Поставим же в известность читателя, что не мы первые аналитически
рассматриваем этот момент. Шилов Ю. [56,
с. 105], опираясь на работу В. Н. Топорова [47,
с. 50], отмечает, что древнеиндийское mmati как и старославянское измръмьрати,
происходящие из индоевропейского mer-, означают не только «умирать», но
также «(мерцающий) камень» (греч. «»
– «marmaros»); «очищать», «осветлять» (древнеанглийское a-merian). Здесь
же Шилов Ю., исходя из работы того же Топорова В. Н. [47,
с. 51], заостряет внимание на родстве индоарийской и древнеславянской Мары
(воплощений смерти), отмечая, что их связь с определенными световыми эффектами
в одних случаях бесспорна, в других правдоподобна... В связи с этим напомним
читателю, что Будда достиг просветления после встречи с Марой. Мы предполагаем,
на основе проделанного нами пути, что встреча Будды со «светоносной Гекатой»
произошла в момент достижения Буддой нирваны (на сотню лет раньше вдохновенного
озарения Еврипида метафорой, выделенной в этом предложении кавычками),
и проявила эта красавица себя, очевидно, как Сияние Чистого Света Совершенной
Реальности. И понятно же, что Гаутама не поддался гипнотическому зову этого
сияния (не вошел в него и не слился с ним, ибо это привело бы к его исчезновению
с исторической арены до того, как его признали Буддой – именно из этого
«столкновения» он вынес опытное познание процесса реинкарнации и отделения
души от тела). Подобное, как нам кажется, произошло и с Моисеем (Исход
3:1–6): «Однажды провел он стадо далеко в пустыню, и пришел к горе Божией
Хориву. И явился ему Ангел Господен в пламени огня из среды тернового куста.
И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает. Моисей
сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление... Господь увидел, что
он идет... и воззвал...: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я! И сказал Бог:
не подходи сюда... Моисей закрыл лице свое; потому что боялся воззреть
на Бога». Во время исхода сынов Израилевых из Египта (Исход 13:21) шел
Господь «пред ними днем в столпе облачном... а ночью в столпе огненном...».
И, наконец, похожее на предыдущие явления, повторное явление Господа Моисею
(Исход 19:16–17) на горе Синай (Хорив): «На третий день, при наступлении
утра, были громы, и молнии, и густое облако над горою, и трубный звук весьма
сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане. И вывел
Моисей народ из стана в сретение Богу, и стали у подошвы горы. Гора же
Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне; и восходил
от нее дым, как дым из печи и вся гора сильно колебалась». И опять же,
предупреждение, идущее рука об руку с этим огненно Божественным сиянием
(Исход 19:12): «И проведи для народа черту со всех сторон, и скажи: берегитесь
восходить на гору и прикасаться к подошве ее; всякий, кто прикоснется к
горе, предан будет смерти». Отметим же еще раз, что не только народу запрещено
переходить заповедную черту, но и Моисею сияние, взывающее «из среды куста»
запрещает подходить близко. Очевидно, что и Моисея, в случае нарушения
этого табу, ожидала плачевная участь. Приплюсуем к этому нашему выводу,
в подтверждение ему, повествование об истреблении Содома и Гоморы. Именно
здесь, еще в домоисеевы времена, впервые появляются Ангелы Господни. Обращаясь
к Лоту (Бытие 19:17), «один из них сказал: спасай душу свою; не оглядывайся
назад, и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы
тебе не погибнуть». Параллельный анализ видения Моисея в Исходе и только
что приведенного текста из Бытия фиксирует наше внимание на одинаковых
моментах феноменального явления – и там и там задействован Ангел Господен,
и там и там подопечные этого Ангела получают от него одинакового рода предупреждение
(Моисей – не подходить «к пламени огня из среды тернового куста», Лот –
не оглядываться назад). И там и там описание соответствует моменту – огонь,
на который запрещено смотреть Моисею (он «закрыл лице свое») находиться
непосредственно перед ним; Лот же уходит из Содома и ему запрещено оглядываться
на покинутые места, «чтобы... не погибнуть». Но на что именно, в конкретном
смысле, запрещено оглядываться Лоту? Анализ текста показывает, что на то
же самое явление, что и Моисею – на «огонь от Господа» (Бытие 19:24). И,
таким образом, в результате всей суммы вышеизложенного, следует вывод,
что Бог равноценен Сиянию Чистого Света Совершенной Реальности, которое,
в свою очередь, равнозначно смерти – смертельному своему воздействию на
человека – оно способно его убить (в йогической практике известны случаи,
когда погрузившиеся в нирвану не могли из этого состояния возвратиться
– весьма вероятно, что сияние, которое они созерцали, убивало их). В связи
с указанной нами равнозначностью явлений сияния, рождения и смерти, необходимо
отметить (в подтверждение исследованиям Топорова В. Н. и соответствующим
акцентациям Ю. Шилова) коренную буквенно-акустическую одинаковость согласных
в иврите – в словах «» («lizroah»
– «лизроах» – сиять), «»
(«lizroa» – «лизроа» – сеять),
«» («legazria»
– «легазриа»
– оплодотворять), «» («lirtsoah»
– «лирцоах» – убивать). К этой же самой идее равноценности
(сияние = рождению = смерти) относится фиксация Фрезером Д. Д. внимания
на практике многих индоевропейских народов (греков, римлян и др.) приносить
«беременных женщин в жертву богиням злаков и земли, чтобы земля была плодородной»
[50, с.35]. Шилов Ю. в «Прародине
ариев», ссылаясь и на, упомянутого нами, Фрезера Д. Д. и на работу
Рыбакова Б. А. [44, с. 187, 522–523]
пишет о том, что «в качестве подобной реминисценции можно рассматривать...
одинаковые изображения головы и лона (символом плодородия – ромбом) на
восточнославянских вышивках, приуроченных к летнему солнцестоянию и жатве»
[56, с. 147]. К этому материалу уместно
добавить, что аналогичное сближение наблюдается и в иврите – в словах «»
(«min» – «мин» – секс), «»
(«meuian» – «меуйан» – ромб),
«» («maa» – «маа»
– семячко), «» («maian»
– «майан» – помысел).
Здесь, для тех, которые, как мы предполагаем, могут засомневаться
в профессиональной компетентности наших изысков в древнееврейском языке,
напомним, что Леонид Зингер в своей грамматике «Иврит» [21,
с. 64] пишет о том, что подобные слова способны «иметь одну или несколько
согласных, близких по акустическому восприятию». И далее (там
же): «Это явление отмечено еще грамматиками 10–11 вв., которые сформулировали
общий принцип: звуки одного и того же сходного произношения могут взаимозаменяться».
В дополнение примерам, приведенным из Библии, затронем еще одно явление
из этого же неисчерпаемого источника, а именно, видение пророка Иезекииля
1:4,5 – «...клубящийся огонь, и сияние вокруг него. А из средины его как
бы свет пламени из средины огня; и из средины его... подобие четырех животных».
И далее (1:13): «И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид
лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила
из огня». И зрил пророк (1:15) «подле этих животных по одному колесу перед
четырьмя лицами их», а еще то (1:20), что «колеса поднимались наравне с
ними, ибо дух животных был в колесах»; а еще то (1:26–28), что «над сводом,
который над головами их, было подобие престола... а над подобием престола
было как бы подобие человека вверху на нем. И... как бы пылающий металл,
как бы вид огня внутри его вокруг; от вида чресл его и выше и от вида чресл
его и ниже... как бы некий огонь, и сияние было вокруг огня. В каком виде
бывает радуга на облаках во время дождя, такой вид имело это сияние вокруг».
Этот текст из Иезекииля приведен нами и потому, что пророка посетило видение,
интересующего нас сияния; и потому что узрел он души животных, отделившиеся
от их тел; и потому, что сияние это в том виде, в каком «бывает радуга
на облаках» возвращает нас к раздумию над 9:13 из Бытия: «Я полагаю радугу
Мою в облаке, чтобы она была знамением завета между Мною и между землею»;
и потому, что раздумие это наталкивает нас на мысль о том, что связующим
звеном меж верхними сферами (Бог – небо – облако) и нижними (земля – преисподняя
– смерть) является радужное свечение; и потому что в мифологических источниках
арийского происхождения радуга – это мост между Небесами и Преисподней,
и конечно же, потому что 1-я Глава книги пророка Иезекииля является одним
из древнейших источников Каббалы, в которой особое место отводится символике
света: согласно каббалистическим воззрениям, первая стадия творения – это
эманация первичного света и десяти сфирот из недр Самого Бога.
Следует отметить, что хотя в Библии и существует тенденция
(в отличие от религий более древнего происхождения) рассматривать смерть,
как необратимое состояние, в ней все же имеет место понятие Воскресения
из Мертвых (вера в то, что в дни Мессии мертвые оживут). И более того –
во Второзаконии 32:39 читаем: «Видите ныне, что это Я, Я – и нет Бога,
кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю». Очевидно, что сказано это не
ради красного словца – воскресил, ведь, Иисус Лазаря, друга своего, на
четвертый день после его смерти. «Это мифические выдумки!», – воскликнет
читатель, мировоззрение которого опирается в основе своей на веру во всесилие
современного просвещения. Но вот, что свидетельствует история о мертвом
ребенке, принесенном шошонскому знахарю Моргану Муну [
16,
с.301]: «Все думали, что девочку уже не вернуть, но знахарь сказал: «Нет,
ее душа на время оставила тело...». Затем он коснулся макушки ребенка,
проводя рукой поверх головы и вокруг ее. Внезапно девочка открыла глаза
и взглянула на него. На следующий день она уже резвилась с другими детьми
и была абсолютно здорова». И это лучший из вариантов подобного Воскресения.
Умерщвление в качестве наказания за те или иные прегрешения и последующее
оживление (превращение людей в зомби) практиковалось (по свидетельствам
очевидцев и поныне практикуется) на Гаити – традиция, завезенная сюда неграми
Бенина.
Продолжая нашу тему, отметим, что то явление, которое
К. Г. Юнг называет деградацией, завершающейся (по его же словам) новым
рождением, в «Тибетской книге мертвых» приравнивается к нирване. И это
полностью совпадает с нашими рассуждениями, разработанными
в книге «Мы – мутанты» [26, с. 180–181],
где мы фактически утверждаем, что психическое состояние взрослого человека
в момент нирваны равноценно тому психическому состоянию, которое было испытано
им в момент эмбрионального рождения. Это означает всего лишь то (и только
то!), что в постпреднатальном (сознательном) периоде нашей жизни ощущение
нирваны может возникнуть только тогда, когда наше индивидуальное коллективное
бессознательное приводится к тому равновесному балансу (благодаря волевому
подавлению доминирующих архетипов), который оно имело в момент эмбриональной
кристаллизации. Но в таком случае, с нашей точки зрения, момент смерти
также равен состоянию нирваны, ибо в этот момент происходит уничтожение
в нашем бессознательном доминирующих архетипов. Отсюда следует парадоксальный
вывод, что блаженство момента рождения равно блаженству момента смерти.
Именно поэтому, люди, испытавшие клиническую смерть, утверждают, что им
не хотелось возвращаться в наш бренный мир из той безмятежности, которую
они испытали по ту сторону жизни. И еще – очевидно, что в момент образования
зиготы приобретается такое же огромное количество энергии, которое высвобождается
в момент смерти. Эта высвободившаяся энергия ощущается, вероятно, как отделение
души от тела и явление яркого света (феномены, посещающие умерших
и входящие в гамму тех незабываемых впечатлений, которые выносят те, кому
удалось все же оттуда вернуться).
В дополнение к «Тибетской книге мертвых» упомянем египетскую,
похожую на нее в том плане, что и здесь предпочтение получал покойник,
сумевший еще при жизни приобрести некоторые конкретные знания о потустороннем
мире (прочесть «Книгу Мертвых» и выучить наизусть необходимые заклинания,
а также имена всех демонов, охраняющих врата). Исходя из информации, которая
имеется в книге Рака И. В. «Мифы древнего Египта», есть и другие совпадающие
моменты – «воскреснув, египтянин оказывался перед первыми вратами «Дома
Осириса-Хентиаменти», которые охранял страж по имени «Тот, кто следит за
огнем»... Умерший должен был приблизиться к этим вратам и сказать: «Я
– тот великий, кто создал свой свет, я пришел к тебе,
Осирис, я молюсь тебе, очищенный от всего оскверняющего...» [39,
с 173, 174].
Вопросы феноменальных явлений, связанных с посмертным
состоянием человека, настолько выпадают из повседневной жизни, что отдельный
индивидуум, если даже случайно и вычитал об этом что-нибудь из каких-либо
источников (которые, к сожалению, не дорастают до научно обоснованной концепции),
не находит эти явления определяющими среди тех забот, в которые окунает
его современная действительность – ему легче не думать о них, ибо смертный
час еще не наступил, а если и наступит, то это всего лишь краткий миг в
сравнении с длительностью отпущенного времени (так ему кажется!). Но фактически
имеется вероятность обратного – все самое непреходящее и заветное находится
за тем рубежом, где обитает великое всепоглощающее ничто. Мы не скрываем
нашего мнения, что для переоценки ценностей необходимо уметь мыслить, уметь
философствовать, но, ведь, философами, как, впрочем, и поэтами, не становятся,
а рождаются. И все же мы надеемся, на то, что узкий круг читателей у нас
все же появиться. Имея ввиду это, мы стараемся скрупулезно исследовать
и упомянуть все соответствующие нашей теме источники. С этой точки зрения
заметно выделяются апулеевские «Метаморфозы», в которых дается краткое
описание (11:23) процесса посвящения в таинства. Жрец ведет миста в баню
– там очищает его «окроплением и снова приводит к храму». Затем ставит
его «у самых ног богини и, прошептав... на ухо некоторые наставления, ...перед
всеми свидетелями наказывает... воздерживаться от чревоугодия, десять дней
подряд не вкушать никакой животной пищи, а также не прикасаться к вину».
И вот наступает день посвящения. Жрец облачает посвящаемого «в плащ
из грубого холста и, взяв за руку, ведет в сокровенные недра
храма». И далее: «Может быть, ты страстно захочешь знать, усердный читатель,
что там говорилось и делалось? Я бы сказал, если бы позволено было говорить,
ты бы узнал, если бы слышать было позволено. Но одинаковой опасности подвергаются
в случае такого дерзкого любопытства и язык и уши. Впрочем, если ты объят
благочестивой тайной познания, не буду дольше томить. Итак внимай и верь,
ибо – это истина. Достиг я рубежей смерти, переступил порог
Прозерпины и вспять вернулся, пройдя через все стихии, в
полночь видел я солнце в сияющем блеске, предстал пред богами подземными
и небесными и вблизи поклонился им». Невозможно не упомянуть и Э. Шюре,
который в книге «Великие посвященные» изложил следующее, импонирующее нашему
исследованию, древнее египетское предание:
«Однажды Гермес, долго размышлявший над происхождением
вещей, впал в забытье. Тяжелое оцепенение овладело его телом; но по мере
того, как оно цепенело, дух его поднимался в пространстве. И тогда ему
показалось, что Существо, необъятное по размерам, без определенной формы,
звало его по имени. – Кто ты? – спросил Гермес в испуге. – Я, Осирис, верховный
Разум, и я могу снять покров со всех вещей. Что желаешь ты видеть? – Я
желаю созерцать источник всего сущего, я желаю видеть Бога.
И немедленно Гермес почувствовал себя залитым чудным светом.
В его прозрачных волнах проходили очаровательные тени всех существ. Но
внезапно страшный мрак, наполненный ползучими тенями, опустился на него.
Гермес был погружен во влажный хаос, полный испарений и зловещего шума.
И тогда голос поднялся из глубины бездны. Это был Призыв Света.
И вслед затем быстрый огонь устремился из влажных глубин в неизмеримые
высоты эфира. Гермес поднялся за огнем в светлые пространства. Хаос свивался
и развертывался в бездне; хоры светил сверкали над его головой, и ГолосСвета
наполнял Бесконечность» [58, с. 119].
Теперь и мы на основе приведенной информации убедились
в том, что, человек, прошедший испытание смертью, а значит, в равной степени,
и бесповоротно умерший со зримой ясностью проходят через стадию отделения
души от тела и затем перед ними возникает видение некоего яркого источника,
излучающего свет и способного вести с ними своеобразный разговор. Отсюда
само собой вытекает, что «вернувшиеся с того света» в результате подобного
рода ощущений и видений начинают куда более, чем веровать – они начинают
знать нечто определенное о существовании загробной жизни, исходя при этом
из своего собственного опыта. И, вероятно, задача мистерий заключалась
в том, чтобы помочь мисту на собственном опыте убедиться в том, что за
чертой жизни есть некое продолжение, хотя и несколько отличающееся, но
все же вполне приемлемое, чтобы перестать бояться перехода из одного состояния
в другое.
Отсюда следует, что знания, вынесенные Сократом, из участия
в культовых посвящениях имело опытный характер. Во-первых, он на практике
постиг, что душа отделима от тела. И это его знание придает некоторым его
беседам определенную целенаправленность – в Федоне, например (II, 80 e,
81a), Сократ рассуждает о том, что происходит с человеком после смерти.
Его понимание этого вопроса по сути своей совпадает с изложенным в Бардо
Тедол (имеет буддистский оттенок): «Допустим, что душа разлучается с телом
чистою и не влачит за собою ничего телесного, ибо в течение всей жизни
умышленно избегала любой связи с телом, остерегалась его и сосредотачивалась
в самой себе, постоянно в этом упражняясь, иными словами, посвящала себя
истинной философии и, по сути дела, готовилась умереть легко и спокойно.
Или же это нельзя назвать подготовкою к смерти? – спрашивает Сократ у Кебета
и тут же отвечает, – такая душа уходит в подобное ей самой безвидное место,
божественное, бессмертное, разумное, и, достигши его, обретает блаженство,
отныне избавленная от блужданий, безрассудства, страхов, диких вожделений
и всех прочих человеческих зол, и – как говорят о посвященных в таинства
– впредь навеки поселяется среди богов».