продолжение I I 
Главы I I
.
 

   Поставим же в известность читателя, что не мы первые аналитически рассматриваем этот момент.  Шилов Ю. [56, с. 105], опираясь на работу  В. Н. Топорова [47, с. 50], отмечает, что древнеиндийское mmati как и старославянское измръмьрати, происходящие из индоевропейского mer-, означают не только «умирать», но также «(мерцающий) камень» (греч. «» – «marmaros»); «очищать», «осветлять» (древнеанглийское a-merian). Здесь же  Шилов Ю., исходя из работы того же Топорова В. Н. [47, с. 51], заостряет внимание на родстве индоарийской и древнеславянской Мары (воплощений смерти), отмечая, что их связь с определенными световыми эффектами в одних случаях бесспорна, в других правдоподобна... В связи с этим напомним читателю, что Будда достиг просветления после встречи с Марой. Мы предполагаем, на основе проделанного нами пути, что встреча Будды со «светоносной Гекатой» произошла в момент достижения Буддой нирваны (на сотню лет раньше вдохновенного озарения Еврипида метафорой, выделенной в этом предложении кавычками), и проявила эта красавица себя, очевидно, как Сияние Чистого Света Совершенной Реальности. И понятно же, что Гаутама не поддался гипнотическому зову этого сияния (не вошел в него и не слился с ним, ибо это привело бы к его исчезновению с исторической арены до того, как его признали Буддой – именно из этого «столкновения» он вынес опытное познание процесса реинкарнации и отделения души от тела). Подобное, как нам кажется, произошло и с Моисеем (Исход 3:1–6): «Однажды провел он стадо далеко в пустыню, и пришел к горе Божией Хориву. И явился ему Ангел Господен в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление... Господь увидел, что он идет... и воззвал...: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я! И сказал Бог: не подходи сюда... Моисей закрыл лице свое; потому что боялся воззреть на Бога». Во время исхода сынов Израилевых из Египта (Исход 13:21) шел Господь «пред ними днем в столпе облачном... а ночью в столпе огненном...». И, наконец, похожее на предыдущие явления, повторное явление Господа Моисею (Исход 19:16–17) на горе Синай (Хорив): «На третий день, при наступлении утра, были громы, и молнии, и густое облако над горою, и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане. И  вывел  Моисей народ из стана в сретение Богу, и стали у подошвы горы. Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи и вся гора сильно колебалась». И опять же, предупреждение, идущее рука об руку с этим огненно Божественным сиянием (Исход 19:12): «И проведи для народа черту со всех сторон, и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве ее; всякий, кто прикоснется к горе, предан будет смерти». Отметим же еще раз, что не только народу запрещено переходить заповедную черту, но и Моисею сияние, взывающее «из среды куста» запрещает подходить близко. Очевидно, что и Моисея, в случае нарушения этого табу, ожидала плачевная участь. Приплюсуем к этому нашему выводу, в подтверждение ему, повествование об истреблении Содома и Гоморы. Именно здесь, еще в домоисеевы времена, впервые появляются Ангелы Господни. Обращаясь к Лоту (Бытие 19:17), «один из них сказал: спасай душу свою; не оглядывайся назад, и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть». Параллельный анализ видения Моисея в Исходе и только что приведенного текста из Бытия фиксирует наше внимание на одинаковых моментах феноменального явления – и там и там задействован Ангел Господен, и там и там подопечные этого Ангела получают от него одинакового рода предупреждение (Моисей – не подходить «к пламени огня из среды тернового куста», Лот – не оглядываться назад). И там и там описание соответствует моменту – огонь, на который запрещено смотреть Моисею (он «закрыл лице свое») находиться непосредственно перед ним; Лот же уходит из Содома и ему запрещено оглядываться на покинутые места, «чтобы... не погибнуть». Но на что именно, в конкретном смысле, запрещено оглядываться Лоту? Анализ текста показывает, что на то же самое явление, что и Моисею – на «огонь от Господа» (Бытие 19:24). И, таким образом, в результате всей суммы вышеизложенного, следует вывод, что Бог равноценен Сиянию Чистого Света Совершенной Реальности, которое, в свою очередь, равнозначно смерти – смертельному своему воздействию на человека – оно способно его убить (в йогической практике известны случаи, когда погрузившиеся в нирвану не могли из этого состояния возвратиться – весьма вероятно, что сияние, которое они созерцали, убивало их). В связи с указанной нами равнозначностью явлений сияния, рождения и смерти, необходимо отметить (в подтверждение исследованиям Топорова В. Н. и соответствующим акцентациям Ю. Шилова) коренную буквенно-акустическую одинаковость согласных в иврите – в словах «» («lizroah» – «лизроах» – сиять), «» («lizroa»  –  «лизроа»  – сеять),   «»  («legazria» – «легазриа» 
– оплодотворять), «» («lirtsoah» – «лирцоах» – убивать). К этой же самой идее равноценности (сияние = рождению = смерти) относится фиксация Фрезером Д. Д. внимания на практике многих индоевропейских народов (греков, римлян и др.) приносить «беременных женщин в жертву богиням злаков и земли, чтобы земля была плодородной» [50, с.35]. Шилов Ю. в «Прародине ариев», ссылаясь и на, упомянутого нами, Фрезера  Д. Д. и на работу Рыбакова Б. А. [44, с. 187, 522–523] пишет о том, что «в качестве подобной реминисценции можно рассматривать... одинаковые изображения головы и лона (символом плодородия – ромбом) на восточнославянских вышивках, приуроченных к летнему солнцестоянию и жатве» [56, с. 147]. К этому материалу уместно добавить, что аналогичное сближение наблюдается и в иврите – в словах «» («min» – «мин» – секс), «» («meuian» – «меуйан» – ромб), «» («maa» – «маа» – семячко), «» («maian» – «майан» – помысел). 
   Здесь, для тех, которые, как мы предполагаем, могут засомневаться в профессиональной компетентности наших изысков в древнееврейском языке, напомним, что Леонид Зингер в своей грамматике «Иврит» [21, с. 64] пишет о том, что подобные слова способны «иметь одну или несколько согласных, близких  по  акустическому восприятию». И далее (там  же): «Это явление отмечено еще грамматиками 10–11 вв., которые сформулировали общий принцип: звуки одного и того же сходного произношения могут взаимозаменяться». В дополнение примерам, приведенным из Библии, затронем еще одно явление из этого же неисчерпаемого источника, а именно, видение пророка Иезекииля 1:4,5 – «...клубящийся огонь, и сияние вокруг него. А из средины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его... подобие четырех животных». И далее (1:13): «И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила из огня». И зрил пророк (1:15) «подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их», а еще то (1:20), что «колеса поднимались наравне с ними, ибо дух животных был в колесах»; а еще то (1:26–28), что «над сводом, который над головами их, было подобие престола... а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем. И... как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри его вокруг; от вида чресл его и выше и от вида чресл его и ниже... как бы некий огонь, и сияние было вокруг огня. В каком виде бывает радуга на облаках во время дождя, такой вид имело это сияние вокруг». Этот текст из Иезекииля приведен нами и потому, что пророка посетило видение,  интересующего нас сияния; и потому что узрел он души животных, отделившиеся от их тел; и потому, что сияние это в том виде, в каком «бывает радуга на облаках» возвращает нас к раздумию над 9:13 из Бытия: «Я полагаю радугу Мою в облаке, чтобы она была знамением завета между Мною и между землею»; и потому, что раздумие это наталкивает нас на мысль о том, что связующим звеном меж верхними сферами (Бог – небо – облако) и нижними (земля – преисподняя – смерть) является радужное свечение; и потому что в мифологических источниках арийского происхождения радуга – это мост между Небесами и Преисподней, и конечно же, потому что 1-я Глава книги пророка Иезекииля является одним из древнейших источников Каббалы, в которой особое место отводится символике света: согласно каббалистическим воззрениям, первая стадия творения – это эманация первичного света и десяти сфирот из недр Самого Бога. 
   Следует отметить, что хотя в Библии и существует тенденция (в отличие от религий более древнего происхождения) рассматривать смерть, как необратимое состояние, в ней все же имеет место понятие Воскресения из Мертвых (вера в то, что в дни Мессии мертвые оживут). И более того – во Второзаконии 32:39 читаем: «Видите ныне, что это Я, Я – и нет Бога,  кроме Меня: Я умерщвляю  и оживляю». Очевидно, что сказано это не ради красного словца – воскресил, ведь, Иисус Лазаря, друга своего, на четвертый день после его смерти. «Это мифические выдумки!», – воскликнет читатель, мировоззрение которого опирается в основе своей на веру во всесилие современного просвещения. Но вот, что свидетельствует история о мертвом ребенке, принесенном шошонскому знахарю Моргану Муну [

16, с.301]: «Все думали, что девочку уже не вернуть, но знахарь сказал: «Нет, ее душа на время оставила тело...». Затем он коснулся макушки ребенка, проводя рукой поверх головы и вокруг ее. Внезапно девочка открыла глаза и взглянула на него. На следующий день она уже резвилась с другими детьми и была абсолютно здорова». И это лучший из вариантов подобного Воскресения. Умерщвление в качестве наказания за те или иные прегрешения и последующее оживление (превращение людей в зомби) практиковалось (по свидетельствам очевидцев и поныне практикуется) на Гаити – традиция, завезенная сюда неграми Бенина. 
   Продолжая нашу тему, отметим, что то явление, которое К. Г. Юнг называет деградацией, завершающейся (по его же словам) новым рождением, в «Тибетской книге мертвых» приравнивается к нирване. И это полностью совпадает с нашими рассуждениями,  разработанными  в книге «Мы – мутанты» [26, с. 180–181], где мы фактически утверждаем, что психическое состояние взрослого человека в момент нирваны равноценно тому психическому состоянию, которое было испытано им в момент эмбрионального рождения. Это означает всего лишь то (и только то!), что в постпреднатальном (сознательном) периоде нашей жизни ощущение нирваны может возникнуть только тогда, когда наше индивидуальное коллективное бессознательное приводится к тому равновесному балансу (благодаря волевому подавлению доминирующих архетипов), который оно имело в момент эмбриональной кристаллизации. Но в таком случае, с нашей точки зрения, момент смерти также равен состоянию нирваны, ибо в этот момент происходит уничтожение в нашем бессознательном доминирующих архетипов. Отсюда следует парадоксальный вывод, что блаженство момента рождения равно блаженству момента смерти. Именно поэтому, люди, испытавшие клиническую смерть, утверждают, что им не хотелось возвращаться в наш бренный мир из той безмятежности, которую они испытали по ту сторону жизни. И еще – очевидно, что в момент образования зиготы приобретается такое же огромное количество энергии, которое высвобождается в момент смерти. Эта высвободившаяся энергия ощущается, вероятно, как отделение души от тела и явление яркого света (феномены,  посещающие умерших и входящие в гамму тех незабываемых впечатлений, которые выносят те, кому удалось все же оттуда вернуться). 
   В дополнение к «Тибетской книге мертвых» упомянем египетскую, похожую на нее в том плане, что и здесь предпочтение получал покойник, сумевший еще при жизни приобрести некоторые конкретные знания о потустороннем мире (прочесть «Книгу Мертвых» и выучить наизусть необходимые заклинания, а также имена всех демонов, охраняющих врата). Исходя из информации, которая имеется в книге Рака И. В. «Мифы древнего Египта», есть и другие совпадающие моменты – «воскреснув, египтянин оказывался перед первыми вратами «Дома Осириса-Хентиаменти», которые охранял страж по имени «Тот, кто следит за огнем»... Умерший должен был приблизиться к этим вратам и сказать: «Я – тот великий, кто создал свой свет, я пришел к тебе, Осирис, я молюсь тебе, очищенный от всего оскверняющего...» [39, с 173, 174]. 
   Вопросы феноменальных явлений, связанных с посмертным состоянием человека, настолько выпадают из повседневной жизни, что отдельный индивидуум, если даже случайно и вычитал об этом что-нибудь из каких-либо источников (которые, к сожалению, не дорастают до научно обоснованной концепции), не находит эти  явления определяющими среди тех забот, в которые окунает его современная действительность – ему легче не думать о них, ибо смертный час еще не наступил, а если и наступит, то это всего лишь краткий миг в сравнении с длительностью отпущенного времени (так ему кажется!). Но фактически имеется вероятность обратного – все самое непреходящее и заветное находится за тем рубежом, где обитает великое всепоглощающее ничто. Мы не скрываем нашего мнения, что для переоценки ценностей необходимо уметь мыслить, уметь философствовать, но, ведь, философами, как, впрочем, и поэтами, не становятся, а рождаются. И все же мы надеемся, на то, что узкий круг читателей у нас все же появиться. Имея ввиду это, мы стараемся скрупулезно исследовать и упомянуть все соответствующие нашей теме источники. С этой точки зрения заметно выделяются апулеевские «Метаморфозы», в которых дается краткое описание (11:23) процесса посвящения в таинства. Жрец ведет миста в баню – там очищает его «окроплением и снова приводит к храму». Затем ставит его «у самых ног богини и, прошептав... на ухо некоторые наставления, ...перед всеми свидетелями наказывает... воздерживаться от чревоугодия, десять дней подряд не вкушать никакой животной пищи, а также не прикасаться к вину». И вот наступает день посвящения. Жрец облачает посвящаемого «в  плащ  из  грубого холста  и, взяв за руку, ведет в сокровенные недра храма». И далее: «Может быть, ты страстно захочешь знать, усердный читатель, что там говорилось и делалось? Я бы сказал, если бы позволено было говорить, ты бы узнал, если бы слышать было позволено. Но одинаковой опасности подвергаются в случае такого дерзкого любопытства и язык и уши. Впрочем, если ты объят благочестивой тайной познания, не буду дольше томить. Итак внимай и верь, ибо – это истина. Достиг я рубежей смерти, переступил порог Прозерпины и вспять вернулся, пройдя через все стихии, в полночь видел я солнце в сияющем блеске, предстал пред богами подземными и небесными и вблизи поклонился им». Невозможно не упомянуть и Э. Шюре, который в книге «Великие посвященные» изложил следующее, импонирующее нашему исследованию, древнее египетское предание: 
   «Однажды Гермес, долго размышлявший над происхождением вещей, впал в забытье. Тяжелое оцепенение овладело его телом; но по мере того, как оно цепенело, дух его поднимался в пространстве. И тогда ему показалось, что Существо, необъятное по размерам, без определенной формы, звало его по имени. – Кто ты? – спросил Гермес в испуге. – Я, Осирис, верховный Разум, и я могу снять покров со всех вещей. Что желаешь ты видеть? – Я желаю созерцать  источник всего сущего, я желаю видеть Бога. 
   И немедленно Гермес почувствовал себя залитым чудным светом. В его прозрачных волнах проходили очаровательные тени всех существ. Но внезапно страшный мрак, наполненный ползучими тенями, опустился на него. Гермес был погружен во влажный хаос, полный испарений и зловещего шума. И тогда голос поднялся из глубины бездны. Это был Призыв Света. И вслед затем быстрый огонь устремился из влажных глубин в неизмеримые высоты эфира. Гермес поднялся за огнем в светлые пространства. Хаос свивался и развертывался в бездне; хоры светил сверкали над его головой, и ГолосСвета наполнял Бесконечность» [58, с. 119]. 
   Теперь и мы на основе приведенной информации убедились в том, что, человек, прошедший испытание смертью, а значит, в равной степени, и бесповоротно умерший со зримой ясностью проходят через стадию отделения души от тела и затем перед ними возникает видение некоего яркого источника, излучающего свет и способного вести с ними своеобразный разговор. Отсюда само собой вытекает, что «вернувшиеся с того света» в результате подобного рода ощущений и видений начинают куда более, чем веровать – они начинают знать нечто определенное о существовании загробной жизни, исходя при этом из своего собственного опыта. И, вероятно, задача мистерий заключалась в том, чтобы помочь мисту на собственном опыте убедиться в том, что за чертой жизни есть некое продолжение, хотя и несколько отличающееся, но все же вполне приемлемое, чтобы перестать бояться перехода из одного состояния в другое. 
   Отсюда следует, что знания, вынесенные Сократом, из участия в культовых посвящениях имело опытный характер. Во-первых, он на практике постиг, что душа отделима от тела. И это его знание придает некоторым его беседам определенную целенаправленность – в Федоне, например (II, 80 e, 81a), Сократ рассуждает о том, что происходит с человеком после смерти. Его понимание этого вопроса по сути своей совпадает с изложенным в Бардо Тедол (имеет буддистский оттенок): «Допустим, что душа разлучается с телом чистою и не влачит за собою ничего телесного, ибо в течение всей жизни умышленно избегала любой связи с телом, остерегалась его и сосредотачивалась в самой себе, постоянно в этом упражняясь, иными словами, посвящала себя истинной философии и, по сути дела, готовилась умереть легко и спокойно. Или же это нельзя назвать подготовкою к смерти? – спрашивает Сократ у Кебета и тут же отвечает, – такая душа уходит в подобное ей самой безвидное место, божественное, бессмертное, разумное, и, достигши его, обретает блаженство, отныне избавленная от блужданий,  безрассудства, страхов, диких вожделений и всех прочих человеческих зол, и – как говорят о посвященных в таинства – впредь навеки поселяется среди богов». 
<...................>
_______________________________________________________________________________________
п