.
Поэтическое наследие Никифора Ляписа-Трубецкого. 
Опыт объективного исследования.

     Не пришлось мне быть в отрочестве-юности ни кесарем, ни слесарем, и к физическому труду, если я и имею отношение, то исключительно в качестве потребителя конечного продукта. Не был я и "творческой личностью" в понимании полагающих себя таковыми писателей, актеров, музыкантов - понятия, ими же для самих себя и созданного. Оставляя в стороне возможные причины этой непонятной мне самоизоляции, но из чистой любознательности пытаясь в них разобраться, я обратился к первоисточникам. Касаться хрестоматийных имен из области высокой поэзии, вроде Пастернака, Цветаевой, Ахматовой я не стал и остановился на менее заслуженном, но столь же широко известном Никифоре Ляписе-Трубецком (фото 1).


Фото 1

     С его творчеством я познакомился еще в школьные годы, но и через много десятков лет я так же отчетливо помню "Служил Гаврила хлебопеком, Гаврила булку испекал" как и "Свеча горела на столе, свеча горела" или "Мой дядя самых честных правил". Кстати сказать, за все эти прошедшие десятилетия поэт не только не растерял своих почитателей, но даже умножил их количество. Желающих в этом убедиться я отсылаю к сайту http://gusary.kulichki.net/gusary/gavrily/index.html, посвященному конкурсу ляписовской Гаврилиады, а также к последним публикациям его последователей и его самого (http://octpobok.inion.ru/Creative/burime/01.htm). Я совершенно убежден, что по количеству читателей Гаврилиада значительно превосходит мандельштамовские "Воронежские тетради", цветаевские "Версты " или ахматовский "Реквием", как и многое другое, ставшее ныне классикой. Это обстоятельство, никем ранее не отмеченное, подкрепляется тем очевидным фактом, что имена Мандельштама и Ляписа (так же как Маяковского и Пушкина) стоят "почти что рядом" - один на эМ, другой на эЛ. Даже ближе, чем эМ и Пэ, приводимых Маяковским в доказательство поэтической близости Пушкина к себе, любимому.

     Я не устаю удивляться длительности активной творческой жизни Ляписа-Трубецкого в смысле интереса к нему последующих поколений читателей и почитателей, к числу которых отношу и себя. В подтверждение этого факта отвлекусь на небольшой, но имеющий прямое отношение к делу, рассказ об одном из событий моей молодости.

     По окончании медицинского института я был призван в армию, где был назначен на высокую - не по возрасту - должность старшего врача полка. Было это в одном из отдаленных гарнизонов (остров Итуруп, южные Курилы). Остров считался пограничным, и никого, кроме военнослужащих и офицерских жен там не было. Однажды мне пришлось сделать срочный аборт жене моего сослуживца - первый (и последний) в моей жизни.  Требовалось безотлагательное оперативное вмешательство: женщина истекала кровью после подпольного аборта, сделанного одной из ее близких приятельниц в порядке личного одолжения, но также и за  денежное вознаграждение. Должен сказать, что никаких учебников или справочников по гинекологии у меня с собой не было - мне и в голову не приходило везти за тридевять земель книжки подобного содержания, имея в виду полное (как мне казалось) отсутствие женщин в пункте конечного назначения. Отсутствие справочников было, однако, лишь частью моих проблем.  Врачом я был свеже испеченным: со времени окончания института прошло всего несколько месяцев, и я вообще не обладал никаким профессиональным опытом ни в какой области медицины, что было проблемой неизмеримо более существенной. Уклониться от операции я не мог: единственный госпиталь находился за много километров, и в новогоднюю пургу добираться до него пришлось бы не менее 5 часов. Два врача, имевшихся в моем подчинении, были по случаю Нового Года мертвецки пьяны еще за 2 часа до полуночи, и у меня не было иного выхода, кроме как, взяв в руки маточный расширитель, положиться на Бога. К моему огромному облегчению операция закончилась благополучно, что сделало меня крайне популярным среди немногочисленных женщин гарнизона. Я оказался востребованным дамами почти в той же мере, что и единственный на весь остров аккордеонист, неженатый старшина-сверхсрочник Нечипоренко. Фигурой он был крайне колоритной - при лихо закрученных буденовских усах, сапогах гармошкой и постоянной готовности пренебречь воинским долгом ради неуставных отношений с любой из офицерских жен, согласной на эти отношения. Этим он сильно отличался от юношески застенчивого и красневшего по любому поводу 22-летнего военврача (фото 2), который, напротив, к воинскому долгу относился крайне серьезно, а перед дамами робел даже больше, чем перед начальником особого отдела, по слухам самолично расстреливавшего приговоренных в военные и послевоенные годы.

.

Фото 2

     В отличие от бывалого старшины пользоваться своей популярностью я не отваживался, хотя отчаянно того хотел и старшине Нечипоренко сильно завидовал. Единственным для меня следствием успешно сделанного аборта так и осталось написанное по горячим следам двустишие, с одной стороны полное жизненной правды и юношеской непосредственности, а с другой - откровенного подражания любимому поэту. Этого своего поэтического опыта я не стыжусь до сего дня, как не стыжусь и повода, в связи с которым двустишие было написано. Вот его текст:

                                     "Служил Гаврила на Курилах,
                                       Весьма хотелось там Гавриле...".

     Чтобы рассказ о творчестве Ляписа-Трубецкого не оказался неполным, хочу напомнить, что, подобно Киплингу и Марку Твену, он также был еще и газетчиком. Говорят, что талантливые люди во всем талантливы, и Никифор Ляпис-Трубецкой не был исключением из правила. Из его репортерского наследия история сохранила всего одну набранную петитом фразу ("Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом"), но эту фразу все, с ней знакомые, помнят до сих пор. В этой связи мне кажется существенным подчеркнуть, что, в отличие от Ляписа-Трубецкого, газетные репортажи Киплинга и Твена прочно забыты как их современниками, так и потомками. Кто сейчас мог бы вспомнить самый завалящий отрывок из "Индийских Дневников" Киплинга или "Как я редактировал сельскохозяйственную газету" Твена?

     Мне нередко приходилось читать не только критические, но и неприкрыто ругательные отзывы в адрес поэта, что я всегда воспринимал как крайне несправедливые и объяснял их для себя завистью менее талантливых современников к своему более талантливому коллеге. В этих отзывах всегда отсутствовал критический анализ произведения как такового, но неуклонно повторялось обвинение в готовности автора продать любому журналу любой стихотворный текст на любую заказанную тему за любой предлагаемый гонорар. Безосновательность подобных обвинений очевидна: все без исключения произведения искусства всегда создаются с учетом их последующей востребованности, т.е. вероятности быть проданными. В этом смысле вангоговские полотна ничем не отличаются от шиловских, если, конечно, не считать различий в изобразительной манере художников, а также того немаловажного обстоятельства, что покупателя на вангоговские Ирисы при жизни художника так и не нашлось, тогда как шиловского Путина оторвали с руками.

     Говоря о художественном созревании Ляписа-Трубецкого, было бы несправедливо умолчать о его литературном предтече, которым безусловно был Маяковский. Лучший, талантливейший поэт нашей эпохи в то время еще не достиг статуса агитатора, горлана, главаря, но уже был вполне подготовлен занять эту пустовавшую тогда нишу. В описываемое время он уже перестал эпатировать окружающих своей желтой кофтой, и в качестве источника вдохновения использовал не ее, но любую абстрактную, равно как и  конкретную тему - при условии, конечно, что ему за них заплатят. Этого, собственно, не скрывал и сам Владим Владимыч, прилюдно сокрушаясь о необходимости уплаты подоходного налога в обнародованном им самим "Разговоре с фининспектором". Как бы то ни было, но современники были однозначно неоднозначны в оценке поэтов, единодушно принимая их не за тех, кем они являлись в действительности, а за тех, кем их предложила считать Великая Эпоха. Ниже приводятся некоторые тексты из Маяковского, весьма на мой взгляд посредственные. Я бы даже засомневался в их аутентичности, если бы они не были включены в школьные программы и не взяты мной из учебника по литературе для 8 класса. В интересе, который к этим текстам мог бы испытывать художник, я бы тоже сомневался, но, по крайней мере, два из них Родченко оформил в виде плакатов, что есть бесспорный факт (фото 3 и 4). Для себя я это объясняю не столько желанием художника оказаться причастным к зарождению поп-арта как нового направления  в изобразительном искусстве (произошло это двумя десятилетиями позже  усилиями  Энди Уорхола в обход Родченко), сколько необходимостью заработать на ужин. Пользуюсь возможностью восстановить справедливость, показав и рекламные тексты Маяковского, и основанные на них работы Родченко. Вот они:


помощью Резинотреста мне везде сухое место";

"Любым папиросам даст фор Герцеговина Флор";

..
                                     "Нами оставляются от старого мира только папиросы Ира 
                                       Нигде кроме как в Моссельпроме" (фото 3);
.

.                        "Лучших сосок не было и нет. Готов сосать до старых лет (фото 4)";

     На мой взгляд, приведенные тексты (за исключением, пожалуй, последнего) по стилю сильно уступают художественной выразительности Ляписа-Трубецкого, который, если бы и писал про папиросы "Герцоговина Флора", то вряд ли на  рекламном воляпюке Маяковского. Скорее, им было бы написано что-то вроде нижеследующего двустишия, которое я позволил себе составить в духе неповторимой творческой индивидуальности выдающегося поэта своего неповторимого времени:

                                      Курил Гаврила много лет
                                      Герцоговину - в ужин, завтрак и в обед.

     Просто и доходчиво. К сожалению, тексты Ляписа-Трубецкого так и не были оформлены Родченко в виде постеров, возможно, из-за его крайней занятости в связи с работой над идеологически выдержанной картиной "10 лет Узбекистана". Так их отсутствие навсегда и останется зияющим пробелом в постреволюционном российском модернизме. Написав эту фразу, я обнаружил в ней музыку ляписовской прозы (см. выше о стремительном домкрате), что подтверждает мой тезис о непреходящем художественном влиянии Ляписа-Трубецкого не только на своих современников, но также и потомков.

     Диапазон творчества Ляписа-Трубецкого настолько широк, что оно может рассматриваться и с прямо противоположных позиций, а сама личность поэта - под иным углом зрения. К примеру, под углом зрения народной востребованности, условием чего является признание того общеизвестного факта, что предложение рождается спросом . Спрос на доходчивые стихи и прозу порождает стихотворцев и прозаиков, "пишущих для народа", в чем и кроется причина появления книжных завалов с любезной народу криминальной и полупорнографической тематикой. Спрос на понятную народу музыку породил появление самодеятельных музыкантов, часто не знакомых с нотной грамотой, но этим открыто гордящихся. Или знакомого с ней, но от этого не переставшего быть народным, композитора Крутого (это паспортная фамилия, а не уголовная кликуха). Пишет он тоже для народа  и тоже безусловно понятную ему, народу, и потому им, народом, востребованную музыку. Спрос на поющих и танцующих породил исполнителей обоего пола - Иванушек, Татушек, Глюкозу, Виагру и многих, многих других, успех которых у народа напрямую связан с их неукротимой приверженностью к эксгибиционизму. Спрос на смех и веселие души породил понятных народу Петросяна с супругой, и органично дополняющую их Верку-Сердючку, которая при наличии впечатляющих сисек (правда, бутафорских), отзывается также и на вполне мужское имя Андрея Данилко. Словом, спрос на продукцию, понятную народу, естественно, определяет появление продукции, которая этому народу понятна. Для сомневающихся поясню, что, как и многое другое из советской фразеологии, предыдущая фраза является не только литпродуктом совбюрократии, но также и практической задачей, стоявшей перед Партией и Правительством уходившей эпохи. Озвучил эту задачу Н.С. Хрущев во время его краткого, но запомнившегося посещения художественной выставки в Манеже зимой 1962 года.  С удовлетворением отмечаю, что задача эта, недовыполненная тогда, многократно перевыполнена в наше время, что составляет предмет гордости бывшего советского народа за направление, в котором он эстетически развивался под мудрым руководством своих руководящих руководителей. Я же вижу в этом безусловное свидетельство преемственности эпох, абсолютный показатель стабильности общества, что и вынудило меня его оставить более 30 лет тому.

     Нет нужды говорить, что, рассматривая Ляписа-Трубецкого в связи с популистским во все времена лозунгом "Искусство-народу", был использован его родной великий и могучий русский язык, легко позволяющий как выражать свои мысли, так и надежно их скрывать. Никифор Ляпис-Трубецкой за добрые до меня три четверти века поступал точно так же, заслужив этим благодарное признание своих российских соотечественников. Ляпис жил, Ляпис жив, Ляпис будет жить:

                                     Гаврила русской был породы.
                                     Творил Гаврила для народа.

                                                                       Такие вот дела...

<................................>

_____________________________________________________________________________________________

п