.
ГЛАВА X I I I.
Выборы во 2-ую Государственную Думу в г. Иркутске.
Когда я по требованию товарищей приехал в Иркутск,
чтобы лично поддержать свою кандидатуру, избирательная предвыборная кампания
собственно уже кончилась: на завтра после моего приезда уже должны были
быть выбраны выборщики в числи 80 человек, - а эти уже выбирают из своей
среды члена Государственной Думы (как я уже говорил выше, в Иркутске выборы
и в 1-ую и во 2-ую Государственную Думу происходили много позже нежели
в остальной России).
Хотя прошло уже около 1
лет с тех пор, как я скрылся из Иркутска и тщетно разыскивался местной
полицией, но все же свои избирательные права я сохранил; удалось мне это
благодаря оригинальному «разъяснению» Сената; Сенат «разъяснил», что в
городах, посылающих своего отдельного депутата в Государственную
Думу (а таким был Иркутск), все те лица, на чье имя нанята квартира,
обложенная квартирным налогом, сохраняют свои избирательные права даже
в том случае, если сами не проживают в городе; города, не посылающее своего
депутата в Думу, а выбирающие выборщиков в Губернское Избирательное Собрание,
почему-то по разъяснению Сената не пользовались такой льготой. Благодаря
этому я, хотя уже более 1
лет числился в неизвестной отлучке, но, наняв по доверенности чрез знакомого
квартиру на свое имя, сохранил свои избирательные права и теперь имел возможность
вторично выставить от имени Социал-демократического Комитета свою кандидатуру
в Государственную Думу.
При приезде я нашел для 1-ой стадии выборов
(избрание выборщиков) соглашение всей оппозиции против черносотенцев. Оппозицией
был составлен общий список выборщиков, и все обязались за него подавать
голос; этим, понятно, была вполне обеспечена победа над черносотенцами:
в действительности по всем 4-м участкам наш оппозиционный список прошел
громадным большинством.
Во 2-ой стадии, в городском Избирательном
Собрании из этих 80 выборщиков, должна была уже произойти борьба меж 3-мя
оппозиционными кандидатами. (Кандидаты были выставлены кадетами, народническим
блоком и социал-демократами). Условия соглашения касались только числа
выборщиков, предоставленного каждой из 3-х вступивших в соглашение организаций,
и были довольно сложны.
Каждая из 3-х политических партий: кадеты,
социал-демократы и народнический блок (сюда вошли социалисты революционеры,
народные социалисты и трудовики), получили одинаковое число мест по 22;
8 мест получила еврейская национальная организация, 4 места польская, 1
место магометане и 1 оставшееся получили по жребию народники.
При таком распределены голосов ясно было,
что мы, социал-демократы имеем наименьше шансов на победу. Если бы дело
дошло до выбора относительным большинством (по действующему закону, если
в течение 2-х дней ни один кандидат не получает абсолютного большинства
голосов, то на 3-ий день считается избранным получивший относительное большинство),
то должен был победить кадет, так как все национальные организации решили
подать голоса за кадетского кандидата: если же дело пошло бы на соглашения,
то мы знали, что кадеты (они это заявили) предпочтут провести народника,
а не социал-демократа.
И только благодаря особо счастливому для меня
стечение обстоятельств и ряду ошибок моих противников, мни удалось пройти
относительным большинством.
Прежде всего кадеты потеряли голоса еврейской
организации; евреям не понравился выставленный кадетами кандидат, так как
он обнаружил недостаточное знакомство с еврейским вопросом и недостаточно
определенно уяснил и себе и представителям еврейской организации свою позицию
в Думе по отношение к этому вопросу; они потребовали поэтому другого кандидата;
кадеты отказали и тогда евреи решили отдать свои голоса мне, а когда кадеты
уже выдвинули того кандидата, которого требовали евреи, было поздно. Затем,
когда кадеты увидели, что у меня обеспечено относительное большинство и
их положение безнадежно, - они хотели вступить в соглашение с народниками,
но здесь повторилась та же история, что меж кадетами и евреями; кадетам
не нравился выставленный народниками кандидат; они требовали замены его
другим и тогда обещали отдать свои голоса; народники, полагая, что кадеты,
прижатые к стене, все равно уступят, отказали, - и тогда кадеты решили
погибнуть со славой.
Таким образом я получил возможность пройти
относительным большинством. Но и тут я едва не был побит кадетом; в последний
момент нашлось несколько народников, положивших 6елые шары кадету; мы с
ним получили равное число голосов и я прошел только по жребию.
Все это время выборов я жил в городе, скрываясь
у знакомых; в данное время для меня особенно важно было избегать ареста,
так как, по толкованию наших юристов, арест мой сопровождался бы предъявлением
мне обвинения по какой либо статье, лишающей меня избирательного права,
а следовательно и потерей всей кампании.
Но для укрепления своей кандидатуры мне необходимо
было получить возможность изложить пред выборщиками свою программу и вообще
побеседовать с ними. Это тем боле было необходимо, что о программе и тактике
нашей думской социал-демократической фракции не только у обывателей, но
и у сочувствующих нам были самые неопределенный сведения; и это потому,
что единственный источник, откуда обыватели могли получать сведения, были
телеграфные отчеты С.-Петербургского агентства, очень кратко и очень извращенно
передающего речи наших ораторов, да еще кадетская или кадетствующая печать
местная и отчасти столичная, частью по незнанию, частью сознательно муссирующая
против нас.
Но как устроить это собеседование ?
Нелегально собрать 80 человек и тем паче выборщиков
невозможно было, да они и. не пошли бы на нелегальное собрание; явиться
на собрание выборщиков под чужой фамилией тоже нельзя было, так как на
такое собрание пропускают только выборщиков, по именным повесткам, контроль
ведет полиция, и за происходящее на собрании ответствен взявший разрешение,
а подводить его нельзя было. Мы нашли такой выход: взято было разрешение
на собрате выборщиков; собрание должно было произойти в помещении, откуда
был замаскированный тайный ход, мне известный, а полиции неизвестный; следовательно
отступление было обеспечено; нужно было только пройти на собрание.
На самом собрании по закону полиция не имеет
права присутствовать; роль ее ограничивается контролем за тем, чтобы прошли
только
выборщики. Когда все выборщики уже были в сборе, я, быстро пройдя с парадного
хода в подъезд, где меня уже ждали человек 8-10 выборщиков, - вмешался
в их группу и мы все вместе подошли к приставу сидевшему для контроля у
входа в зал, и все вместе предъявили ему именные повестки (получил я свою
через товарищей); пристав брал повестку, проверял по имеющемуся у него
списку выборщиков, значится ли такой в списке, делал в нем отметку, - и
выборщик проходил. Делал ли он это чисто механически или может специальных
обо мне инструкций не имел, так как администрация не могла предположить,
что я явлюсь на собрание, но как бы то ни было, я беспрепятственно прошел
под своей фамилией.
Собрание было открыто; каждый из нас 3-х кандидатов
успел произнести речь, в которой изложил свою программу; уже начались дебаты,
когда мне дали знать, что в полиции известно о том, что я на собрании,
и что по телефону идут усиленные переговоры по этому поводу меж приставом,
полицмейстером и губернатором, - а через несколько минут пристав вызвал
устроителя собрания и потребовал от него разрешения зайти на несколько
минут в зал заседания, чтоб передать мне непременное желание г-на полицмейстера
немедленно переговорить со мной.
Пока шли переговоры меж устроителем и полицией,
я через потайной ход благополучно скрылся.
История об этом таинственном моем появлении
и исчезновении, напечатанная на следующий день в газетах, возбудила сильный
интерес к выборам; полиция особенно энергично начала искать меня; квартира,
нанятая на мое имя, была осаждена шпионами; в полиции говорили, что меня
из Иркутска так не выпустят; что отсюда я уеду или в Таврический Дворец,
или же в Якутск.
Генерал - губернатор заявил, что не пропустить
меня на избирательное собрание выборщиков и что, если я явлюсь, то он у
входа меня арестует; по улицам, окружающим здание Управы, где происходили
выборы, появились казацкие патрули, в самом здании были полиция, казаки.
Но эти мере предосторожности были совершенно
излишни; - я предпочел не являться на избирательное собрание, - и только,
когда мне дали знать, что я избран, - я приехал в Управу. Но тогда я уже
был для полиции «неприкосновенен» - до поры, до времени.
Как известно, в 1-ую Думу в Иркутске не успели
произвести выборов, - Думу разогнали до дня выборов, - и это был 1-ый раз,
когда в Иркутске появился «неприкосновенный» депутат, - и потому, когда
я после выборов явился в избирательное собрание, то полицейские и казаки
с большим любопытством разглядывали эту новую для них разновидность обывателя,
которого раньше приказано было изловить, а сейчас нельзя трогать.
Представления о степени и размере моих полномочий,
моей власти были самые неопределенные, самые туманные;
собравшаяся в здании Управы толпа пожелала тут - же устроить народное
собрание, - и, когда городской голова нам этого не разрешил, публика не
могла этого понять.
- «Вы теперь здесь хозяин», говорили мне в
толпе; - «распорядитесь!»
Ко мне начали являться депутации с наказами
и частные лица со всевозможными просьбами. Переданы были мне наказы от
рабочих депо, от еврейской национальной организации, от магометан, от общества
извозчиков.
Явился один старик-кучер и слезно просил распорядиться,
чтобы хозяин уплатил ему следуемую по условию сумму; мировой судья несправедливо,
мол, решил дело в пользу хозяина; явилась депутация от учеников семинарии
с приветствием по случаю избрания и просьбой похлопотать о их товарище,
исключенном из 8-го класса за прочитанное на вечере стихотворение и т.
д.
Из почти одиночного заключения, в котором
я находился последние дни, - я попал в самый водоворот жизни...
* *
*
Администрация было очень шокирована избранием
социал-демократа; генерал-губернатор; был по этому поводу в необыкновенно-негодующем
настроении, но особенно рвали и метали наши черносотенцы.
Поддерживаемые администрацией и открыто и
тайно, - они были убеждены в своей победе; так были убеждены, что даже
провели в городской Думе, находившейся в их руках, постановление о том;
что будущему депутату от Иркутска назначается жалование от города в размере
3000 рублей в год; и к пущему их негодованию я заявил, что эти деньги пока
назначаю на улучшение положения товарищей, сидящих в тюрьме, а затем мы
с товарищами посоветуемся и решим, куда их назначить в дальнейшем.
Понятно, особенно негодовали черносотенцы,
что избран не только социал-демократа, но к тому же еще и еврей. Это они
считали позором для города.
Вечером в день моего избрания они устроили
собрание в своем клубе, на котором говорили негодующие речи и открыто призывали
к тому, чтобы не допустить до такого позора, и не дать мни выехать из Иркутска.
Об этом мни дали знать и советовали быть осторожным.
В течение всего следующего дня я заметил несколько
молодых людей, упорно сидевших на скамьях соседних с входом в мою квартиру:
встречаясь со мной они кланялись мне, - значить, не шпионы, - но кто они?
Объяснил мне это явившийся ко мни представитель их, отрекомендовавшийся
начальником беспартийной боевой дружины.
Дружина эта, по его словам, прослышав о черносотенных
угрозах, решила учредить около моей квартиры постоянный вооруженный патруль.
И те нисколько дней, которые я провел в Иркутск, патруль этот неизменно
дежурил.
* *
*
В качестве депутата пришлось мне съездить к
губернатору. Прежде всего я хотел похлопотать у него относительно освобождения
товарищей, арестованных во время избирательной кампании; и он, очень любезно
принявши меня, обещал, если за ними не числится других обвинений, кроме
участия в избирательной кампании, выпустить их. Обратился я к нему также
с ходатайством о разрешении народного собрания. Мотивировал я это ходатайство
тем, что я до сих пор был лишен возможности поговорить со своими избирателями;
что среди них существует потребность высказать мне свои пожелания и выслушать
от меня объяснения, - и что, если этому желанию будут поставлены препятствия,
то оно может вылиться в нежелательные уличные собрания. Но разрешение этого
ходатайства, по словам губернатора, зависало от генерал-губернатора, находившегося
в отсутствии, и только снесшись с ним по телеграфу, он сможет дать мне
определенный ответ.
Еще об одном деле я решил поговорить с губернатором.
С самого того момента, как о моем избрании начали говорить, как о возможном
событии, моими противниками был выдвинуть жупел погрома, которым в случае
моей победы могут ответить черносотенцы, раздраженные избранием еврея.
Но это был только жупел; никаких серьезных связей с населением черносотенцы
не имели; в лучшем случае они могли собрать накипь из хулиганов и темных
людей, всегда имеющуюся во всяком большом городе, а в особенности в Иркутске,
- но от первого же мановения губернаторского пальца вся эта орда рассеялась
бы; понятно, картина резко изменилась бы, если бы администрация выступила
в роли покровительствующего органа; в таком случае всегда и везде легко
можно повторить белостокскую или седлецкую трагедию.
С избранием моим слухи эти стали энергичнее
и среди евреев-обывателей заметно было некоторое беспокойство.
Поэтому я решил обратить внимание губернатора
на эти слухи. Я сказал ему, что считаю черносотенцев очень слабой и ничтожной
организацией, и возможным считаю у нас (как и во всей России) погром, только
лишь при благосклонном к тому отношении полиции.
- «Могу ли я успокоить евреев, что Вы сделаете
все от Вас зависящее, чтобы предупредить погром?» - спросил я его.
И он дал мне на этот счет самые серьезные
заверения.
* *
*
Через 2 дня пришел ответ от генерал-губернатора
на мое ходатайство о разрешении собрания. Ответ был очень лаконический
и очень двусмыслен; он гласил: «отнестись по закону». В Иркутске в то время
было военное положение и, следовательно, всякое распоряжение было законно.
Во всяком случай мне заявили в полиции, что я должен подать ходатайство
о собрании, назначив его не ближе, чем через 3 дня. А там видно будет.
Ясно было, что надежды на благополучный исход было мало, а пока я терял
время..
Я знал, как много работы у товарищей в Госуд.
Думе, как там нужны силы, - и потому решил не ждать, а уехать, устроив
только на вокзале при проводах собрание рабочих.
Чтобы полиция нам не мешала, я пустил в газеты
слух, что уезжаю на завтра утром скорым поездом, а железнодорожным рабочим,
просившим дать им возможность проводить меня, дал знать, что уезжаю вечером,
чтобы приходили на вокзал.
Рабочих собралось много, почти все рабочие
депо;
пришли многие из города, все, кого успели оповестить, и мы устроили
демонстративные проводы с чтением наказов от рабочих, революционными речами,
пением революционных песен. Пока полиция и жандармерия хватились, пока
явились войска, - ударил 2-й звонок, и только при ударе 3-его звонка жандармы
и солдаты бросились разгонять провожавших.
Но за то на соседней станции Иннокентьевской,
где тоже имеется большое железнодорожное депо, и где рабочие вместе с служащими
тоже хотели устроить демонстративные проводы, - я встретил на вокзале только
жандармов и солдатские пикеты: из Иркутска по телеграфу успели дать сюда
знать о состоявшейся демонстрации и власти приняли меры.
Удалось мне еще устроить рабочее собрание
на станции Зима, где имелась социал-демократическая Группа и большое железнодорожное
депо. Предупрежденная из Иркутска о моем приезде, администрация и здесь
к приходу моего поезда заняла войсками вокзал; но я сошел с поезда, сошел
незаметно с противоположной вокзалу стороны (чем привел в необыкновенное
замешательство агента, прикомандированного ко мне из Иркутска) и отправился
на квартиру к товарищу. Сюда мы позвали членов группы и некоторых рабочих
и мы с ними беседовали о деятельности Гос. Думы и об основных задачах нашей
Думской политики.
К 4 часам дня, когда работы в депо кончились,
мы тут же, у вокзала (депо помещается рядом с вокзалом) устроили открытое
рабочее собрание. Как раз к этому времени подошел скорый поезд, и мы всем
собранием двинулись к вокзалу и повторили здесь Иркутские проводы.
Больше в пути рабочих собраний мне не удалось
устроить; сойти с поезда и остаться я не мог уже, так как спешил в Петербург,
а все станции, особенно те, где находились железнодорожные депо, к приходу
нашего поезда превращались в военный лагерь.
Но, очевидно, благодаря болтливости жандармов
или поездной прислуги известие о проезде нового для нашей области явление
депутата-социал-демократа
успевало распространиться; и публике часто удавалось так или иначе выразить
свое сочувствие.
Когда поезд отходил, публика сплошь и рядом
начинала махать шапками, платками. Помню, на одной маленькой, затерявшейся
в тайге, станции ко мни подошел молодой, еще совсем юный чиновник, в форме
не то почтово-телеграфного ведомства, не то помощника начальника станции,
протянул мне руку и говорить: «Счастливого пути, депутат! боритесь за свободу,
а чуть что мы поддержим, забастуем!»...
А на другой станции, когда поезд медленно
отходил, в конце платформы собралась группа солдат; они все сняли шапки,
а один из них крикнул: «Счастливого пути! Боритесь за народ, за свободу!»
На станции Тайга к нам в поезд сел жандармский
полковник, не знаю, специально ли для сопровождения меня или же случайно,
но он был отлично осведомлен о всей моей биографии и делился своими сведениями
с пассажирами, а те мне передавали. ехал он с нами вплоть до самой Москвы;
жандармы еще больше пучили глаза и еще усерднее следили за тишиной и порядком.
В Москву я пробыл только несколько часов и
выехал в Петербург.
<................>