VII

Явился, не запылился! Как обычно чем-то расстроен, прячет глаза. - Ну, облегчи душу, чего случилось-то? - отработанным перехватом трех пальцев сбрасываю обвившуюся вокруг его шеи официантскую „бабочку". - А! - отмахивается он, а у самого, чувствую, накипело, не терпится поделиться. - Ладно уж, не томи, выкладывай! - я приготовилась к худшему: небось, в очередной раз указали на дверь. - Понимаешь, - приступает он исподволь к сеансу самобичевания, - одно дело, когда тебя просто откровенно дрючат - вводят тебе в дупло и сношают до потери сознания: принеси хумус в овальной тарелочке и туну в круглой; ах, нет же, наоборот, хумус из круглой удобнее наяривать, а продолговатое блюдечко ты лучше туной до краев наполни!.. - В этом случае ты просто носишься туда-сюда, словно человечек из чарличаплинских реприз, и мельком анафемствуешь: „Да чтоб ты, гнида, всю оставшуюся жизнь хумусом испражнялся, а туной блевал!" - Но когда кто-нибудь вдруг решит приплести к зарабатыванию тобой на хлеб насущный твою интеллигентную внешность и, менторски поджимая губы, проповедует: „Ты ведь образованный молодой человек! - Ну как же так можно к пиву селедочки не предложить?!" - ты, уже и вовсе теряя самообладание, почти орешь в ответ: „Пиво! - Оно развивает импотенцию! Селедка! - Подобно любой другой соленой остроте, она настраивает на фривольный лад... К чему же перевозбуждаться, если ты давно ни на что не способен, пень сухостойный?!" - Да ну! - ахаю я. - Неужто так его и отбрил? - Да как тебе сказать... - мнется Славик, разумеется, моего иврита на сегодняшний день явно недостаточно для возведения столь выразительных синтаксических конструкций... Но ты ведь знаешь, Фросик, я мастер заполнять лакуны мимикой и жестами!

Да, в этом деле он и впрямь мастак, в знании азбуки глухонемых ему не откажешь. Всякий раз, приходя в шикарный хасидский улам, где он теперь подвизается, Славик отбивает число и время на рабочей карточке и, усаживаясь в облегченно вздыхающее кожаное кресло предбанника, оказывается один на один с безмолвным миром загнанного в угол аквариума... Красноперые юркие рыбешки, красуясь золотым отливом чешуи, надмирно вальсируют в утлом кубическом филиале Нептунова царства, окруженном со всех сторон враждебной безводной средой. Ненатурально изумрудные гирлянды водорослей передразнивают сады Семирамиды; пестрые острогранные ракушки, сплошь усеивающие дно вперемешку с разнокалиберной морской галькой, только подчеркивают декоративность происходящего. Из резиновой трубки, подобные шарам спортлото, непрестанно выкатываются и гурьбой устремляются к поверхности бисерные пузырьки воздуха. Приблизивши лицо к стеклу, мой муж пристально изучает каждый жеманный реверанс обитательниц замкнутого пространства, каждый изгиб нежно развевающихся плавников. Дважды на дню щедрая рука ребенка подсыпает немым танцорам живительный корм. Но едва ли кто из рыбешек довольствуется одним пансионом: незримая сила вселенского зла будоражит их осклизлое „эго" - подталкивая к агрессии, к преступлениям друг против друга. Стоит лишь какой-нибудь из них ослабеть и обнаружить свою слабину в кругу, казалось бы, безмятежных наперсниц - как вся стая дружно принимается ее кромсать, выводить на чистую воду вполне съедобное нутро виновницы торжества?.. Глупые рыбешки? - Судьбе было угодно выставить вас напоказ внешнему миру, где каждую секунду свершается столь же мерзкий самосуд, происходят такие же подлые беззаконья - но только в гораздо более буйных масштабах, с неизмеримо большим количеством жертв.Тем не менее, вынужденная стиснутость вашего мирка, давящая плотность среды обитания не дают вам права вершить свой суд над ощерившимся хаосом, - а, напротив, особость, исключительность вашего положения неизменно делают вас уязвимыми для ханжеской укоризны, пристрастных обвинений, сыплющихся со всех сторон. Кот, сожравший целую дюжину мышей, остервенело скребет когтями по аквариумному стеклу, изобличая вас в корыстолюбии; пес,  задравший не одну зазевавшуюся мурлыку, облаивает вас, порицая баснословную жестокость бессловесного племени... Да и впрямь вы жестоки - как все живое: ибо хотите жить? Но безумный хаос, зацикленный на вашем избранничестве, отказывает вам в праве считаться его частицей, уподобляться ему; в который раз отмежевываясь от вас, внешний мир предписывает вам узкую тропу незлобивости и податливости и, яростно ненавидя спровоцированную им же отличительность вашей стези, затаясь, выжидает момент, дабы разделать вас на алтаре во имя мнимого своего очищения и просветления...

Вот о чем примерно беседует мой супруг на языке глухонемых со своими пучеглазыми визави, а они, замерев по ту сторону безъязыкости, зачарованно вникают в каждое вещее шевеленье человеческих губ. Вскоре над подневольным витией зависает гротескная тучная фигура старшего официанта, который, покровительственно потрепав Славика по загривку, велит ему немедленно переодеваться и топать к бару.

Фанфаронская камарилья разноцветных ликерных бутылей выставлена по ранжиру. Чистые стаканы звонко жмутся друг к дружке, образуя, если смотреть сверху, магический абрис магендавида. Начинающие стягиваться гости первым делом направляются к буфетной стойке, заказывая выпивку, распробывая крохотные бутербродики и слоистые пирожные. Славик, переминаясь с ноги на ногу, смешивает джин с тоником, взбалтывает самые вычурные импровизированные коктейли: для толпящихся клиентов, для дружков-официантов, для себя, незабвенного... Время от времени ему грозит пальцем пузатый Шмулик, но холуйский мышьи побегушки старшего официанта не позволяют предостерегающим жестам перерасти в обстоятельное строгое судилище. Да и всем известно: мой муж прикладывается к стопке - так оно немного на душе спокойно?.. Что поделаешь: он плохой мусульманин... Постепенно в зал набивается все больше приглашенных. Стайки воровато озирающихся, вечно голодных учеников иешивы шмыгают там-сям, почтительно кланяясь, порой даже целуя руку какому-нибудь особенно авторитетному раву в дорогой меховой шапке и черном шелковом лапсердаке, из-под которого карикатурно выглядывают тощие щиколотки в средневековых черненьких чулочках. Иные из мудрецов Сиона предпочитают широкие шляпы и строгого покроя брюки, но уж что неотложно присутствует в облике каждого, что является неотменимым признаком их эзотерической общности - так это бороды и очки, очки и бороды? О, святая близорукость!.. Мой муж - тоже очкарик. Да, представьте себе: этот сатир, прожигатель жизни, пожиратель сентиментальной девической мякоти - всего лишь застекленная двумя иллюминаторами рыбешка, которую Бог взял из среды пламени потопа и на стремительных крыльях Шхины умчал к высочайшему пределу и привел в большие чертоги на вершинах седьмого небосвода Аработ, где высились Престол Шхины и Меркава, пребывали воинства гнева и силы ярости, шинаним огня и серафим молнии, и Он поставил моего Славика там, дабы тот каждый день служил Престолу Славы!.. 

<..............................>
.

п