духовные течения предреформации. Но можно сказать, что на этот раз будет не так. Мы уже не имеем права надеять­ся на мудрость тех, кто выжил бы в будущей атомной ката­строфе. И здесь открывается единственный смысл Хиросимы: это последняя катастрофа, из которой еще можно извлечь какой-то урок.

 

. <

________________________________________________________________________________

 

п