IV
Вообще-то, ежели по совести, то
это чистейшая правда. Всякий раз, как мой кормилец окунается в самую гущу
мировых событий, мне аж дурно делается: так и мерещится, что ему, бедолаге,
оттуда уже не вынырнуть!.. Тем более, что, как я упоминала, всему происходящему
он почему-то стремится придать эзотерический оттенок, мистикой обволакивает...
Вот и в истории с нимфским адюльтером
так случилось. Решил он перед отъездом продать свою квартиру в Нимфске:
городок занюханный, интеллигенции - клоп нарыдал, а та что осталась - вся
выморочная; вот и нечего ему было там делать, а сдать на пару лет жилье
- рискованно (он утверждал: рано или поздно победят в России мракобесы
- ее дамоклов меч, конфискуют имущество у всех эмигрантов; на фиг надо?)
Итак, он через одного бывшего комсомольского дельца, ныне агента по торговле
недвижимостью, сыскал покупателя, белобрысого такого, приветливого полужулика.
А валюту на приобретение жилплощади вышеназванный полужулик собирался одолжить
у своего начальника, крупного коммерсанта азиатского происхождения - а,
стало быть, жулика на все сто. Звали этого начальника Аман, то есть - если
вспомнить Библию - первейший евреененавистник и подстрекатель. Так вот,
мы уже на выезд оформились, от марафона по кабинетам свой законный невроз
заработали - противоностальгический, надо полагать, - оседлали чемоданы,
ждем звонка из Холона от Славкиных родителей: сигнала, что доллары дошли
и что можно, значит, у нотариуса купчую оформлять безоглядно... А они все
не звонят, вот досада! Белобрысый-то наш полужулик божится, что послал,
да толку-то. Не выдержал Славик, связался напрямую с самим Аманом: где,
мол, обещанные денежки, прохиндей? А тот эдак презрительно в трубку: „Это
те, что на Голаны надо было переправить? Ну, знаете ли, я на Голланы денег
еще ни разу не переводил. Рискованное предприятие: там вот-вот политическая
ситуация изменится" - это он, фундаменталист кромешный, отмазку придумал,
чтобы руки погреть на нашем ротозействе. „Да не Голаны, а Холон, Хо-лон,
что неподалеку от Средиземного моря." - объясняет Славик тоном наставника
младших классов. - „Мне вы это не объясняйте, из меня сиониста все равно
вам сделать не удастся," - хамит Аман. - „Ну, в таком случае, и квартиру
получит не ваш работник, а другой балда!" - парирует муж и бросает трубку.
Но вскоре белобрысый наш засуетился: ему-то вилы на улице оставаться, он
из деревни в Нимфск приехал, а тут женился и с тещей проблемы начались
- ну, в точности, как у моего непутевого. - „Дойдут деньги! - присягает
он нам на верность, - Век воли не видать! - мазурик, ясное дело!
Но мы все же подождать еще решили: авось! Да и нового покупателя искать
некогда - срок визы скоро истекает.
Подумали мы с мужем и решили врозь
уезжать, тем паче что у меня отец в Москве приболел. Вот и отправилась
я с мальчичком в первопрестольную к своим на прощальную побывку, а мой
невезунчик остался в Нимфске гадать на кофейной гуще. Лето стояло жаркое,
он мне на перроне и признался: хочу, говорит, Фрося, напоследок светлорусой
красавицей насладиться - на Ближнем Востоке уж, видать, не придется, так
что - твое слово решающее, как скажешь, так тому и быть..." „Ну что ж,
- говорю, - валяй, старый хрен, матрось невинную дочь средней полосы для
вящей пикантности расставания с малой родиной! Токмо СПИД не подцепи -
Откровенно говоря не по себе мне было от этого приятного разговорца, но
уж больно тронула меня его искренность, да и не изменял он мне дотоле ни
разу, исключение же лишь подтверждает правило...
Прибыла я в Москву, родители воссияли,
друзья проходу не дают, посиделки что ни вечер, песни там всякие под гитару,
слезы в кухонный передничек... Особенно богемные Славкины дружки и подружки
меня в ту пору облепили: видать, от меня моим супругом сильно веяло, а
они по нему соскучились, алкаши... Так или иначе, сидим у меня в Коломенском,
чай с Малининым пьем: „Не падайте духом, седлайте коня!" - и прочие там
еврейские эмигрантские гимны. Вдруг - звонок. Славик. Шепотом. Таинственным
таким, сдавленным: „Фрося! Ты временно не звони мне и не волнуйся. Моя
квартира в осаде, я сейчас у соседки, а после через окно намерен сигать.
Жить буду у Влада, через него связь. Пока." - Влад - это его единственный
закадычный нимфский собеседник, они с ним обожали на всевозможные эзотерические
темы рассуждать. Как сейчас помню, в один из вечеров Славка разоткровенничался
с другом (а я птифуры кремом заправляла, одним ухом прислушиваясь): „Знаешь
ли, мой дорогой, что номер моего дома - 33, а квартиры - 65. Вместе - три
тыщи триста шестьдесят пять. Да минус „тройка", что впереди, так как квартиру
эту навсегда покидают ее жильцы: я, Фроська и Венька... Что получается?"
- „Количество дней в високосном году", - невозмутимо отвечает Влад и подливает
себе еще виски; он радиоинженер, неплохой водитель, правоверный семьянин,
- ему бы в Обществе скептиков членствовать... А моего уже понесло в непроницаемые
выси: „Врешь! - лепечет бледными губами, - 365 - это прежде всего гематрия
имени гностического бога АБРАХАСА, что обитает на седьмом небе; кстати,
и Фроськина квартира а Москве на седьмом этаже помещается... Так вот. Чудится
мне, что так просто отъезд наш не состоится, должно будет ему предшествовать
некое ритуальное мистическое действо. Возможно, АБРАХАС примет в нем неожиданное
участие; а гностики к нам, евреям, ой как неоднозначно относились, - ты
ведь знаешь! К тому же - выгляни-ка с балкона, обрати внимание: во дворе
недавно новую дорожку плитами выложили - в виде заглавной буквы „А", -
совсем, чувствую, сбесится Верховный Самодовлеющий... " - Влад же себе
знай виски хлещет да ухмыляется.
А и не зря у Славки сердце екало.
Как я с мальчичком в столицу отчалила, пошел он с утречка на пляж и, покуда
солнце его распекало, высматривал себе подходящую фигурку, по семейной
договоренности... Я лично за этот единичный случай его не осуждаю: ну,
захотелось мужику разнообразия в кои-то веки? Тем более, на прощанье. Он
в этом самом Нимфске по молодости лет столько накуролесил, что имел право,
как ветеран сцены, на шикарно обставленный бенефис... Вот и мелькнуло на
пляжном песочке нечто подходящее в розовом купальничке. При ближайшем рассмотрении
- Алиной звать, грудки семнадцатилетние, навострившиеся на случайное знакомство,
копна соломенных волос, широкие скифские скулы, -чего еще тебе на один
раз?.. Ну, разумеется, ликерчик ежевичный французский, связка бананов,
- а как без приманки-то? Приходят к нему в логово, а мебели-то всей - одна
тахта. Тут Славик излыгаться стал: дескать, родители в Штатах, живу один,
куча валюты, хочу вот квартиру прилично обставить, но прежде ремонт сбацать
надобно, дубом стены обить... Одиночество, впрочем, донимает - не с кем
разделить досуг (а сам, ловелас пархатый, небось, на траченную молью тахту,
как бы случайно, бровью повел; ох, как отчетливо я себе представляю эту
сцену обольщения!)... А девица уже под хмельком, готова скособочиться в
экстазе, да, видно решила помурыжить соблазнителя. Предлагает ему в „бутылочку"
сыграть. Начинают вращать пустую тару по часовой: на кого горлышком укажет,
тот раз за разом оголяется. Фу-ты, пошлость какая! Неужели у студентки
инъяза столь убогое воображение!.. И случись так, что она даже сосочки
свои напоказ выставить не успела, а Славику уже плавки снимать выпало.
Застеснялся он до Адамова вида раскрепощаться, даже толком Евина-то ребра
не увидав, а девица настаивает, сердится: я так не играю! Ничего не поделаешь,
стянул он с себя синтетику - и тотчас, как вы догадываетесь, влечение его
приобрело естественные очертания. Она же - ноль внимания. „Хочешь, - спрашивает,
- я тебе песенку спою? " - и начинает, на испанском. Мой благоверный-то
и английского толком не знает, он и на иврите сейчас, после года в стране,
без помощи подноса изъясниться не способен, а тут - на тебе: Дульсинея
Тобосская на родном наречии перед идальго вздумала изгаляться! Закончила
она свое вытье, лукаво жмурится и спрашивает: „Понял, о чем я пела?" -
Тут моему сперма в голову как ударит: „Понял! - радостно ей в ответ, -
Разумеется понял, Алиночка, пряничек, иди ко мне скорее!" - „Ни за что!
Я - эльф бесплотный!" - динамит его будущий лингвист. Славик же к ней подбирается,
нежно с плечика шейку сарафана сбросить норовит... Вдруг та заявляет: „Все
в мире имеет свою цену!" - От подобного цинизма мой муж так и отпрянул;
но потом спрашивает ее покорно: „Сколько ты хочешь?" - Алина же вся как-то
нехорошо ощерилась, черты лица ее резко исказились, а тембр голоса и вовсе
дьявольщинкой стал отдавать. Тут она и цифру назвала: $365 ! - Боже! Бедный
Славик! Он мне потом признавался, что у него, после такой заявки, не то
что на эту профуру, но и на весь слабый пол упадок сил стал наблюдаться.
Заорал он ей исступленно: „Во-он, исчадие ада! Сгинь, чудовище!" - Она
же - хвать его за инструмент и ну - торговаться: „Я согласна и на двести
баксов." - Но супруг мой себя уже не помнил, вышвырнул свою гостью за порог,
а сам с горя дрыхнуть залег. Очнулся от скрежета в замочной скважине, как
если бы кто-то ковырялся в ней ржавым гвоздем. Прильнул он к дверному глазку,
видит: собралась на площадке лестничной компания головорезов, бритых наголо,
в кожаных куртках с нашлепками в виде свастики, флибустьерских символов,
тибетских иероглифов и прочей белиберды. „Чего вам надо?" - спрашивает
дрожащим голосом. - „Бабки гони, а не то дверь вышибем! " - и впрямь, самый
коренастый и наглый из них ногой со всего маху как заедет. Муж на все задвижки
заперся, цепочку набросил, а сам - в милицию звонить из кухни. Впрочем,
на ментов совковых надежды мало, так он Впаду следом протелефонировал:
выручай, мол! Влад, как обычно, его на смех поднял: не преувеличивай, у
страха глаза велики! - затем, чует: дело нешутошное, - сел за руль и примчал.
Глядь: а у подъезда уже ментовская тачка желтеет. Прикатили все-таки, -
что это с ними в тот вечер случилось? - Не иначе, Фемида в лесу сдохла!..
Когда подъехали, вся шарага разбежалась кто куда, лишь один попался. Да
они, мусора, его отлично знали: у него две судимости за душой. В чем проблема,
паренек? Снова в колонию потянуло? - Славик на крыльцо выскочил, принялся
им по порядку все рассказывать, а вымогатель, сцапанный - давай правде
матку резать: „Граждане блюстители! Этот человек изнасиловал маленькую
девочку, совсем еще почти школьницу, у которой и месячные-то не начинались;
по нем зона плачет, по извергу!" - „Что ж ваша куколка к нам-то не обратилась
с жалобой?" -резонно сощурился летеха в залысинах. - „Ну, знаете ли, она
растерялась, с ней такое в первый раз..." - продолжает наяривать сентиментальный
дважды зэк. - „Вот что, Тютюнник, - как я говорила, лейтенант этого гаврика
по фамилии знал, - давай с тобой так добазаримся: сегодняшнего эпизода
не было, но и я чтобы ни о каком продолжении всей этой сомнительной истории
больше не слыхал!" - „Так точно, товарищ начальник!" - осклабился фиксатый
башибузук и нырнул в темень кустов. Менты, не долго думая, отвалили. Тут
настал черед Влада. „Ну, где они, твои рэкетиры?" - озирается приятель
моего мужа. - „Где-то здесь, Влад. Никуда они, конечно же, не делись. Просто
затаились, выжидая момент,"- Славик уже немного успокоился, взял себя в
руки. Поднялись они по лестнице, зашли в квартиру и стали чемоданы укладывать.
Вдруг - звонок спасительный из Холона: доллары дошли! Ура! Брякнул муж
трубкой о рычажок, призадумался - вспомнил. Хотел белобрысому полужулику
позвонить, обрадовать, что его начальник, Аман, до стопроцентного жульничества
так и не дотянул, сломался на полпути, дал-таки денег в рост своему батраку...
Но телефон уже онемел: видно, репетируя, они для начала проводу глотку
перерезали... Славик через балкон перелез к соседке, от нее брякнул мне
в Москву. Затем Влад со стороны улицы свои „Жигули" подогнал, а муж ему
на шпагате чемоданы по одному спустил да и сам со второго этажа сиганул.
Сели, поехали к на дачу Владу. Оттуда Славик только раз в город выбрался
- к нотариусу: подпись о продаже квартиры подмахнуть. Влад ему билет купил
до Москвы. Короче, попусту по городу не шастал, в подполье отсиживался.
А в день отъезда, за полчаса до отхода поезда, вдруг напоролся на тех самых
молодчиков, своих преследователей... Как так могло совпасть? Славик утверждает
- проделки АБРАХАСА, а я вот что думаю: был у них доступ к компьютерной
информации центральной железнодорожной кассы, - билет-то Влад, как законопослушный
гражданин, на имя Славика оформил, чин-чинарем. Вот и подстерегли. „Помнишь
меня?" - надвинулся на отъезжающего бритоголовый Тютюнник. - „Чего вы еще
хотите, ребята? Неужели вы не понимаете, что я без гроша в кармане, что
это был пьяный блеф для пущей важности!" - „Все имеет свою цену, парень?
Получил кайф - выкладывай купюры," - н-нда-а, знакомая формулировочка!
Только вот беда - и кайфа-то никакого испытать не довелось, и купюры его
ждали совсем в другой точке планеты. „Ну, покамест поезжай, а там встретимся,"-
процедил сквозь фиксы Тютюнник, беспокойно озираясь на проклюнувшийся невдалеке
милицейский патруль. Славик подтянул чемоданы к подножке своего вагона,
сунул билет проводнице и юркнул внутрь. Но чувство спасенности его все
еще не посетило. Было понятно, что они кого-то подсадят в соседний вагон
- вынюхать его московский адрес. И, не желая подставлять меня с моим мальчичком,
он решил соскочить с поезда ночью, не доезжая до конечной станции...
Незачем, пожалуй, пересказывать,
как не спал он всю ночь, дымил пачку за пачкой прямо в купе, боясь высунуться
в тамбур, чем немало досаждал двум молодым бизнесменам, и без того державшим
наготове свои „шмайсеры": времена-то и впрямь беспокойные; как скатился
под откос вслед за двумя толстенными чемоданами и чуть не угодил в болото;
наконец, как ценой гигантского финансового напряжения на попутках добрался
до Коломенского, обнял меня и Венечку и обессиленно рухнул в ванну!.. Ясно
одно: пощадил его, лопуха, АБРАХАС, допустил его ко мне на седьмое небо...
А чтобы неповадно было впредь проводить мистико-сексуальные эксперименты,
потребовал от супруга моего нешуточной жертвы. И правда, отправился тот
в скором времени в синагогу, что в Марьиной Роще, да и обрезал себе крайнюю
плоть - точно узелок на память завязал!
<.............................>
.