XX

Тем не менее, стихи моего мужа, - разумеется, уже безо всякого предисловия, - вышли в свет. Фуфло, наверное, и рад был бы выскоблить их из альманаха - но, во-первых, слишком поджимали сроки, чтобы перетасовывать заново весь набор, а, во-вторых, еще неизвестно, как посмотрело бы на это литинститутское начальство - которому и без того было конфузно за опростоволосившегося предводителя квадриги?.. Сразу после того, как тираж поступил в продажу, столичная пресса разродилась благожелательными откликами. Впрочем, рецензия, помещенная в приблатненной газетенке "Элитарный фронт", не столько подвергала критическому разбору сами тексты, сколько сплет-нически обсасывала все подробности нашумевшего происшествия, неожиданно подытожив свое зубоскальство следующим резюме: "Судя по тому, что П.Ф., зверски исхлобыстанного обуреваемым яростью В.П., спасла от полного физического истребления некая миловидная особа, - шерше ля фам, господа хорошие, и, как говорится, а ля гер - ком а ля гер.."

Славик старался пореже выбираться в центр, в основном отсиживался в Коломенском: он устроился преподавателем русского языка в мою бывшую школу, где у меня сохранились еще кое с кем недурственные отношения. Детишки-восьмиклассники  взахлеб заслушивались его вдохновенными руладами о магической природе алфавита, которые подверженый мистицизму неоперившийся педагог не забывал примешивать к разжевыванию основополагающих правил орфографии. Но как ни наседала на него ощущавшая себя местным громовержцем престарелая завуч Партархивенко, неординарно мыслящий гуманитарий категорически отказывался изменить собственной методике - равно как не соглашался ни за какие коврижки взвалить на себя также и преподавание отечественной литературы, набившей ему, по всей вероятности, несглатываемую оскомину. Вот что он сам пишет об этом в своей заветной серой тетрадке: "Мои подопечные с необычайным энтузиазмом воспринимают именно те аспекты языкознания, которые сопряжены с игровым и священнодейственным началом. Более того, иные из юных грамотеев уже заметно продвинулись в искусстве знакового профетизма! - Например, один особо одаренный мальчуган уверяет, будто во время августовских событий он внезапно припомнил все то, что я в последней четверти рассказывал им о полиндроме: о способности фразы, идентично читаемой в обоих направлениях, сделаться могучим заклинанием и обратить вспять даже самую необоримую, роковую силу. Сутки прокорпев, мой ученик сотворил следующую утешительную формулу:

Сиро б ниц лег Ельцин Борис
Но путч - туп он! -

Думаю, нет надобности доказывать, что питомец мой оказался провидцем... Впрочем, на лекциях я сознательно обхожу стороной вопрос об анаграмме. В сочинениях средневекового немецкого хасида Элазара из Вормса учеными были обнаружены рецепты создания Голема с помощью магической перестановки букв. Голем, правда, оживал лишь на тот срок, пока длился экстаз породившего его каббалиста, - а это в известной степени противоречит раздобытым мною недавно сведениям о процветающем ныне в Израиле Гр.М-вском... Но, так или иначе, я не желаю вручать несмышленышам  это чересчур опасное, очень личное по своей направленности, оружие, - дай им Бог как можно дольше ничего не узнать о предвечной тайне сотворения из россыпи и бросания буквенного жребия...

В то время как раз набухала снежным комом грызня за власть между кабинетными кровососами на ладан дышащего Союза Писателей. Регулярные сшибки пулатовцев с капелевцами в коридорах перьевой власти проходили с переменным успехом. Сбежавшая от тамбовской голодухи мужеподобная лимитчица Гардемарина Мудикова усердно вербовала в капелевское ополчение молодых да ранних - за каковые подвиги ей самой была обещана комфортабельная норка в литфондовском доме. Собственно говоря, этой заправской налетчице на столичные прилавки, чьи широко публикуемые поэмы кишели причетами по факту отсутствия на периферии вареной колбасы, было решительно все равно от какого из двух враждующих стай заручиться видом на московское жительство: не случайно она - напруженно следившая за тем, в какую сторону склоняется чаша ведающих распределением недвижимости весов, - уже неоднократно переметывалась к черносотенцам (к их тупорылому старообрядчеству она никогда не испытывала идиосинкразии); но всякий раз расчетливая казначейша из Тамбова возвращалась в "Капель^ с гордо поднятой головой - заявляя, что лишь предприняла геройскую разведывательную вылазку, и всякий раз капелевские лопухи привечали ее братскими объятьями: Гардемарина, обладавшая темпераментом поселковой кликуши, в их ущербном воображении ассоциировалась с самой Россией - непредсказуемой благосклонности которой флюгерохвостые бумагомаратели тщетно добивались всю свою жизнь!..

Пробежав глазами подборку Славика в "Римской квадриге", Мудикова решила призвать его под свои знамена. Через каких-то общих знакомых она раздобыла наш домашний телефон и принялась угрожающе накручивать моего ненаглядного холодящими душу полководческими метафорами: промедление чему-то там подобно!.. Поскольку пик социальной индифферентности был им к тому времени уже преодолен, незадачливый лирик отважился еще на один виток головокружительного карьероделания - и встретился с Гардемариной в ЦДЛ, как она того и добивалась. Двухчасового монолога едва хватило прожорливой колбаснице, чтобы посвятить неофита во все хитросплетения верхушечных щелкоперских интриг. И хотя Славик, отменно помнивший уроки Джонатана Свифта, искренне недоумевал: велика ли разница - с какого конца расколупывать вкрутую сваренное яйцо? - мутировавшая лилипутка столь навязчиво и непререкаемо повторяла в своих раскладах звучные местоимения "мы" и "они", что ему просто не оставалось ничего другого, как проникнуться судьбоносностью выпавшего ему искуса и присягнуть на верность идеалам демократии и гласности в годину решительной и бескомпромиссной мышиной беготни... "И помните, Славик, - с вождистским прищуром вычеканила нахохленная Мудикова, - в нашем святом деле главное - не продаваться! Вот взять, к примеру, меня - я ведь ни разу за всю свою сознательную жизнь не переспала ни с одним редактором! И - не стану скрывать - этот факт моей биографии, вернее - его отсутствие, и по сей день позволяет мне ходить с гордо поднятой головой!" - Наставляемый из деликатности не стал уточнять, с какого именно возраста началась
ее сознательная жизнь, но неплохо развитая интуиция подсказывала ему, что с гордо поднятой головой его собеседница ходит по совсем иной причине: просто-напросто она, по-гусиному вытягивая шею, высматривает - не видать ли поблизости извращенца, который согласился бы хоть на одну ночь разделить с ней ложе... "Я целиком солидарен
с

вашей позицией. Гардемарина, - кивнул он сочувственно, - признаться, я ведь и сам придерживаюсь сформулированного вами правила"... - "Важно зарубить себе это  на лбу и ни в коем случае не поддаваться." - закрепила пройденный материал новоиспеченная ригористка. Славик еще раз утвердительно качнул головой и,  невольно вспомнив придирчивую Аннет, потер пальцами притаившийся в складках кожи продольный шрам. В заключение Мудикова равнодушным баском сообщила, что его  стихи пришлись ей по нраву и, состоя членом редколлегии издательства "Мшистые портки", она охотно споспешествовала бы своему собрату по цеху в выпуске первой книги - для чего ей как минимум потребуется его рукопись. В этом минимуме мой супруг не мог ей отказать.

Через неделю она позвонила вновь и заявила, что, по ее мнению, решающее слово в формировании поэтического сборника остается за автором, поэтому им необходимо встретиться и уточнить кое-какие детали. "Дело уже на мази!" - добавила она ободряюще. От этого выраженьица Славика всего передернуло, как если бы он услыхал что-либо откровенно непристойное. Он уже решил было махнуть рукой на всплывший неизвестно из каких глубин допотопный, и потому мало правдоподобный, альтруизм, но тут вмешалась я, приведя единственный, но моментально убедивший его аргумент: "Мир не без добрых людей! Поезжай - а там смотри по обстоятельствам. Ты ведь уже не мальчик и вполне способен за себя постоять!.."

Местом аудиенции Мудикова назначила пустующую квартиру своей подруги на метро "Аэропорт". Подруга укатила в Голландию, где любила коротать время. Сама же Гардемарина предпочитала Данию - о чем тронутая мускулизацией тумбовчанка поведала своему протеже, расслабленно покуривая "Мальборо". "Конечно, Дания - та еще тюряга, - процитировала она известное высказывание отчаявшегося принца, - но там можно прибарахлиться как следует, чтобы потом со свежими силами окунуться в нашенскую расейскую духовность, аналога которой, почитай, не сыщешь нигде на Западе!" - "Мне очень нравится "Нильс Люне" Йенса Петера Якобсена, - осторожно поправил ее Славик. - И еще я с удовольствием прочел не так давно один роман Кьеркегора... Сейчас попытаюсь припомнить название..." - "Да, - не замечая его потуг, продолжала задумчиво пыхтеть в потолок пеньковская патриотка, - рази ж у них в европах когда существовало что-нибудь навроде тутошней изящной словесности! Хомяков, Аксаков, Распутин, Боборыкин, - кишка тонка переварить таких гигантов!.. " - "А Копенгаген - красивый город?" - попытался направить беседу в иное русло избегающий лезть на рожон дипломат. - "Копенгаген?.. - рассеянно переспросила Гардемарина. - Ой-люли! Как лепо, что Вы мне напомнили! Мне бы надо срочно туда брякнуть!" - И она принялась накручивать телефонный диск, втайне рассчитывая, что деликатная хозяйка аппарата по возвращении не станет мелочиться из-за такого пустяка. "Алло! Искьюз ми! - бычьи черты ее лица заискивающе утончились. - Ай уонт то спик уиз Фритьоф...Ба! Да это ты, салага! Я тебя и не признала!.." - убедившись, что трубку поднял ее приятель-славист, Мудикова несказанно ободрилась: теперь не придется в час по чайной ложке выцеживать из себя скудные познания в английском! Еще недавно она и вовсе лыка не вязала, вызубрила только одно это "искьюз ми!" - и баста... Когда же Фритьоф, прибывший в составе датской делегации, очутился бок о бок с нею за банкетным столом цэдээловского притона, сметливая бабенка обратила на себя внимание заморского гостя тем, что, нарочно вывернув ему на смокинг пепельницу и ласково улыбнувшись, без запинки выговорила: "Искьюз ми!" - "О! Е инглиш из вери уэлл!" - изумленно захлопал ресницами толерантный скандинав. Так они и познакомились. Теперь Гардемарина звонила ему с единственной целью - в очередной раз выцыганить приглашение. Судя по всему, это ей удалось, - повесив трубку, она сияя уставилась на Славика: "Что нос повесил? В Данию хошь? " Поэт неопределенно повел плечами. "А табуреткой в зубы?" - схохмила Мудикова в есенинском духе. И когда это они успели перейти на "ты"?!  С трудом уняв свой ухающий кикиморов хохоток, она раскололась: "Небось, Антонина-то и покруче с тобой говаривала? А? Эх, ты! Бросил непутевую с дитем на руках - да и сам с горя по рукам пошел! Ну, умора!" -"Гардемарина, я бы попросил!.." - поежился задетый протеже. - "Ну, ладно, это я к слову! - сбавила обороты халда. - А все-таки, у меня вот какой вопрос: отчего ты, варнак, все больше по части литераторш налегал? Стольких девок перепортил! Они, можно сказать, по тебе сонетами исходили, сохли, а ты - хоть бы хны!" - "У каждого свой заскок, - попытался закрыть тему Славик. - Я, собственно, хотел бы перейти непосредственно к обсуждению рукописи..." – "И об ней поговорим - куда денется!" - махнула рукой Мудикова, вздумавшая, как видно, не на шутку почесать языком, - и вдруг хлопнула его по коленке: "Да ты не боись, никому передавать не стану: могила! Ну, признавайся: али хотел, как эти ваши Пастернак с Мандельштамом, через баб в русские классики пролезть?" - "Почему "ваши"? - вспыхнул он, подброшенный толчком рвотного рефлекса. - Знаете что, я, пожалуй, двину домой, - мне крайне неприятен этот тон!" - "Ишь ты! Как блудить - завсегда горазд, а как отвечать перед судом истории - наше вам с кисточкой!" - Мудикова вскинулась во весь свой бугаиный рост, благодушия на ее лице как не бывало. -"Это вы-то - история? - бросил ей с порога раздосадованный поэт - В лучшем случае вы - история собственной болезни, имя которой - похотливое любопытство!" - "Погодь, ты куда, дурашка? - пошла она на попятную, пытаясь загородить ему проход. - Я ж ничего худого не разумела, так - покочевряжиться с тобой взбрело... Дай, думаю, у парня выпытаю - чем он дышит?.." - "Нечем здесь у вас дышать! Нечем!" -отстранив Гардемарину от двери, он ринулся на свежий воздух - не затребовав даже обратно свои стихи.

В тот вечер, вернувшись домой в подпитье (он успел побывать в сочетавшем нас гриль-баре), супруг продемонстрировал извлеченную из названия родного мне города анаграмму: "Москва - совкам!" - "Вот, -печально развел он руками, - еще в одном месте у меня не сложилась жизнь!.." - Впервые за время нашего общения я не нашлась, чем, кроме отъезда, его можно было бы утешить

<..............................>
.

п