IV

Вообще-то, ежели по совести, то это чистейшая правда. Всякий раз, как мой кормилец окунается в самую гущу мировых событий, мне аж дурно делается: так и мерещится, что ему, бедолаге, оттуда уже не вынырнуть!.. Тем более, что, как я упоминала, всему происходящему он почему-то стремится придать эзотерический оттенок, мистикой обволакивает...

Вот и в истории с нимфским адюльтером так случилось. Решил он перед отъездом продать свою квартиру в Нимфске: городок занюханный, интеллигенции - клоп нарыдал, а та что осталась - вся выморочная; вот и нечего ему было там делать, а сдать на пару лет жилье - рискованно (он утверждал: рано или поздно победят в России мракобесы - ее дамоклов меч, конфискуют имущество у всех эмигрантов; на фиг надо?) Итак, он через одного бывшего комсомольского дельца, ныне агента по торговле недвижимостью, сыскал покупателя, белобрысого такого, приветливого полужулика. А валюту на приобретение жилплощади вышеназванный полужулик собирался одолжить у своего начальника, крупного коммерсанта азиатского происхождения - а, стало быть, жулика на все сто. Звали этого начальника Аман, то есть - если вспомнить Библию - первейший евреененавистник и подстрекатель. Так вот, мы уже на выезд оформились, от марафона по кабинетам свой законный невроз заработали - противоностальгический, надо полагать, - оседлали чемоданы, ждем звонка из Холона от Славкиных родителей: сигнала, что доллары дошли и что можно, значит, у нотариуса купчую оформлять безоглядно... А они все не звонят, вот досада! Белобрысый-то наш полужулик божится, что послал, да толку-то. Не выдержал Славик, связался напрямую с самим Аманом: где, мол, обещанные денежки, прохиндей? А тот эдак презрительно в трубку: „Это те, что на Голаны надо было переправить? Ну, знаете ли, я на Голланы денег еще ни разу не переводил. Рискованное предприятие: там вот-вот политическая ситуация изменится" - это он, фундаменталист кромешный, отмазку придумал, чтобы руки погреть на нашем ротозействе. „Да не Голаны, а Холон, Хо-лон, что неподалеку от Средиземного моря." - объясняет Славик тоном наставника младших классов. - „Мне вы это не объясняйте, из меня сиониста все равно вам сделать не удастся," - хамит Аман. - „Ну, в таком случае, и квартиру получит не ваш работник, а другой балда!" - парирует муж и бросает трубку. Но вскоре белобрысый наш засуетился: ему-то вилы на улице оставаться, он из деревни в Нимфск приехал, а тут женился и с тещей проблемы начались - ну, в точности, как у моего непутевого. - „Дойдут деньги! - присягает он нам на верность, -  Век воли не видать! - мазурик, ясное дело! Но мы все же подождать еще решили: авось! Да и нового покупателя искать некогда - срок визы скоро истекает.

Подумали мы с мужем и решили врозь уезжать, тем паче что у меня отец в Москве приболел. Вот и отправилась я с мальчичком в первопрестольную к своим на прощальную побывку, а мой невезунчик остался в Нимфске гадать на кофейной гуще. Лето стояло жаркое, он мне на перроне и признался: хочу, говорит, Фрося, напоследок светлорусой красавицей насладиться - на Ближнем Востоке уж, видать, не придется, так что - твое слово решающее, как скажешь, так тому и быть..." „Ну что ж, - говорю, - валяй, старый хрен, матрось невинную дочь средней полосы для вящей пикантности расставания с малой родиной! Токмо СПИД не подцепи - Откровенно говоря не по себе мне было от этого приятного разговорца, но уж больно тронула меня его искренность, да и не изменял он мне дотоле ни разу, исключение же лишь подтверждает правило...

Прибыла я в Москву, родители воссияли, друзья проходу не дают, посиделки что ни вечер, песни там всякие под гитару, слезы в кухонный передничек... Особенно богемные Славкины дружки и подружки меня в ту пору облепили: видать, от меня моим супругом сильно веяло, а они по нему соскучились, алкаши... Так или иначе, сидим у меня в Коломенском, чай с Малининым пьем: „Не падайте духом, седлайте коня!" - и прочие там еврейские эмигрантские гимны. Вдруг - звонок. Славик. Шепотом. Таинственным таким, сдавленным: „Фрося! Ты временно не звони мне и не волнуйся. Моя квартира в осаде, я сейчас у соседки, а после через окно намерен сигать. Жить буду у Влада, через него связь. Пока." - Влад - это его единственный закадычный нимфский собеседник, они с ним обожали на всевозможные эзотерические темы рассуждать. Как сейчас помню, в один из вечеров Славка разоткровенничался с другом (а я птифуры кремом заправляла, одним ухом прислушиваясь): „Знаешь ли, мой дорогой, что номер моего дома - 33, а квартиры - 65. Вместе - три тыщи триста шестьдесят пять. Да минус „тройка", что впереди, так как квартиру эту навсегда покидают ее жильцы: я, Фроська и Венька... Что получается?" - „Количество дней в високосном году", - невозмутимо отвечает Влад и подливает себе еще виски; он радиоинженер, неплохой водитель, правоверный семьянин, - ему бы в Обществе скептиков членствовать... А моего уже понесло в непроницаемые выси: „Врешь! - лепечет бледными губами, - 365 - это прежде всего гематрия имени гностического бога АБРАХАСА, что обитает на седьмом небе; кстати, и Фроськина квартира а Москве на седьмом этаже помещается... Так вот. Чудится мне, что так просто отъезд наш не состоится, должно будет ему предшествовать некое ритуальное мистическое действо. Возможно, АБРАХАС примет в нем неожиданное участие; а гностики к нам, евреям, ой как неоднозначно относились, - ты ведь знаешь! К тому же - выгляни-ка с балкона, обрати внимание: во дворе недавно новую дорожку плитами выложили - в виде заглавной буквы „А", - совсем, чувствую, сбесится Верховный Самодовлеющий... " - Влад же себе знай виски хлещет да ухмыляется.

А и не зря у Славки сердце екало. Как я с мальчичком в столицу отчалила, пошел он с утречка на пляж и, покуда солнце его распекало, высматривал себе подходящую фигурку, по семейной договоренности... Я лично за этот единичный случай его не осуждаю: ну, захотелось мужику разнообразия в кои-то веки? Тем более, на прощанье. Он в этом самом Нимфске по молодости лет столько накуролесил, что имел право, как ветеран сцены, на шикарно обставленный бенефис... Вот и мелькнуло на пляжном песочке нечто подходящее в розовом купальничке. При ближайшем рассмотрении - Алиной звать, грудки семнадцатилетние, навострившиеся на случайное знакомство, копна соломенных волос, широкие скифские скулы, -чего еще тебе на один раз?.. Ну, разумеется, ликерчик ежевичный французский, связка бананов, - а как без приманки-то? Приходят к нему в логово, а мебели-то всей - одна тахта. Тут Славик излыгаться стал: дескать, родители в Штатах, живу один, куча валюты, хочу вот квартиру прилично обставить, но прежде ремонт сбацать надобно, дубом стены обить... Одиночество, впрочем, донимает - не с кем разделить досуг (а сам, ловелас пархатый, небось, на траченную молью тахту, как бы случайно, бровью повел; ох, как отчетливо я себе представляю эту сцену обольщения!)... А девица уже под хмельком, готова скособочиться в экстазе, да, видно решила помурыжить соблазнителя. Предлагает ему в „бутылочку" сыграть. Начинают вращать пустую тару по часовой: на кого горлышком укажет, тот раз за разом оголяется. Фу-ты, пошлость какая! Неужели у студентки инъяза столь убогое воображение!.. И случись так, что она даже сосочки свои напоказ выставить не успела, а Славику уже плавки снимать выпало. Застеснялся он до Адамова вида раскрепощаться, даже толком Евина-то ребра не увидав, а девица настаивает, сердится: я так не играю! Ничего не поделаешь, стянул он с себя синтетику - и тотчас, как вы догадываетесь, влечение его приобрело естественные очертания. Она же - ноль внимания. „Хочешь, - спрашивает, - я тебе песенку спою? " - и начинает, на испанском. Мой благоверный-то и английского толком не знает, он и на иврите сейчас, после года в стране, без помощи подноса изъясниться не способен, а тут - на тебе: Дульсинея Тобосская на родном наречии перед идальго вздумала изгаляться! Закончила она свое вытье, лукаво жмурится и спрашивает: „Понял, о чем я пела?" - Тут моему сперма в голову как ударит: „Понял! - радостно ей в ответ, - Разумеется понял, Алиночка, пряничек, иди ко мне скорее!" - „Ни за что! Я - эльф бесплотный!" - динамит его будущий лингвист. Славик же к ней подбирается, нежно с плечика шейку сарафана сбросить норовит... Вдруг та заявляет: „Все в мире имеет свою цену!" - От подобного цинизма мой муж так и отпрянул; но потом спрашивает ее покорно: „Сколько ты хочешь?" - Алина же вся как-то нехорошо ощерилась, черты лица ее резко исказились, а тембр голоса и вовсе дьявольщинкой стал отдавать. Тут она и цифру назвала: $365 ! - Боже! Бедный Славик! Он мне потом признавался, что у него, после такой заявки, не то что на эту профуру, но и на весь слабый пол упадок сил стал наблюдаться. Заорал он ей исступленно: „Во-он, исчадие ада! Сгинь, чудовище!" - Она же - хвать его за инструмент и ну - торговаться: „Я согласна и на двести баксов." - Но супруг мой себя уже не помнил, вышвырнул свою гостью за порог, а сам с горя дрыхнуть залег. Очнулся от скрежета в замочной скважине, как если бы кто-то ковырялся в ней ржавым гвоздем. Прильнул он к дверному глазку, видит: собралась на площадке лестничной компания головорезов, бритых наголо, в кожаных куртках с нашлепками в виде свастики, флибустьерских символов, тибетских иероглифов и прочей белиберды. „Чего вам надо?" - спрашивает дрожащим голосом. - „Бабки гони, а не то дверь вышибем! " - и впрямь, самый коренастый и наглый из них ногой со всего маху как заедет. Муж на все задвижки заперся, цепочку набросил, а сам - в милицию звонить из кухни. Впрочем, на ментов совковых надежды мало, так он Впаду следом протелефонировал: выручай, мол! Влад, как обычно, его на смех поднял: не преувеличивай, у страха глаза велики! - затем, чует: дело нешутошное, - сел за руль и примчал. Глядь: а у подъезда уже ментовская тачка желтеет. Прикатили все-таки, - что это с ними в тот вечер случилось? - Не иначе, Фемида в лесу сдохла!.. Когда подъехали, вся шарага разбежалась кто куда, лишь один попался. Да они, мусора, его отлично знали: у него две судимости за душой. В чем проблема, паренек? Снова в колонию потянуло? - Славик на крыльцо выскочил, принялся им по порядку все рассказывать, а вымогатель, сцапанный - давай правде матку резать: „Граждане блюстители! Этот человек изнасиловал маленькую девочку, совсем еще почти школьницу, у которой и месячные-то не начинались; по нем зона плачет, по извергу!" - „Что ж ваша куколка к нам-то не обратилась с жалобой?" -резонно сощурился летеха в залысинах. - „Ну, знаете ли, она растерялась, с ней такое в первый раз..." - продолжает наяривать сентиментальный дважды зэк. - „Вот что, Тютюнник, - как я говорила, лейтенант этого гаврика по фамилии знал, - давай с тобой так добазаримся: сегодняшнего эпизода не было, но и я чтобы ни о каком продолжении всей этой сомнительной истории больше не слыхал!" - „Так точно, товарищ начальник!" - осклабился фиксатый башибузук и нырнул в темень кустов. Менты, не долго думая, отвалили. Тут настал черед Влада. „Ну, где они, твои рэкетиры?" - озирается приятель моего мужа. - „Где-то здесь, Влад. Никуда они, конечно же, не делись. Просто затаились, выжидая момент,"- Славик уже немного успокоился, взял себя в руки. Поднялись они по лестнице, зашли в квартиру и стали чемоданы укладывать. Вдруг - звонок спасительный из Холона: доллары дошли! Ура! Брякнул муж трубкой о рычажок, призадумался - вспомнил. Хотел белобрысому полужулику позвонить, обрадовать, что его начальник, Аман, до стопроцентного жульничества так и не дотянул, сломался на полпути, дал-таки денег в рост своему батраку... Но телефон уже онемел: видно, репетируя, они для начала проводу глотку перерезали... Славик через балкон перелез к соседке, от нее брякнул мне в Москву. Затем Влад со стороны улицы свои „Жигули" подогнал, а муж ему на шпагате чемоданы по одному спустил да и сам со второго этажа сиганул. Сели, поехали к на дачу Владу. Оттуда  Славик только раз в город выбрался - к нотариусу: подпись о продаже квартиры подмахнуть. Влад ему билет купил до Москвы. Короче, попусту по городу не шастал, в подполье отсиживался. А в день отъезда, за полчаса до отхода поезда, вдруг напоролся на тех самых молодчиков, своих преследователей... Как так могло совпасть? Славик утверждает - проделки АБРАХАСА, а я вот что думаю: был у них доступ к компьютерной информации центральной железнодорожной кассы, - билет-то Влад, как законопослушный гражданин, на имя Славика оформил, чин-чинарем. Вот и подстерегли. „Помнишь меня?" - надвинулся на отъезжающего бритоголовый Тютюнник. - „Чего вы еще хотите, ребята? Неужели вы не понимаете, что я без гроша в кармане, что это был пьяный блеф для пущей важности!" - „Все имеет свою цену, парень? Получил кайф - выкладывай купюры," - н-нда-а, знакомая формулировочка! Только вот беда - и кайфа-то никакого испытать не довелось, и купюры его ждали совсем в другой точке планеты. „Ну, покамест поезжай, а там встретимся,"- процедил сквозь фиксы Тютюнник, беспокойно озираясь на проклюнувшийся невдалеке милицейский патруль. Славик подтянул чемоданы к подножке своего вагона, сунул билет проводнице и юркнул внутрь. Но чувство спасенности его все еще не посетило. Было понятно, что они кого-то подсадят в соседний вагон - вынюхать его московский адрес. И, не желая подставлять меня с моим мальчичком, он решил соскочить с поезда ночью, не доезжая до конечной станции...

Незачем, пожалуй, пересказывать, как не спал он всю ночь, дымил пачку за пачкой прямо в купе, боясь высунуться в тамбур, чем немало досаждал двум молодым бизнесменам, и без того державшим наготове свои „шмайсеры": времена-то и впрямь беспокойные; как скатился под откос вслед за двумя толстенными чемоданами и чуть не угодил в болото; наконец, как ценой гигантского финансового напряжения на попутках добрался до Коломенского, обнял меня и Венечку и обессиленно рухнул в ванну!.. Ясно одно: пощадил его, лопуха, АБРАХАС, допустил его ко мне на седьмое небо... А чтобы неповадно было впредь проводить мистико-сексуальные эксперименты, потребовал от супруга моего нешуточной жертвы. И правда, отправился тот в скором времени в синагогу, что в Марьиной Роще, да и обрезал себе крайнюю плоть - точно узелок на память завязал!

<.............................>
.

п