.
ГЛАВА X I I I. 
Выборы во 2-ую Государственную Думу в г. Иркутске. 

     Когда я по требованию товарищей приехал в Иркутск, чтобы лично поддержать свою кандидатуру, избирательная предвыборная кампания собственно уже кончилась: на завтра после моего приезда уже должны были быть выбраны выборщики в числи 80 человек, - а эти уже выбирают из своей среды члена Государственной Думы (как я уже говорил выше, в Иркутске выборы и в 1-ую и во 2-ую Государственную Думу происходили много позже нежели в остальной России). 
     Хотя прошло уже около 1  лет с тех пор, как я скрылся из Иркутска и тщетно разыскивался местной полицией, но все же свои избирательные права я сохранил; удалось мне это благодаря оригинальному «разъяснению» Сената; Сенат «разъяснил», что в городах, посылающих своего  отдельного депутата в Государственную Думу (а таким был  Иркутск), все те лица, на чье имя нанята квартира, обложенная квартирным налогом, сохраняют свои избирательные права даже в том случае, если сами не проживают в городе; города, не посылающее своего депутата в Думу, а выбирающие выборщиков в Губернское Избирательное Собрание, почему-то по разъяснению Сената не пользовались такой льготой. Благодаря этому я, хотя уже более 1  лет числился в неизвестной отлучке, но, наняв по доверенности чрез знакомого квартиру на свое имя, сохранил свои избирательные права и теперь имел возможность вторично выставить от имени Социал-демократического Комитета свою кандидатуру в Государственную Думу. 
     При приезде я нашел для 1-ой стадии выборов (избрание выборщиков) соглашение всей оппозиции против черносотенцев. Оппозицией был составлен общий список выборщиков, и все обязались за него подавать голос; этим, понятно, была вполне обеспечена победа над черносотенцами: в действительности по всем 4-м участкам наш оппозиционный список прошел громадным большинством. 
     Во 2-ой стадии, в городском Избирательном Собрании из этих 80 выборщиков, должна была уже произойти борьба меж 3-мя оппозиционными кандидатами. (Кандидаты были выставлены кадетами, народническим блоком и социал-демократами). Условия соглашения касались только числа выборщиков, предоставленного каждой из 3-х вступивших в соглашение организаций, и были довольно сложны. 
     Каждая из 3-х политических партий: кадеты, социал-демократы и народнический блок (сюда вошли социалисты революционеры, народные социалисты и трудовики), получили одинаковое число мест по 22; 8 мест получила еврейская национальная организация, 4 места польская, 1 место магометане и 1 оставшееся получили по жребию народники. 
     При таком распределены голосов ясно было, что мы, социал-демократы имеем наименьше шансов на победу. Если бы дело дошло до выбора относительным большинством (по действующему закону, если в течение 2-х дней ни один кандидат не получает абсолютного большинства голосов, то на 3-ий день считается избранным получивший относительное большинство), то должен был победить кадет, так как все национальные организации решили подать голоса за кадетского кандидата: если же дело пошло бы на соглашения, то мы знали, что кадеты (они это заявили) предпочтут провести народника, а не социал-демократа. 
     И только благодаря особо счастливому для меня стечение обстоятельств и ряду ошибок моих противников, мни удалось пройти относительным большинством. 
     Прежде всего кадеты потеряли голоса еврейской организации; евреям не понравился выставленный кадетами кандидат, так как он обнаружил недостаточное знакомство с еврейским вопросом и недостаточно определенно уяснил и себе и представителям еврейской организации свою позицию в Думе по отношение к этому вопросу; они потребовали поэтому другого кандидата; кадеты отказали и тогда евреи решили отдать свои голоса мне, а когда кадеты уже выдвинули того кандидата, которого требовали евреи, было поздно. Затем, когда кадеты увидели, что у меня обеспечено относительное большинство и их положение безнадежно, - они хотели вступить в соглашение с народниками, но здесь повторилась та же история, что меж кадетами и евреями; кадетам не нравился выставленный народниками кандидат; они требовали замены его другим и тогда обещали отдать свои голоса; народники, полагая, что кадеты, прижатые к стене, все равно уступят, отказали, - и тогда кадеты решили погибнуть со славой. 
     Таким образом я получил возможность пройти относительным большинством. Но и тут я едва не был побит кадетом; в последний момент нашлось несколько народников, положивших 6елые шары кадету; мы с ним получили равное число голосов и я прошел только по жребию. 
     Все это время выборов я жил в городе, скрываясь у знакомых; в данное время для меня особенно важно было избегать ареста, так как, по толкованию наших юристов, арест мой сопровождался бы предъявлением мне обвинения по какой либо статье, лишающей меня избирательного права, а следовательно и потерей всей кампании. 
     Но для укрепления своей кандидатуры мне необходимо было получить возможность изложить пред выборщиками свою программу и вообще побеседовать с ними. Это тем боле было необходимо, что о программе и тактике нашей думской социал-демократической фракции не только у обывателей, но и у сочувствующих нам были самые неопределенный сведения; и это потому, что единственный источник, откуда обыватели могли получать сведения, были телеграфные отчеты С.-Петербургского агентства, очень кратко и очень извращенно передающего речи наших ораторов, да еще кадетская или кадетствующая печать местная и отчасти столичная, частью по незнанию, частью сознательно муссирующая против нас. 
     Но как устроить это собеседование ? 
     Нелегально собрать 80 человек и тем паче выборщиков невозможно было, да они и. не пошли бы на нелегальное собрание; явиться на собрание выборщиков под чужой фамилией тоже нельзя было, так как на такое собрание пропускают только выборщиков, по именным повесткам, контроль ведет полиция, и за происходящее на собрании ответствен взявший разрешение, а подводить его нельзя было. Мы нашли такой выход: взято было разрешение на собрате выборщиков; собрание должно было произойти в помещении, откуда был замаскированный тайный ход, мне известный, а полиции неизвестный; следовательно отступление было обеспечено; нужно было только пройти на собрание. 
     На самом собрании по закону полиция не имеет права присутствовать; роль ее ограничивается контролем за тем, чтобы прошли только выборщики. Когда все выборщики уже были в сборе, я, быстро пройдя с парадного хода в подъезд, где меня уже ждали человек 8-10 выборщиков, - вмешался в их группу и мы все вместе подошли к приставу сидевшему для контроля у входа в зал, и все вместе предъявили ему именные повестки (получил я свою через товарищей); пристав брал повестку, проверял по имеющемуся у него списку выборщиков, значится ли такой в списке, делал в нем отметку, - и выборщик проходил. Делал ли он это чисто механически или может специальных обо мне инструкций не имел, так как администрация не могла предположить, что я явлюсь на собрание, но как бы то ни было, я беспрепятственно прошел под своей фамилией. 
     Собрание было открыто; каждый из нас 3-х кандидатов успел произнести речь, в которой изложил свою программу; уже начались дебаты, когда мне дали знать, что в полиции известно о том, что я на собрании, и что по телефону идут усиленные переговоры по этому поводу меж приставом, полицмейстером и губернатором, - а через несколько минут пристав вызвал устроителя собрания и потребовал от него разрешения зайти на несколько минут в зал заседания, чтоб передать мне непременное желание г-на полицмейстера немедленно переговорить со мной. 
     Пока шли переговоры меж устроителем и полицией, я через потайной ход благополучно скрылся. 
     История об этом таинственном моем появлении и исчезновении, напечатанная на следующий день в газетах, возбудила сильный интерес к выборам; полиция особенно энергично начала искать меня; квартира, нанятая на мое имя, была осаждена шпионами; в полиции говорили, что меня из Иркутска так не выпустят; что отсюда я уеду или в Таврический Дворец, или же в Якутск. 
     Генерал - губернатор заявил, что не пропустить меня на избирательное собрание выборщиков и что, если я явлюсь, то он у входа меня арестует; по улицам, окружающим здание Управы, где происходили выборы, появились казацкие патрули, в самом здании были полиция, казаки. 
     Но эти мере предосторожности были совершенно излишни; - я предпочел не являться на избирательное собрание, - и только, когда мне дали знать, что я избран, - я приехал в Управу. Но тогда я уже был для полиции «неприкосновенен» - до поры, до времени. 
     Как известно, в 1-ую Думу в Иркутске не успели произвести выборов, - Думу разогнали до дня выборов, - и это был 1-ый раз, когда в Иркутске появился «неприкосновенный» депутат, - и потому, когда я после выборов явился в избирательное собрание, то полицейские и казаки с большим любопытством разглядывали эту новую для них разновидность обывателя, которого раньше приказано было изловить, а сейчас нельзя трогать. 
     Представления о степени и размере моих полномочий, моей власти были самые неопределенные, самые туманные; 
собравшаяся в здании Управы толпа пожелала тут - же устроить народное собрание, - и, когда городской голова нам этого не разрешил, публика не могла этого понять. 
     - «Вы теперь здесь хозяин», говорили мне в толпе; - «распорядитесь!» 
     Ко мне начали являться депутации с наказами и частные лица со всевозможными просьбами. Переданы были мне наказы от рабочих депо, от еврейской национальной организации, от магометан, от общества извозчиков. 
    

Явился один старик-кучер и слезно просил распорядиться, чтобы хозяин уплатил ему следуемую по условию сумму; мировой судья несправедливо, мол, решил дело в пользу хозяина; явилась депутация от учеников семинарии с приветствием по случаю избрания и просьбой похлопотать о их товарище, исключенном из 8-го класса за прочитанное на вечере стихотворение и т. д. 
     Из почти одиночного заключения, в котором я находился последние дни, - я попал в самый водоворот жизни... 

*          *

     Администрация было очень шокирована избранием социал-демократа; генерал-губернатор; был по этому поводу в необыкновенно-негодующем настроении, но особенно рвали и метали наши черносотенцы. 
     Поддерживаемые администрацией и открыто и тайно, - они были убеждены в своей победе; так были убеждены, что даже провели в городской Думе, находившейся в их руках, постановление о том; что будущему депутату от Иркутска назначается жалование от города в размере 3000 рублей в год; и к пущему их негодованию я заявил, что эти деньги пока назначаю на улучшение положения товарищей, сидящих в тюрьме, а затем мы с товарищами посоветуемся и решим, куда их назначить в дальнейшем. 
     Понятно, особенно негодовали черносотенцы, что избран не только социал-демократа, но к тому же еще и еврей. Это они считали позором для города. 
     Вечером в день моего избрания они устроили собрание в своем клубе, на котором говорили негодующие речи и открыто призывали к тому, чтобы не допустить до такого позора, и не дать мни выехать из Иркутска. Об этом мни дали знать и советовали быть осторожным. 
     В течение всего следующего дня я заметил несколько молодых людей, упорно сидевших на скамьях соседних с входом в мою квартиру: встречаясь со мной они кланялись мне, - значить, не шпионы, - но кто они? Объяснил мне это явившийся ко мни представитель их, отрекомендовавшийся начальником беспартийной боевой дружины. 
     Дружина эта, по его словам, прослышав о черносотенных угрозах, решила учредить около моей квартиры постоянный вооруженный патруль. И те нисколько дней, которые я провел в Иркутск, патруль этот неизменно дежурил. 

*        * 

     В качестве депутата пришлось мне съездить к губернатору. Прежде всего я хотел похлопотать у него относительно освобождения товарищей, арестованных во время избирательной кампании; и он, очень любезно принявши меня, обещал, если за ними не числится других обвинений, кроме участия в избирательной кампании, выпустить их. Обратился я к нему также с ходатайством о разрешении народного собрания. Мотивировал я это ходатайство тем, что я до сих пор был лишен возможности поговорить со своими избирателями; что среди них существует потребность высказать мне свои пожелания и выслушать от меня объяснения, - и что, если этому желанию будут поставлены препятствия, то оно может вылиться в нежелательные уличные собрания. Но разрешение этого ходатайства, по словам губернатора, зависало от генерал-губернатора, находившегося в отсутствии, и только снесшись с ним по телеграфу, он сможет дать мне определенный ответ. 
     Еще об одном деле я решил поговорить с губернатором. С самого того момента, как о моем избрании начали говорить, как о возможном событии, моими противниками был выдвинуть жупел погрома, которым в случае моей победы могут ответить черносотенцы, раздраженные избранием еврея. Но это был только жупел; никаких серьезных связей с населением черносотенцы не имели; в лучшем случае они могли собрать накипь из хулиганов и темных людей, всегда имеющуюся во всяком большом городе, а в особенности в Иркутске, - но от первого же мановения губернаторского пальца вся эта орда рассеялась бы; понятно, картина резко изменилась бы, если бы администрация выступила в роли покровительствующего органа; в таком случае всегда и везде легко можно повторить белостокскую или седлецкую трагедию. 
     С избранием моим слухи эти стали энергичнее и среди евреев-обывателей заметно было некоторое беспокойство. 
     Поэтому я решил обратить внимание губернатора на эти слухи. Я сказал ему, что считаю черносотенцев очень слабой и ничтожной организацией, и возможным считаю у нас (как и во всей России) погром, только лишь при благосклонном к тому отношении полиции. 
     - «Могу ли я успокоить евреев, что Вы сделаете все от Вас зависящее, чтобы предупредить погром?» - спросил я его. 
     И он дал мне на этот счет самые серьезные заверения. 

*          *
 * 

     Через 2 дня пришел ответ от генерал-губернатора на мое ходатайство о разрешении собрания. Ответ был очень лаконический и очень двусмыслен; он гласил: «отнестись по закону». В Иркутске в то время было военное положение и, следовательно, всякое распоряжение было законно. Во всяком случай мне заявили в полиции, что я должен подать ходатайство о собрании, назначив его не ближе, чем через 3 дня. А там видно будет. Ясно было, что надежды на благополучный исход было мало, а пока я терял время.. 
     Я знал, как много работы у товарищей в Госуд. Думе, как там нужны силы, - и потому решил не ждать, а уехать, устроив только на вокзале при проводах собрание рабочих. 
     Чтобы полиция нам не мешала, я пустил в газеты слух, что уезжаю на завтра утром скорым поездом, а железнодорожным рабочим, просившим дать им возможность проводить меня, дал знать, что уезжаю вечером, чтобы приходили на вокзал. 
     Рабочих собралось много, почти все рабочие депо; 
пришли многие из города, все, кого успели оповестить, и мы устроили демонстративные проводы с чтением наказов от рабочих, революционными речами, пением революционных песен. Пока полиция и жандармерия хватились, пока явились войска, - ударил 2-й звонок, и только при ударе 3-его звонка жандармы и солдаты бросились разгонять провожавших. 
     Но за то на соседней станции Иннокентьевской, где тоже имеется большое железнодорожное депо, и где рабочие вместе с служащими тоже хотели устроить демонстративные проводы, - я встретил на вокзале только жандармов и солдатские пикеты: из Иркутска по телеграфу успели дать сюда знать о состоявшейся демонстрации и власти приняли меры. 
     Удалось мне еще устроить рабочее собрание на станции Зима, где имелась социал-демократическая Группа и большое железнодорожное депо. Предупрежденная из Иркутска о моем приезде, администрация и здесь к приходу моего поезда заняла войсками вокзал; но я сошел с поезда, сошел незаметно с противоположной вокзалу стороны (чем привел в необыкновенное замешательство агента, прикомандированного ко мне из Иркутска) и отправился на квартиру к товарищу. Сюда мы позвали членов группы и некоторых рабочих и мы с ними беседовали о деятельности Гос. Думы и об основных задачах нашей Думской политики. 
     К 4 часам дня, когда работы в депо кончились, мы тут же, у вокзала (депо помещается рядом с вокзалом) устроили открытое рабочее собрание. Как раз к этому времени подошел скорый поезд, и мы всем собранием двинулись к вокзалу и повторили здесь Иркутские проводы. 
     Больше в пути рабочих собраний мне не удалось устроить; сойти с поезда и остаться я не мог уже, так как спешил в Петербург, а все станции, особенно те, где находились железнодорожные депо, к приходу нашего поезда превращались в военный лагерь. 
     Но, очевидно, благодаря болтливости жандармов или поездной прислуги известие о проезде нового для нашей области явление депутата-социал-демократа успевало распространиться; и публике часто удавалось так или иначе выразить свое сочувствие. 
     Когда поезд отходил, публика сплошь и рядом начинала махать шапками, платками. Помню, на одной маленькой, затерявшейся в тайге, станции ко мни подошел молодой, еще совсем юный чиновник, в форме не то почтово-телеграфного ведомства, не то помощника начальника станции, протянул мне руку и говорить: «Счастливого пути, депутат! боритесь за свободу, а чуть что мы поддержим, забастуем!»... 
     А на другой станции, когда поезд медленно отходил, в конце платформы собралась группа солдат; они все сняли шапки, а один из них крикнул: «Счастливого пути! Боритесь за народ, за свободу!» 
     На станции Тайга к нам в поезд сел жандармский полковник, не знаю, специально ли для сопровождения меня или же случайно, но он был отлично осведомлен о всей моей биографии и делился своими сведениями с пассажирами, а те мне передавали. ехал он с нами вплоть до самой Москвы; жандармы еще больше пучили глаза и еще усерднее следили за тишиной и порядком. 
     В Москву я пробыл только несколько часов и выехал в Петербург. 

<................>

________________________________________________________________________________________
т