..
Александр М. Кобринский

О тех, которых как будто не было

       Тряпично провисала листва и только под утро вздрагивала и пружинисто поблескивала на солнце. Вполне возможно, что зелень претерпела мутацию, и грань между мирами растительным и животным окончательно стерлась. Жару переносить тяжело, но в итоге солнце казалось бессильным, и внутри ломано кактусовых уродцев пульсировало нечто  живительное. “Боже! – подумаете вы, – что за бред”. И правда: на краю поселка простирался, внутри огороженного пространства, сумасшедший дом. И, как бы в подтверждение, я услышал выкрики, наполненные неуемной яростью. На крыльце сидели марокканцы, йеменцы и эфиопы. Приблизившись к ним ровно настолько, чтобы им хорошо было слышно, выкаблучивался коренастый мужик. Бычья шея у него вздувалась от воздуха, выдуваемого из осипших легких. И при каждом слове на губах выступала пена и разбрызгивалась, словно из пульверизатора. За что этот человек разозлился на людей, оседлавших ближайшее крыльцо, было не столь интересно, сколь само экспансивное бешенство. На их лицах было написано одинаково безразличное выражение, потому как  проклинающий был явно не в себе. Я прошел мимо, всем своим видом показывая, что происходящее не имеет ко мне никакого отношения, как оно и на самом деле было. Но невменяемый, надо же такому случиться, прекратил орать... В поселке воцарилась рутинная тишина, но на подходе к собственному дому я ощутил за спиной напористое дыхание. 

     – Я тебя знаю, – сказал скандалист, и пришлось в упор посмотреть ему в глаза, налитые шизоидными прожилками. 
     – А я – нет! 
     – Не прикидывайся, в 1990 году я приходил к Рони. У него мы и познакомились. Я Эран Розенберг1 – тот самый поэт, которого ты переводил с иврита на русский. 

     “В 1990? Ну да…” 

     Рони, сосед по амидаровскому(*) этажу, позвал меня на стакан кофе и попутно познакомил со своим гостем. 

     – Потомственный поэт, – представил он своего друга, всасывающего прерывистыми присвистами кофе из четверть литровой чашки. 

     Из разговора выяснилось, что когда-то Эран вместе с отцом и матерью жил в киббуце(**), и что он с пятилетнего возраста постоянный обитатель сумасшедших домов – отец был зарезан палестинцем у него на глазах. 
    – Мой отец, Беня Розенберг2 – тоже поэт. И мать, Эдна Коренфельд3  знаменитая поэтесса. Ее талант сам Шлонский4 отмечал своим вниманием, – Эран 
кивнул тяжелым подбородком в сторону Рони, – от него я узнал, что ты любишь поэзию,
 вот и решил познакомиться. И стихи принес, – он открыл сумку и выложил на стол тексты, набранные жирным ивритом. 

    – Опубликовано?
    – Нет, – ответил он с горькой усмешкой, – рассылал в разные журналы, и сам во многих редакциях побывал, а толка – никакого. 

    Целый месяц я вчитывался в произведения Эрана. Лишь изредка попадалось в его опусах целостно концептуальное и, следовательно, адекватное в сцеплении понятий от первого слова до последнего: “Холодным утром / холодные сквозняки / холодом штукатурят мое лицо / холодно напоминая, / что я обыкновенный участник / жаркого трудового дня / и что к этому «обыкновенный» / прикреплена обжигающая плетка, / которая будет пламенно 
посвистывать / именно надо мной”.
 
     В основном, его произведения состояли из неоправданных всплесков; из строчек, требующих квалифицированной экзекуции – укорочения, обрезания, замены разного рода неадекватностей и т. д. и т. п., и прочая и прочая… Но, при разного рода шероховатостях, то тут, то там за фасадом слов просматривалась душа, критически настроенная и конкретно непримиримая. Например, здесь: “Ландшафт человеком был поражен!/ <………>  Рассеченье кентавра – / Чудовищный сон”.  Или здесь, написанное к празднику “Пурим”: “Ведет к заблужденью за окнами серый пейзаж – / ну никак не стыкуется он с заповедной мечтою: / не из крашенных перьев – из шекелей сделай плюмаж / (из получки своей) и с протянутой выйди рукою”. 
     Качеством переводов Эран остался недоволен и, как мне помнится, взбунтовался. Однако, достичь полного соответствия мне не удалось. Я обещал опубликовать эти переводы не как прямые, а как на тему из такого-то автора… Эран со скрипом согласился и неожиданно пропал – исчез, словно его до этого никогда не было – так думал я, поскольку абсурд заключается в том, что в наших карликовых бездонностях могут по соседству разместиться во взаимной неизвестности куда больше исходов, чем первозданно библейский. 
     Эран исчез, но разговоры запомнились. Я раздобыл книги его отца, выпущенные друзьями-кибуцниками, где в оные годы счастливо обитала интеллектуальная семья, полная надежд и несбывшихся мечтаний: “из солнца – из него тебе я / (мои ладони – форма) вылью – / из бденья моего ночного / и щит и солнечные крылья” – писал поэт-романтик Беня Розенберг незадолго до своей трагической гибели. 
     Очевидно, что жизнь, неожиданно овдовевшей поэтессы Эдны Коренфельд и ее малолетнего сына Эрана, для которого единственным местом возможного пребывания оказался сумасшедший дом, выпала из солнечно рутинной тягомотины перетекающей из одного дня в другой, потому что хуже, чем стало, уже не могло быть.  Первые годы поэтесса, если исходить из образной содержательности ее произведений, сопротивлялась депрессивному давлению обстоятельств: “Напористо взрывные ветры дуют, / копна волос –  последнее во мгле. / И все еще люблю, люблю – люблю я / тропу меж звезд со шлейфом на земле”. Но она констатирует, что “при этом небо так болит, / что адскую волну оно вздымает”… Молодая женщина страдает и от сексуального одиночества – что особенно ярко выражено в описании хамсинной ночи: “Ну а ветер во всю раскалено и страстно ласкает. /  Как не ветер взаимной настойчиво ищет симпатии. / Терзающей чувство рукою тебя подсекает / и удушает любовной удавкой объятия”. И, наконец, наступает для нее полнейшее непризнание безжалостно разрушающей действительности: “У праздников крылья черные, – пишет поэтесса, – у неба бездонный цвет”. И далее – она признается в своем бессилии, что либо изменить: “Прозревать я устала выси / и спустилась к земле – к елейному / крику воронов – к гонорейному / солнцу над полем лысым”.  В ее творческом саморазвитии можно отметить и пророческие мотивы о грядущей “мятежной буре”, которая ни к чему положительному не приведет и не может привести, потому что “не обезглавит / элиты общества она и в апогее / и не избавит / от семени пустого, / чтобы пустое в землю не садить”. Единственно, что еще заслуживает ее внимание – омут эпикурейского наслаждения – то, что выражено с древнейших времен в идиоме “пир во время чумы”: “Располагает город к одиночеству, / но я свое / отправила б к собакам / на съедение. / И для веселья и для похорон / ночь будет неглиже / и хороша. / Готово все и сумерки уже / и в сумерках отброшено сомнение”. 

     Но вернемся к началу нашего очерка. Прошло много лет и я встретил Эрана, беспричинно накинувшегося с угрозами и проклятиями на мирно беседующих жителей. Несчастный несколько дней ночевал у Рони (моего соседа по этажу). Рони жил не один. При нем Ривка – психически нездоровая, и по остальным параметрам – болезненная. Радужное гостеприимство закончилось тем, что Эран придушил Ривку, чтобы не мешала задуманному. И, пожалуйста, без трагически идиотских вопросов – я же не сказал, что он ее задушил. Вскоре стало известно, что полиция выследила злоумышленника в соседнем городе. 
Никакого сопротивления при задержании он не оказывал.

– Документы! – потребовал полицейский для 100% опознания. 
– Нет проблем! – ответил Эран и протянул полицейскому Ривкин паспорт.

                                                                                                                            21.06.2008
__________
Примечания:
1 Эран Розенберг  (род. ~ 1942) – неизвестный израильский поэт.
2 Беня Розенберг (1918 – 1947) – израильский поэт (посмертно издано несколько поэтических сборников) // 
   стихотворения поэта смотри здесь – [1],[2].
3 Эдна Коренфельд (1922 – 1995) израильская поэтесса (издан поэтический сборник, переводила 
    на иврит Ибсена5) // стихотворения поэтессы смотри здесь – [1],[2],[3],[4],[5],[6]. 
4 Авраам Шлёнский  (Шлионский, 1900 – 1973;
возможно написание Шлонский) – израильский поэт // 
   стихотворение смотри здесь [1]
5 Генрик Ибсен (1828 – 1906) – норвежский драматург. 

Пояснения: 

  (*)Амидар” – компания, предоставляющая госжилье для слабых слоев населения.
(**)
киббуцсельскохозяйственная коммуна в Израиле
 

                                                                                                                       21.06.2008

______________________________________________________________________________________________

 

п