За дверью

     Днем г-жа Ригер стонала от усталости, а ночью от одиночества и тоски; днем поглядывала на аллею, ведущую от ее пансиона к автостраде Тель-Авив - Иерусалим, в надежде, что кто-то из проезжих решит передохнуть в недорогих комнатах; 
ночью разглядывала за окном печальные звезды или мысленно беседовала с покойным мужем. 
     В эту ночь г-жа Ригер не стонала, потому что ложиться спать не спешила, а, подойдя к окну, долго слушала, как, звеня подобранными с земли сухими листьями, бегал ветер. А потом, когда в доме все смолкло, она задержалась возле чистой, откровенной глади зеркала, провела пальцами по еще не очень мятой шее и не очень глубоким морщинкам на лбу, облегченно вздохнула, наконец, погасила свет и легла в кровать, разгоряченная предчувствием того, что в дверь ее спальни постучат непременно осторожно и трепетно. 
     Дом молчал 
     «Сейчас! - подумала г-жа Ригер. - Сейчас он постучит! 
     Мучительно напряглась спина, и рука под одеялом касалась то жарких плеч, то живота и бедер, а немые губы шевелились нетерпеливо и молитвенно-просяще. 
     Дом молчал. 
      «Осенью ночи длинные, - думала г-жа Ригер, - в осенние ночи надо потерпеть...» 

     - Ты терпела долго-долго, - проговорил покойный муж Яков. 
     - Да.но... 
     - Молчи, милая, постарайся уснуть. 
     - Я стараюсь, но... 
     - Спи, пожалуйста, спи! 

     Вздрогнули, опустились веки и в тот же миг, ослепительно сверкнув, распахнулось серебристо-серое стекло окна и в комнату шумно скользнула лодка, залепленная желто-оранжевыми листьями. 
     - Вы?! - вскрикнула г-жа Ригер. 
     В лодке стоял мужчина, и радостная рука его к себе подзывала. 
     «Да...Да...» - молча отвечала г-жа Ригер, но, помимо воли, открыла глаза. 
     Ни лодки, ни мужчины не стало и осенних листьев тоже не было, а была лишь пустота и темень глухой и прохладной комнаты. 
     «Он - там! - старательно думала г-жа Ригер. - Мужчина сейчас там, за дверью!» 
     Дом молчал. 

     - Яков, я потерплю! Я смогу потерпеть еще! 
     - Спи, милая, спи. 
     - Я пытаюсь, Яков, кажется, я плохо пытаюсь... 

     Г-жа Ригер уже много лет не испытывала волнений и была спокойной, как бывает спокоен человек, который больше ни на что не надеется, и потому Это случилось для нее вдруг, словно кто-то повернул выключатель, и в пространстве скучного, усталого вечера вспыхнуло, ярко высветилось явление нежданного чуда. 

     «Мне нужен ночлег», - сказал мужчина днем. 
Г-жа Ригер ждала, что гость скажет еще что-нибудь, во всяком случае пояснит на сколько времени ему потребуется ночлег, но мужчина хмуро молчал, и только глаза его, широкие, светлые наполнились тусклой мутью. 
     Помолчав, они постояли еще немного, и вдруг г-жа Ригер сладостно вздохнула, тут же смутившись и этого вздоха и того чувства, которое словно высвободило в ней долгую, старательно упрятанную, хотя и досаждающую тайну. 
     Приветливо взлетев, рука г-жи Ригер позвала за собой в гостиную, в то время, как взгляд задержался там, где под кронами деревьев сгрудились шумливые вороны. 
     «Поживите здесь», - предложила г-жа Ригер. 
     Не ответив, мужчина закрыл за собой дверь комнаты и не выходил из нее до вечера. 
     За. ужином мужчина сказал: 
     - Хорошо, когда над головой крыша. 
     Г-жа Ригер повела плечами. Она заметила разлитую в глазах гостя усталость. 
     - Моя покойная мама говорила, что хорошо - это когда человек здоров. 
     - Возможно, - тихо, словно извиняясь, сказал мужчина, - в этом я смыслю немного. Никогда не болел... 
     - А мне, - прошептала г-жа Ригер, - а мне кажется, что хорошо, это когда есть Надежда... 
    

- Точно! 
     - Вы тоже так считаете? 
     - Когда человек одинок, то... 
     - Да, тогда не... 
     Мужчина поблагодарил за ужин, а г-жа Ригер осталась за столом одна, не замечая того, что по лицу ее заметалась мягкая улыбка, и она подумала о том, что утром сама подаст гостю большую тарелку с сендвичами; а потом, спохватившись, г-жа Ригер решила пойти и спросить у мужчины, не нужно ли ему на ночь дополнительное одеяло, но не спросила, потому, что другие мысли забегали в голове и, ей было жаль с ними расстаться. 

     - Яков, кажется у меня остановилось сердце. 
     - Что ты, милая, твое сердце бьется еще громче, чем вчера. 
     - Прости... Мой муж - ты! 
     - Я - далеко. Я навсегда... 
     - Зачем так... 
     Г-жа Ригер закрыла глаза, и что-то подхватило ее, вырвало из спальни наружу, понесло туда, где Иерусалим, где древняя башня, и худощавый мальчуган, слюнявя гриф синего карандаша, расписывает на стене слова, от которых глазам глядеть горячо и радостно. 
     - Придут люди и слова сотрут, - грустно говорит девушка. 
     - Я вернусь и напишу снова... 
     А потом страна воевала. Мальчуган больше не вернулся. 
     Дом молчал. Г-жа Ригер высвободила из-под одеяла руку, пошевелила пальцами, словно отыскивая кого-то в тишине, и подумалось ей о том, что в Иерусалиме, должно быть, в этот час много-много счастливых девушек. 
     Рука какое-то время оставалась в воздухе неподвижной, а потом скользнула к лампе. 
     Свет, горячий, колючий, залил глаза. 
     Сбросив с себя одеяло, г-жа Ригер подбежала к зеркалу, долго разглядывала шею, и, озябшая, вернулась к кровати. 
     Глаза залила жесткая холодная тьма. 
     «Что же вы?... Постучите... Постучите, и я услышу...» 
     Дом молчал. Г-жа Ригер подумала о том, что в ее жизни случались часы, дни, а то и недели, наполненные редким чудом Смысла, и тогда улыбались не только ее губы, но, как ей казалось, и руки, и плечи, и все внутри, а потом улыбка обрывалась. Обрывалась всегда. Минута начала оказывалась минутой конца. 

     - Яков, мне... 
     - Так уж это... Так оно - в мире живых... 

     Дом молчал. От прошлого не отмахнуться, потому что память ни в сейф, ни в карман фартука не упрятать, и она оседает в глазах, на кончиках пальцев или коже живота, и, чтобы от памяти избавиться, пришлось бы выколоть себе глаза или сорвать с тела кожу. 
     Минута начала. Она приходила всегда. Пусть в конце, но приходила. Не надо думать, что будет потом, за этой минутой, достаточно знать, что она придет. 
     Г-жа Ригер слушала тишину, боясь упустить тот миг, когда постучат в дверь, и когда горячая, сухая ладонь тронет ее плечо. 
     «Приходи», - просили безмолвные глаза. 
     «Приходи», - просили влажные губы. 

     К завтраку мужчина не вышел, потому что ночью повесился в комнате пансиона г-жи Ригер. 
Полиция передала его жене и двум дочерям тело и записку: «Я устал. Нет больше сил знать о том, что никому не нужен». 

<...............................................>

______________________________________________________________________________________

п