Программное, официальное заявление России об отказе от коммунизма вызвало невероятный ажиотаж во всем мире, и как из рога изобилия посыпалось множество советов, как России удобнее и быстрее въехать в капитализм. Никто не задумался над тем, или мало задумался, что ни феодализм, ни капитализм никто никогда не брал лобовой атакой, что любой строй - есть результат саморазвития Общества.
     Поэтому никто как-то не задался вопросом: а почему, собственно, старых иерархов Кремля не устраивает больше коммунизм? Почему это они в одночасье возжелали превратиться в молодых реформаторов? Язвительный голос Андрея Синявского, - вопросившего в связи с событиями в России, можно ли пирамиду переделать в Капитолий, - предпочли не услышать в ходе взволнованных ликующих голосов.
     Конечно, проще всего было признать наступление на коммунизм логическим последствием начатой за пять лет до этого Горбачевым перестройки, гласности и нового мировоззрения, тем паче что некоторые едва заметные, но не менее от этого важные тенденции в советском обществе заставляли задуматься.
     Во-первых, уже в перестройку Россия вступила, не отягощенная тоталитаризмом. Террор к тому времени перестал быть единственно реальной формой бытия для советского человека. Со смерти Сталина тоталитаризм стал как бы понемногу затухать. Это явление невозможно переоценить. Ведь долгое время считалось, что соцсистема (тоталитаризм) нереформируема и что выйти из социализма невозможно; только отдельные исследователи (Лешек Колоковский, к примеру) еще в 70-е годы не разделяли это мнение, считая, что интеллектуальные силы нации должны сохранить ее лицо, и это приведет к падению тоталитаризма. В какой-то степени это именно так и произошла  в Польше.
     Во-вторых, в период царствования в Кремле Л. И. Брежнева, - в период, который профессионалы упорно называют «эпохой стагнации», а народы России - лучшим временем в ее истории, - прав был народ, так как именно в это время - как порой прорастает сквозь асфальт трава, вырываясь к свету и теплу - проявились вдруг и стали развиваться два исторически сложившихся института, полностью, как казалось, упраздненные в СССР. Оказалось вдруг, что кроме насельников России, известных как общность советских людей (по определению тов. Сталина), существуют, оказывается, и отдельные народы, которые не отказались от своего национального «Я» и которые любую власть в Кремле, претендующую подчинять их своей государственности, считали, считают и всегда будут считать незаконной оккупационной властью. Но этого мало. Оказалось, что с усилением буржуазного национал-шовинизма, говоря языком того времени, появились и стали успешно развиваться в некоторых районах СССР (Кавказ, Украина) такие явления, которые иначе как «подпольный капитализм» трудно назвать. В Украине, например, кое-где на заводах создавались подпольные цеха, вся продукция которых шла «налево». Многие за подобную форму деятельности поплатились долгими годами заключения, а кое-кто - жизнью.
     Тенденции к развитию первоначальных форм накопления проявились наиболее сильно, пожалуй, все-таки на Северном Кавказе. Уже в семидесятые годы здесь можно было услышать не то как полупризнания, не то как легкий юмор: «...а мы живем при капитализме!». Но одного невозможно отрицать: среди всех республик СССР наивысшего материального уровня достигла жизнь в республиках Закавказья и Прибалтики, где сохранились многие традиции капиталистического общежития. На Кавказе, ввиду особого отношения власти к частной производительной деятельности  как к уголовщине,  складывался наиболее успешно авантюристический спекулятивно-торговый капитализм, который, по мнению Вебера, не требовал формальных правил, однако при этом не было заметно на Кавказе «звериного лика капитализма». Кавказ явно отверг формулу «Человек человеку - волк», злое мотто Гоббса, в котором марксисты видели квинтэссенцию самой сути капитализма. Кавказ тех лет принял как правило поведения на арене жизненной борьбы общечеловеческую истину: Человек Человеку - Человек. С этой истиной Кавказ (прежде всего Чечня и Грузия) делал свои первые, еще робкие шаги в капитализм.
     Сейчас Кавказ в руинах. Уничтожается край великих цивилизаций в прошлом и край великих надежд на свободное независимое будущее. Кремлевскими провокациями и при позорном попустительстве всей Европы выводятся за пределы жизни целые древнейшие народы, сами имена которых звучат как отзвуки древних забытых гимнов - например, лезгины.
     Лезгины - отзвук памяти о пелазгах, древнейшем племени античной Эллады. Кажется, что сейчас Кавказу мстят за многое, но прежде всего за то, что уже в начале своего «эмбрионального развития» именно Кавказ показал, что капитализму не обязательно развиваться именно по Марксу, что «безудержная алчность в делах наживы ни в какой мере не тождественна капитализму, а еще меньше - его «духу». Капитализм может быть идентичным обузданию этого иррационального стремления...» (Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. - М.: Прогресс, 1993. - С. 48).
     Не следует, однако, преувеличивать значение положительных тенденций к изменению снизу общественных отношений. СССР оставался террористическим, антидемократическим, антинародным государством по замыслу и по сути. Если тоталитаризм как modus vivcndi исчез внутри страны, то во внешних отношениях с миром он только укрепился. Продолжалось одаривание смертоносными видами вооружения государств с самыми одиозными правителями, поджигались на всех континентах так называемые народные революции, организовывались покушения на неугодных Кремлю светских и духовных народных авторитетов за границей. В 1972 году, когда жизнь среднего человека в СССР стала спокойнее, и даже обозначились некоторые признаки относительного благополучия, шеф тайной полиции Андропов становится секретарем ЦК. Событие это равносильно по своему значению государственному перевороту, и таким оно и было. Лубянка фактически отстранила Кремль от власти, отведя партии коммунистов чисто декоративную роль.
    

Одни увидели в Андропове типичного сталиниста, натуру лживую, коварную, политического садиста. Другие же представляли его себе чуть ли не интеллигентом на распутье. Но и те и другие ясно понимали, что наступает время великих перемен. И они начались... через 12 лет.
     Оглядываясь на прошедшие годы, Г. Зюганов, глава коммунистической партии сегодня, изрек недавно, что Сталину было нужно не более пяти лет, чтобы сделать необратимым процесс становления коммунизма («коммунизм» есть синоним понятий «тоталитаризм» и «фашизм» в современной терминологии). Современные ученые мужи разных рангов и разного пола упорно повторяют, что процесс демократизации российского общества зашел так далеко, что никакая реставрация прошлого (сталинизма) абсолютно невозможна.
     Чего хотел Сталин - ясно: довести тоталитаризм в России до той стадии, когда он нереформируем уже внутренними силами государства. А для этого необходимо, прежде всего, решить:
     1) национальную проблему. А так как Сталин был последовательным ортодоксальным марксистом (в чем ему совершенно несправедливо отказывают «исследователи» марксизма, книг Маркса не читавшие и текстов Маркса в глаза не видевшие), решать национальный вопрос он должен был, строго следуя национальной доктрине марксизма. Для успешного распространения коммунизма в Европе Маркс считал необходимым избавить ее, Европу, от главных носителей контрреволюции - от малых народов. Были предложены два метода: полная денационализация или полное, тотальное физическое истребление этих нехороших малых народов (см. Полное собрание сочинение Маркса и Энгельса, Т.Т. 3, 4, 5, 6 («Свободная Газета», № 1, 1997, 
Н. Телевная, «Окончательное решение национальной проблемы»)).
     Сталин начал решение национальной проблемы с подлинно всенародным размахом - с дела врачей, хотя и не масонов даже, но евреев. По сценарию Кремля, их казнь на Красной площади должна была закончиться грандиозным народным самосудом, который затем плавно перешел бы во всесоюзный еврейский погром по всем городам и весям СССР. А тем временем небольшая группа именитых евреев должна была начать сбор подписей среди менее именитых (но пока еще живых) евреев, которые полностью осознали свою преступную деятельность и просили их не казнить, а миловать, разрешив им добровольно отправиться на перевоспитание в ГУЛАГ. Так начиналось - вернее, должно было начаться - сотворение единого моноэтнического СССР, как начинались все вообще преобразования в СССР, а ныне так же начинаются в России: с камуфляжа. Нечто подобное, вероятно, будет предложено чеченцам в ближайшем будущем.
     2) Вторая по важности проблема была с рабочим классом. Сталин строил «вавилонскую башню» на 1/6 части планеты, и любая группа, объединенная общими интересами и традициями, представляла опасность для тоталитаризма. Опасность могла быть устранена огнем и мечом.
Узники ГУЛАГа рассказывали, что в последний год жизни Сталина в районы лагерей завозилось невероятное количество колючей проволоки. Лагеря расширялись. Для кого? Уж не для нового ли враждебного социализму класса - рабочего?
     3) Нужно было Сталину решить еще, что сделать с крестьянством, особенно с украинским. Несмотря на блестящие победы в войне с крестьянством, все эти голодоморы, переселения ограбленных до нитки миллионов людей из благодатных районов Черноземья в зоны вечной мерзлоты, крестьянство не было духовно сломлено до конца. Крестьяне сохраняли любовь к земле, она так и не стала для них неким обобщенным понятием некой братской могилы, куда лягут и их трупы, а оставалась матушкой-кормилицей. И там, где крестьян хотя бы на время оставляли в покое, где председатель колхоза оказывался не совсем подлец, дурак или вор, что чрезвычайно редко, но случалось, земля начинала нормально родить, и уровень жизни крестьянства  значительно повышался. Сталин не мог мириться с подобным безобразием, и чтобы заставить крестьянство проникнуться подлинным духом коллективизма, придумал укрупнение колхозов - объединение малых хозяйств в одно большое. Не помри Сталин вовремя - эта идея, коллективизация уже самих колхозов, стоила бы еще миллионов жизней.
     4) Сталин старательно готовился начать третью мировую войну, войну наступательную. В новом полевом уставе РККА, утвержденном в 1939 году, накануне войны 1941 года, которая просто по недоразумению не была начата Сталиным первым, говорится буквально следующее:
«Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из когда-либо нападавших армий». Новая война была нужна Сталину прежде всего для решения внутренних дел страны. Как в той войне, которая вот-вот окончилась, Сталин мог бы списать на войну те новые десятки миллионов жертв, которые были бы неизбежны при всех тех классовых и национальных реформах, которые замыслил великий вождь коммунизма. Увы! Свершить задуманное было суждено другим силам.