. Реферат Д. Н. Ляликова на тему Р. Лифтон, «Пережившие Хиросиму» =========
Человек не способен длительное время выносить
подобное «погружение в смерть». Через несколько минут, а иногда и секунд,
наступало «психическое отключение (psychic closing-off). Это состояние своего
рода психического паралича и чувство внутренней пустоты, при котором
способность к восприятию сохранялась, но исчезали все эмоциональные реакции
на происходящее. Нередко оно передается в таких выражениях, как «живой
мертвец», «идущий за собственным трупом» и т. д. Психическое отключение может быть
кратковременным, но при более тяжелых поражениях, оно способно перейти в
хроническое состояние п с и х и ч е с
к о г о о м е р т в е н и я или
м о р т и ф и к а ц и и (англ.
numbling – собственно застывание, окоченение). Психическое замыкание с последующим хроническим
омертвением – самый распространенный защитный механизм у лиц, переживших
Хиросиму. Его внутреннее содержание, однако, более сложно и двойственно по
своей природе. Будучи «средством создания эмоциональной дистанции между «Я» и
непереносимым внешним окружением» (с. 34), психическое замыкание само
представляет собой обратную, символическую форму смерти, которая должна
предотвратить наступление реальной смерти (на бессознательном уровне
возникают представления: я у ж е ничего не чувствую, следовательноя умер и
значит смерть больше не м о ж е т иметь место). Другое бессознательное умозаключение: «встреченная мною смерть не
есть м о я смерть, все происходящее не должно меня
касаться» (разрыв идентификаций и эмоционального соучастия в происходящем).
Отсюда двойственный смысл часто приводимых свидетелями выражений: «я перестал ощущать смерть», «потерял чувство опасности» (эта потеря
чувства опасности в критической ситуации – явление вообще распространенное,
которое само может нести в себе опасность для
жизни). Существенно, что процессы восприятия и мышления могут сохраняться и при
далеко зашедшем психическом омертвении. Однако здесь теряется целостность
личности, то, что связывает сферу познания с чувством и действием. Состояние «неполной жизни»
оказывается той ценой, которую уцелевший должен платить за избавление от
настоящей смерти. Психическое омертвение, будучи необходимым элементом в экономии выживания, относится в то же время к числу тех процессов, которые, возникнув
как защитные реакции, сами способны обращаться в
угрожающую жизни патогенную силу. Классическим примером могут служить «мусульмане» нацистских концлагерей,
Это то состояние, в котором заключенный становится в прямом смысле слова
«ходячим трупом». Защитный процесс заходит
здесь так далеко, что этот вид смерти уже перестает быть символическим или обратимым. Речь идет, как полагает автор, не о гипотетическом «влечении смерти»,
которому заключенный перестает сопротивляться, а в наступлении полной
десимволизации и потере человеческой идентичности, а это уже есть смерть. В
этой связи можно ответить и на нередко задаваемый вопрос, почему столько
жертв нацистских лагерей не делало попыток активного сопротивления, вплоть до
потери способности чувствовать и действовать. Проблема психического омертвения
существует и в более широком аспекте. С точки зрения психоанализа каждая
встреча со смертью ведет к активации прежних опытов выживания, вплоть до
наиболее ранних (включая страх отделения от матери, служащий моделью
позднейших форм страха, включая и страх смерти). Поэтому опыт переживших ту
или иную катастрофу не бывает никогда совершенно новым, хотя и не сводится к
прежнему. Само это сочетание новизны с оживлением чего-то старого и давно
забытого делает его трудно преодолимым. В этой связи представляют интерес и
новейшие гипотезы о природе психосоматических заболеваний, как результате
«включения индивида в интерперсональное поле, которое эффективно
воспринимается как угроза для жизни или биологической целостности»[8].
Переживший встречу со смертью на бессознательном уровне продолжает
символически воспринимать происходящее как нечто, несущее в себе
непрерывную угрозу, на которую он не способен
реагировать иначе, как прибегая к языку телесных органов. Действительно, среди
переживших Хиросиму и еще больше – у бывших заключенных лагерей – мы
встречаем широкую шкалу физических и функциональных расстройств,
охватывающих практически все системы и органы. Этот синдром включает также и быструю
утомляемость, бессонницу и т. д,, все то, что в классической психиатрии
именовалось «неврастенией» и некогда объяснялось слабостью или истощением
«нервной системы». Можно считать, что в основе этого лежит то же нарушение
системы бессознательной символизации, связанное, однако, скорее с
повседневными формами выживания. С другой стороны, бросается в
глаза сходство тяжелых форм психического омертвения с шизофренией в том, что
касается расщепления психики, аутизма, нарушений чувства реальности и эмоциональной
сферы. Автор приводит слова
американского психиатра Г. Сирлса: «При работе с шизофрениками скоро
начинаешь сознавать, что большинство из них, если не все, потеряло
способность непрерывно ощущать себя живыми»[9]. Это – та цена, которую больной должен платить за свой непреодолимый страх
перед смертью. Различие же в том, что в атомной катастрофе психотический синдром «конца
мира» переживается в обратном порядке. Переживший ее воспринимает почти
тотальное уничтожение в своем
внешнем опыте, тогда как
психически больной проецирует на внешний мир свое внутреннее чувство
психической смерти. Не в столь резких повседневных формах психическое омертвение имеет
широкую тенденцию к распространению в современном мире. Автор считает, что
оно служило препятствием и для осознания психологических последствий атомной
бомбардировки, а также для правильной оценки других катастроф. Автор отмечает, что долгое время он не мог подойти вплотную к изучению вопроса, пека не преодолел в себе эмоциональный
барьер, выработав своего рода «селективное отключение», сосредоточив все
внимание на чисто профессиональных задачах. Но подобного рода отключение необходимо, например, в работе хирурга,
работников Красного креста или спасательных служб. Не в столь явной форме
оно окружает все работы по производству, испытанию и планированию применения
атомного оружия. Здесь имеет место то «сочетание технико-профессионального
подхода с идеологическим императивом, которое заключает в себе особую опасность»
(с. 509). В этой связи особую ценность получает в наше время всякий опыт,
способствующий прорыву через повседневное отключение, поскольку он может
нести в себе элементы очищения и катарсиса. Так, студенты признавались автору,
что после его лекций о Хиросиме они с трудом слушают других преподавателей,
трактующих более ординарные темы. После убийства президента Кеннеди массу людей нельзя было оторвать от
экранов телевизоров, пока передавались все детали убийства и траурных
церемоний. Через несколько дней, когда телестудии вернулись к своим рутинным
программам, они испытывали чувство особой пустоты. Краткая реальная встреча со смертью и связанные с ней реальные эмоции
оказались предпочтительнее, чем повседневное психическое оцепенение. Та жe потребность лежит в основе и массового распространения всякого рода
наркотических и вообще так называемых психоделических средств. Однако
длительное их применение само порождает новые формы психической
отключенности. Таков парадокс, неотделимый от данной формы борьбы за
выживание. <.........................................> ___________________________________________________________________________________ |