V

Что ж, пожалуй, настало время немного отмотать кинопленку вспять. Расскажу-ка я обо всех предыдущих его похождениях, тем более, что он мне уже все уши прожужжал своими подвигами.

После школы ударился он в загул: девочки, романчики дачные, поцелуйчики в бликах костра, - одним словом, бесплатное приложение к аттестату зрелости. За всей этой галиматьей и прошляпил правильный выбор профессии. Хватился - ан пора уж экзамены вступительные сдавать. Куда податься? На филфак - рискованно: у тамошней приемной комиссии аллергия на „пятую графу". В столицах учиться - боязно: он еще от маминой юбки оторваться не решался. И ткнул пальцем в небо - поступил на строительный факультет, не осмыслив даже, что для прорабьей жизни у него глотка недостаточно луженая...

Большинство его согруппников деревенщинами оказались неотесанными,
к нимфчанам у них предвзятое отношение. Впрочем, зависть - мощный стимул, она локти наостро оттачивает! Ринулись они все, краснорожие, грызть гранит премудрости зодческой, тем часом как прилизанный сибаритствовавший кенарь отирался по темным подъездам с предметами своих излияний. Ясное дело, рано или поздно при такой легкомысленной жизни должен был Славка поотстать в учебе. Причем, на помощь сокурсников надеяться было нечего - учитывая их антиурбанистические, плюс традиционно юдофобские настроения... Впрочем, кажется, выделялся среди них один парнишка порядочный, с редкоземельной фамилией - Иванов, все крылатыми латинскими выражениями из рукава сыпал: то ли к конфирмации готовился, то ли к лежбищу римских богов приобщиться намыливался. Так вот, он-то как раз-таки Славке помочь пытался, эпюры вместо него чертил, в курсовом проекте унитазы по местам расставлял. Одно не слава Богу: доставучий был по наивности своей; стоило, идя по нимфскому центральному проспекту. Славке с кем-нибудь приятельски перемигнуться, кивнуть через головы прохожих - как Иванов моментально прилипал с расспросами: кто таков, мол, горожанин ли, али тоже - сельский житель, пытающий счастья в областном центре?.. Поначалу Славик терпеливо разжевывал, но однажды с досады возьми да ляпни: „Да горожанин же, го-ро-жа-нин! А как, посуди сам, могло быть иначе, если среди моих друзей не водится шибздиков без нимфской прописки!" - Осекшийся Иванов после этой тирады и вовсе закомплексовал, скукожился весь, померк взором, и вскоре отношения между студентами заметно разладились...

Дон-Жуан же наш все никак не унимался, дразнил своим расхристанным видом фасад главного корпуса Политехнического института - точно это надгробная статуя Командора!.. Летнюю сессию после второго курса он окончательно завалил. Вот на какую запись, к примеру, наткнулась я, листая его потрепанную серую тетрадку: „Как-то въелось в мою память словосочетание „кариолисово ускорение" - единственное, что я, так сказать, почерпнул из всего учебника по теоретической механике. Преподаватель же наш Ершов, чью полковничью выправку („Здравствуйте, товарищи студенты!" - „Здрассть!" - хором рявкала аудитория) красноречиво дополняла кокарда тромба на лбу, прихворал, и зачет у нас принимал его ассистент Аникин, бесцветный, жалкого вида альбинос-полуеврей. На меня он то и дело косился подозрительно, опасаясь, как видно, что я, чего доброго, начну настаивать на нашем генетическом родстве, выцыганивая себе завышенную отметку. Очевидно, поэтому, когда я так ничего и не сумел ему толком выбормотать, внешне решая контрольную задачу - в глубине души же зарифмовывая очередную изящную безделушку, он, брызжа слюной, стал как бы решительно открещиваться от нашего „сходства": „У вас начисто, молодой человек, отсутствует аналитический ум. Между нами, знаете ли, вообще нет ничего общего!" - Я, конечно, понимаю, что я сам виноват - совершенно не готовился к зачету; но зачем же так категорично бросать мне в лицо ложное утверждение? Казалось бы, до чего красиво звучит - „кариолисово ускорение", - а ведь наши бабушки, пожалуй, произнесли бы это на один лад..." - сами понимаете, с такими мыслями не место ему было в советском ВУЗе. К тому же, стремился он преуспеть по части прекрасного пола: нет! Боже сохрани! циклевка паркета здесь не при чем, - просто-напросто, шалил он напропалую, норовя изведать весь спектр юношеских ощущении да переспать с как можно большим количеством нимфских нимф...

Оттого-то и запутался однажды наш проходимец в хитросплетениях собственной паутины!  Крутил он тогда шуры-муры с архитекторшей одной, подававшей надежды молодой специалисткой Ириной Волькенштейн. Жила она в самом центре с родителями и глухим дедом в четырехкомнатной квартире - то-то приволье для всяческих компанейских сборищ! Само собой, стал ее дом штабом любительских кинофестивалей, ежегодно по весне проводившихся в местном Союзе Архитекторов. Привела Славика, стосковавшегося по светскому общению, в гости к хозяйке салона некая Анечка Геллер, Иркина подруга, с которой ни тогда, ни впоследствии у Славика романа так и не выгорело: то ли недостаточно сексапильно выглядела, то ли чересчур уж на дружеской ноге они держались с самого начала, чтобы по коленке друг друга поглаживать... Важно то, что втюрился Славик с наскока в мадемуазель Волькенштейн, обаяла она его своей мягкой манерностью, блинчиками там из кабачков с корочкой хрустящей, томиком Кафки, уютным ковриком над кроватью... Вот в этой-то самой кровати и очутился он в скором времени, причем, как признается, там он впервые испытал всю непринужденность секса западной ориентации. Хм... Любопытно, неужто и трахаться люди умудряются - кто с востока на запад, а кто - с запада на восток?!

В общем, и по сей день еще при случае сыто мурлычет мой супруг, вспоминая, как пахло сигаретами от ее поцелуев и как стойко этот табачный аромат сохранялся в самых укромных закоулках его тела, а также недельную поездку в Вильнюс и мятные слезы расставанья..

Близился конец мая - время архи-кинофестиваля, как ласково прозвали его выкормыши элитарного факультета. Ира с головой окунулась в организационную суматоху. Ребята монтировали у нее дома свои мини-комедии, травестийные кинодрамы и на все лады подражавшие анимационному авангарду ленты. Радостно втыкал спички в готовые к потасовке пластилиновые шарики напоминавший неуемную жужелицу Миша Березовский. Илья Мельник начирикивал на выдохшемся фортепьяно увеселительный рег-таймчик - единственное лакомство, которое могли предложить его резонаторы стайке оробело нахохлившихся первокурсниц. Тут же резвилась, выписывая на пуантах неимоверные па, неудержимо стремившаяся к чему-то неизведанному Анечка Геллер, подначиваемая демонстративно стеснявшимся своих угрей Борей Цыпкиным и неразлучными, сочетавшимися ростом в пропорции 1/2 супругами Сестрицыными... Не удивляйтесь детальности моего изложения - ему предшествовали дотошные расспросы, с которыми я приставала к мужу, пытаясь реставрировать всю многокрасочность тогдашнего его окружения. Так вот, Славик единолично среди них предстательствовал за чистую поэзию, да и вообще, за изящную словесность как область духовного верховенства и, соответственно, вполне правомерного высокомерия по отношению к прочим способам самовыражения. Поэтому в какой-то момент его утомила гомонливая предпраздничная несуразица, и он тихо ускользнул в близлежащий кинотеатрик - усладить воображение ретроспективным показом Бергмана... Там он и познакомился с первой нимфской красавицей Иветтой Дымшиц, чьи шелковистые беззащитные кучеряшки не преминул по-хозяйски накручивать себе на палец уже через каких-нибудь сорок минут, взахлеб сочиняя трогательную историю своего одиночества.

Разумеется, с Ириной он тоже не порывал: иногда ведь приятно развеять скуку в чуть снобской тусовке, или, скажем, сменить объятья третьекурсницы мехмата на ласки выпускницы архфака!.. К тому же, броская выразительная красота Иветты отдавала какой-то смугловатой мальчиковостью, тогда как медлительный и отчасти нелепый Иринин шарм содержал в себе высокую дозу неподдельной изнеженной женственности. Свои постоянные отлучки он объяснял обеим пассиям проблемами с сессией, хотя бледная поганка по фамилии Алявдин, зав. кафедрой сопротивления материалов, отвращавший всех от себя своим лоснящимся носом и кисельными губами, давно влепил ему „пару" и назначил пересдачу лишь на осень.

Однажды, наконец, как, впрочем, и следовало предвидеть, ветер подул в противоположную сторону, развернув при этом Фортуну к лесу передом, а к удачливому бигамисту - сами понимаете чем... Событие это произошло посреди бестрепетных вод Славянского водохранилища, изредка еще именуемого Нимфским морем, в мерно раскачивающейся на пресных волнах утлой лодчонке. Сам Славик описывает это так: „Видишь ли, мы не собирались ничего предпринимать, но пригрело солнышко, и Веттка застенчиво поинтересовалась, прощу ли я ей столь нескромный вид: ведь в этот день она забыла купальник. Увидав ее студенистые грудки, дрожавшие при каждом взмахе моих весел, подобно лимонному желе, я не совладал с чувствами и подался вперед. Растягивая минуты блаженства в самом эпицентре июльского прозрачного затишья, я представил себе, будто мы - две малюсенькие гусеницы, переплывающие на лепестке ромашки через средних размеров дворовую лужу... И вдруг, в тот самый момент, когда ритмическое столкновение наших чресел, казалось бы, должно было взвиться к заоблачным высям неизъяснимым всплеском резонансной амплитуды, - некий, понимаешь ли, настырный сорванец с завидущими зенками, сорви-понимаешь ли-голова под белым треугольным парусом и с Геростратовым буйством в крови, возьми да и потревожь нашу гармонию: „Ага-а? Так вот где вы проводите выходные? Очень мило! А главное - очень инкогнито!.." - Понимаешь, если бы я мог предположить, что Анечка Геллер, помимо балета, увлечена еще и виндсёрфингом, - все было бы иначе... Впрочем, я обязан был догадаться: ведь у нее постоянно что-то не клеилось с парнями: и надо же было куда-то расходовать пыл.

Я думаю, мой муж прав, и она была к тому времени еще девственницей. Тем более, что только девственница способна употребить слово „инкогнито'" там, где следовало бы сказать „неглиже"... Пришлось им нежданно-негаданно принять на борт белокрылую гостью и провести остаток дня втроем. При этом, кажется, Славик допустил непростительную оплошность, будучи подчеркнуто с ней нелюбезен: ведь, может быть, именно в силу этого обстоятельства вездесущая Анечка сочла уместным, улучив удобный момент, уведомить Иветту,которую она с малолетства знала по музыкальной школе, о существовании Ирины, Ирину же, ближайшую свою подругу - о пикантной двойственности Славкиного поведения. После чего все и расползлись, как гусеницы - каждая в своем направлении...

<..............................>
.